Соцреализм с человеческим лицом
После наступления хрущёвской оттепели становится возможным новый разговор «об искренности в литературе». Не ставя — по крайней мере пока — под сомнение сам соцреалистический метод и свойственную ему проблематику (как, например, в романах Дудинцева), писатели стараются уйти от мертвящих сюжетных догм, дать своим персонажам хотя бы немного свободы внутри текста, а в политических разговорах появляется пока что робкая критика сталинизма. Результат сразу оправдывает средства: зрители узнают себя в героях бытовой драмы Володина; речь героя Владимова выгодно отличается от сконструированного пролетарского сленга у официозных соцреалистов. Отсюда уже довольно близко до экспериментов «новых западников», генерации авторов, рождённых в 1930-х и 1940-х.
Оттепель
Илья Эренбург1954
Маленькая повесть Эренбурга осталась в истории литературы благодаря тому, что дала имя всей эпохе политической и общественной либерализации — от смерти Сталина до отставки Хрущёва. Повесть начинается с обсуждения литературы: герои Эренбурга робко протестуют против трафаретных соцреалистических героев и выступают за то, чтобы искусство показывало сложность и неоднозначность жизненных ситуаций, хотя бы и любовных; участники кампаний против формализма раскаиваются в своём рвении. Хотя Эренбург не в состоянии отказаться от соцреалистических схем — здесь есть и партбюро, и комсомольское распределение, и вообще общественное доминирует над частным, — «Оттепель» стала глотком свежего воздуха для читателей — именно ради этого ощущения повесть читали.
Тёркин на том свете
Александр Твардовский1954
Твардовский задумывает «Тёркина на том свете» как заключительную главу «Василия Тёркина», но постепенно замысел разрастается: к 1954 году тот свет для Твардовского — полигон, на котором можно отыграть, осудить и победить тоталитарные и бюрократические сценарии этого света. Погибший на войне Тёркин попадает в загробную жизнь, где всё устроено как в советском учреждении — и вообще в советском государстве: нужно вставать на учёт и проходить медосмотр, бытовые проблемы нерешаемы, в преисподней есть «загробактив», доктора прахнаук, союз писателей, номенклатура и органы, а не названный по имени Сталин управляет армией погибших в лагерях. Есть, впрочем, и капиталистический загробный мир, который можно по блату увидеть через стереотрубу. В конце концов Тёркину удаётся убежать обратно в мир живых. Поэма была опубликована только девять лет спустя, после XXII съезда КПСС, когда о преступлениях Сталина начали говорить открыто.
Не хлебом единым
Владимир Дудинцев1956
Важнейший оттепельный роман рассказывает об изобретателе Лопаткине, чья машина может существенно помочь чугунному производству — но мешает бюрократия и зависть конкурентов: они не стесняются устранить Лопаткина с помощью ложного доноса. Борьба за своё честное имя при поддержке учительницы Нади (которая замужем, но любит Лопаткина) приносит успех — враги и их методы посрамлены. Тридцать лет спустя событием стал другой роман Дудинцева о науке в тоталитарном СССР — «Белые одежды», основанный на истории борьбы с генетикой. Так же, как «Не хлебом единым», он назван цитатой из Нового Завета.
Обезьяна приходит за своим черепом
Юрий Домбровский1959
Роман, посвящённый фашизму в Западной Европе, Домбровский создаёт ещё в годы Второй мировой войны, затем — в третий раз — попадает в лагерь и перерабатывает роман уже после возвращения. Рассказчик романа, журналист Ганс Мезонье, вспоминает о своём отце, великом антропологе Леоне Мезонье, который не захотел сотрудничать с нацистами, идеологами бесчеловечных расовых теорий, и покончил с собой (в то время как его коллега стал коллаборационистом). Несмотря на прокоммунистический пафос, это совсем не плоский роман: здесь высказаны глубокие и безжалостные мысли о человеческой природе, допустившей главную катастрофу XX века.
Пять вечеров
Александр Володин1959
В оттепельные годы искусство, в том числе театральное, начинает обращать больше внимания на быт; критика бурчит о «мелкотемье», но зрители, узнающие в героях себя, а в их обстановке — свою, думают иначе. Герой «Пяти вечеров» — возвращающийся после многозначительного долгого отсутствия в Ленинград рабочий Ильин; он встречает женщину, которую когда-то любил, — за это время она сделала карьеру, но конфликт в пьесе создаёт не только расхождение в социальном положении, но и просто долгий опыт разобщённости. Благодаря постановкам в БДТ и «Современнике» «Пять вечеров» стали одной из самых востребованных советских пьес, а фильм Никиты Михалкова закрепил успех окончательно.
Иду на грозу
Даниил Гранин1962
Шестидесятые — время спора «физиков» и «лириков»: различные НИИ представляются заповедниками свободной мысли и настоящей работы. «Иду на грозу», роман, не свободный от соцреалистических штампов (особенно заметна здесь непременная установка героев на трезвую самокритику), подчёркивает, что романтизация науки вполне оправданна, но учёные не небожители, а люди со своими слабостями. Персонажи романа Гранина исследуют атмосферное электричество — хотят укротить энергию грозы, а главным героем оказывается хронический неудачник, несмотря ни на что, верящий, что достичь цели возможно. Идея управления природой, в позднесталинские годы задвинутая в угол, снова становится востребованной — 1960-е станут её последним взлётом, семидесятнический проект поворота сибирских рек будет вызывать у большинства советских людей уже страх или недоумение.
Три минуты молчания
Георгий Владимов1969
26-летний матрос Сенька решает начать новую жизнь, но у него крадут все сбережения незнакомые собутыльники и красивая буфетчица Клавка. Сенька возвращается в море, на старый, дышащий на ладан рыболовецкий траулер, который из-за халатности начальства начинает тонуть, и ведёт себя героически, работая сообща с командой (которая попутно ещё умудряется спасти терпящих бедствие норвежцев); выясняется, что Клавка была не виновата, и с ней-то матрос обретёт своё счастье. Владимов пишет не вполне обычный роман воспитания: его герою кажется, что он уже вырос и должен остепениться, но его испытания только начинаются. Впрочем, главное отличие от традиционного соцреалистического нарратива — сказовый язык: написанный от первого лица, роман полон живой моряцкой речью, образным сленгом, который Владимов, в прошлом сам матрос, хорошо знал.