Между прозой и поэзией
Вся история литературы XX века учит, что граница между прозой и поэзией расплывчата и проницаема. В постсоветский период создаётся много выдающихся прозаических текстов, обладающих отчётливыми поэтическими качествами — на уровне синтаксиса и образности; эти тексты наследуют французскому «новому роману» и американской языковой школе, вбирают концептуалистский опыт игры с фрагментом, актуализируют фольклор. «Карточки» Льва Рубинштейна, «книги» Дениса Осокина, свободно чередующего стих с прозой, плотное письмо Аркадия Драгомощенко и его наследников — всё это уже в XXI веке убеждает в том, что в разговоре о прозаической и поэтической выразительности оптика важнее, чем форма.
Регулярное письмо
Лев Рубинштейн1994
В этот сборник вошли главные тексты Льва Рубинштейна, устроенные по принципу каталожной картотеки: каждый фрагмент написан на отдельной карточке. Эти произведения, синтезирующие поэзию и прозу, принципиально сериальны: медленный перебор карточек становится механизмом развития внутреннего сюжета, в котором переплетаются речевые штампы и узнаваемые цитаты, обломки классических поэтических ритмов и «больших стилей». Когда московские концептуалисты противопоставили игру с языком позднесоветскому безвоздушному пространству, карточки Рубинштейна выглядели идеальной литературой, но были известны очень немногим; сегодня они ретроспективно осмысляются как одна из тихих революций в русской поэзии.
Фосфор
Аркадий Драгомощенко1994
Главное прозаическое произведение Аркадия Драгомощенко — автора, который оказал решающее влияние на поэтическое поколение, сформировавшееся в 2010-е. Как и в поэзии Драгомощенко, основной сюжет «Фосфора» — само разворачивание мыслительного процесса. Герой романа следит за ходом собственных мыслей, удерживает в памяти их различные маршруты, пытается представить себя на чужом месте, наводит мосты от культуры к физиологии и любовным переживаниям: «Фосфор» — даже не дневник, а, если можно так выразиться, минутник ленинградского/петербургского интеллектуала. Одновременно это — конструирование и моментальная переоценка биографии человека мыслящего. Проза в «Фосфоре» органично чередуется со стихами; нечёткость границы между этими способами письма впоследствии станет важной темой дискуссий среди авторов, наследующих Драгомощенко.
Берлинская флейта
Анатолий Гаврилов2002
Герой повести, композитор, приезжает по приглашению некоей культурной организации в Берлин и останавливается у друзей. Эта поездка совпадает со временем душевного кризиса: композитор мучительно осмысляет свою жизнь, собирает её из обломков, то с любовью, то с ненавистью вспоминает своего Учителя, пытается отдать долги — главным образом метафизические, а не материальные. Последовательная фиксация ощущений героя постепенно складывается в целостную картину; каждая мысль занимает один абзац, как правило сверхкраткий, — внешне текст похож на стихи, записанные «в столбик». В 2010 году «Берлинская флейта» вошла в одноимённый сборник, сделавший имя Гаврилова — до этого практически андеграундного писателя — известным в литературных кругах. Манера Гаврилова, в чём-то близкая французскому «новому роману», серьёзно повлияла на письмо Дмитрия Данилова.
Овсянки
Денис Осокин2008
Небольшая повесть — в терминологии Осокина «книга», — написанная от имени героя по имени Аист Сергеев. У сергеевского начальника внезапно умерла жена, и герой принимает участие в сожжении её тела на берегу Оки: это не какой-то криминальный акт, а древний обряд народа меря, которому непременно сопутствуют рассказы об интимной жизни покойной. В долгом путешествии героев сопровождают птицы в клетке — две маленькие овсянки, которые в конце концов сыграют решающую роль в их судьбе. Как во всех книгах Осокина, здесь важна этнография — вымышленная, тщательно сконструированная и пропитанная фольклорной поэзией, а внутренний монолог героя, выплеснутый на бумагу, сочетает инфантильность с мудростью — главным образом потому, что Осокин не сразу раскрывает все интриги.
Горизонтальное положение
Дмитрий Данилов2010
Прозаическая манера Дмитрия Данилова в конце 2000-х удивила широкую публику. Роман «Горизонтальное положение» — дневник, записанный нарочито безличными, «протокольными» предложениями, имитирующими официальную речь: «Употребление в пищу некоторых скоромных продуктов, сопротивление сонливости, чтение текстовых материалов, размещённых в Интернете, публикация текстовых материалов в Интернете, но потом всё же горизонтальное положение и всепобеждающий сон» («горизонтальное положение, сон» — неизменный рефрен даниловских записей). Таким образом Данилов скрупулёзно описывает свою жизнь в течение года: работа, путешествия, футбольные матчи; казалось бы, неудобочитаемое письмо оказывается идеальным для любовного и глубокого описания рутины. Эта же манера принесла успех следующим вещам Данилова — «Описанию города» и «Есть вещи поважнее футбола», а также нескольким его поэтическим сборникам и пьесам.
Устное народное творчество обитателей сектора М1
Линор Горалик2011
Эта книга — своего рода загробный «Кирша Данилов»: сборник примеров различных фольклорных жанров, распространённых в аду. Собиратель адского фольклора — песен, примет, притч — герой по имени Сергей Петровский; в предисловии он объясняет читателям, что такое ад, и описывает главенствующее в нём состояние маеты. Фольклор для Горалик, что в поэзии, что в прозе, — невероятной силы инструмент для проникновения в стихии ужаса, судьбы, безысходности, непоправимости; «Устное народное творчество» — опыт столько же религиозный, сколько и этический; в то же время это очень остроумная книга, несмотря на сугубую её мрачность.
Чумной Покемарь
Виктор Iванiв2012
Собрание прозы Виктора Iванiва. Главное место здесь занимает тетралогия «Володя Москвин». Первая его часть — наследующий Добычину роман становления «Город Виноград». Вторая — «Путешествие в город Антон», написанная от лица сумасшедшего учителя. Третья — описание неурядиц нескольких героев в течение двух дней (одни никак не могут сесть в поезд, у других с большим трудом получается встретить первых). Четвёртая — исповедальный текст автора. Очень плотное письмо Iванiва наполнено угрожающими и невнятными образами; его герои кажутся продолжениями, воплощениями своих городов, «гениями места», духами-трикстерами. Вместе с тем это очень светлая проза: и в поэзии, и в прозе Iванiв контролировал ураган языка и позволял читателю видеть его буйство — будто становился прочной стеклянной крышей, принимающей на себя весь удар. В 2015-м Iванiв покончил с собой; посмертно вышло несколько его книг, в том числе собрание прозы «Конец Покемаря».
Неизвестные письма
Олег Юрьев2014
Три письма малоизвестных, обиженных судьбой литераторов их более успешным друзьям и коллегам: немецкий писатель, некогда соратник Гёте и Гердера Якоб Ленц, умирающий в Москве, жалостно пишет своему знакомцу Карамзину; этнограф, участник «нечаевского дела» и каторжанин Иван Прыжов сочиняет длинное и язвительное письмо Достоевскому; пропавший без вести после травли 1936 года Леонид Добычин рассказывает свою дальнейшую фантастическую биографию Корнею Чуковскому. В двух случаях авторы писем переживают не только самих себя, но и своих адресатов: последнее письмо Добычина Чуковскому датируется 1989 годом. Каждое письмо снабжено «комментарием публикатора». Воскрешая литературные тени, Юрьев делает их несчастную прижизненную судьбу знаком морального превосходства, постулирует относительность литературного канона. Самое важное здесь, впрочем, то, как это написано: Юрьев филигранно имитирует не только индивидуальные стили, но и вообще язык трёх различных (а в чём-то и схожих) эпох.