Реконструкция модернизма

Во многих отношениях постсоветский период — это «время дописывания»: литература работает над утраченными и вновь возвращёнными возможностями. Произведения Александра Гольдштейна, Михаила Шишкина, Евгения Водолазкина — модернистский эксперимент с языком и свойственное модернизму настороженное, недоверчивое отношение к миру, но этим авторам, особенно Шишкину, уже хорошо известны постмодернистские принципы построения текста: цитатность и игра с историчностью.

Расставание с Нарциссом

Александр Гольдштейн1997

Монументальный сборник эссе, символическое прощание с русской литературой XX века. Гольдштейн связывает советскую литературу с империей, представляя их неразделимыми, как Нарцисс и его отражение. Вместе с гибелью СССР разрушилась и литературная иерархия, система культурных координат, обесценилась профессия писателя. «Расставание с Нарциссом» — не только эпитафия эпохе и проговаривание чувства растерянности, которое она после себя оставила, но и попытка нащупать язык нового времени. В парадигме Гольдштейна именно художественный язык — прямолинейный, как и у самого автора, без постмодернистского ёрничанья, и в то же время плотный, избыточно метафоричный — способен соединять разорванные культурные связи.

Взятие Измаила

Михаил Шишкин1999

Повествование в романе не монолитно: рассказчики сменяются, сюжеты размываются, время течёт в разные стороны. Шишкин соединяет множество разных языковых пластов и реальностей: в первую очередь его интересует не фигура рассказчика и даже не сюжет, а способ рассказывания истории. В романе есть отрывки из дореволюционных лекций по криминалистике, попытки персонажа по имени Александр Васильевич написать автобиографию, проступает и голос самого автора, точнее, героя-писателя по имени Михаил Шишкин. «Взятие Измаила» — попытка создать текст о тексте, но не только ради концептуальной рекурсии: текст у Шишкина старается доказать свою самостоятельность, стать неким полноправным способом существования.

Венерин волос

Михаил Шишкин2005

Сквозная тема романа — способность текста не только хранить память о человеке, но и буквально воскрешать его. Разрозненные сюжеты в романе соединяются через фигуру русского переводчика, работающего на швейцарские власти: толмач, как он сам себя называет, ведёт разговоры с беженцами из бывшего СССР, читает Ксенофонта, пишет письма несуществующему сыну; в романе также приведены мемуары певицы Беллы, о которой толмач должен был написать книгу. Истории беженцев, рассказ переводчика о собственной жизни, дневники певицы рифмуются между собой, становясь равноценными и обнаруживая общее внутреннее устройство. После публикации «Венерина волоса» в дневниках Беллы нашли значительные заимствования из мемуаров писательницы Веры Пановой. Это вызвало скандал и дискуссию о разнице между техникой литературного коллажа и присвоением чужого текста.

Фланёр

Николай Кононов2011

Польша 1930-х: безымянный герой, от лица которого ведётся повествование, переживает бурный роман с мужчиной, теряет возлюбленного и после войны по воле случая оказывается в сталинском СССР. Обилие неожиданных поворотов сюжета, испытаний и чудесных спасений сближает «Фланёра» с авантюрным романом, но сюжетная канва у Кононова гораздо менее важна, чем самонаблюдение героя, фиксирование им своих ощущений и состояний. Роман, не в последнюю очередь с помощью языка — поэтического, откровенного, порою вычурно метафоричного, воссоздаёт дух модернистской эпохи и представляет советскую действительность с довольно неожиданных сторон.

Лавр

Евгений Водолазкин2012

Средневековая Русь. Знахарь Арсений решает посвятить свою жизнь умершей возлюбленной Устине. В надежде вымолить у Бога спасение её души он берёт себе имя Устин и отправляется в странствие. Водолазкин, специалист по древнерусской литературе, детально реконструирует средневековый народный и церковный быт, со знанием дела воссоздаёт атмосферу того времени, но эта продуманная реальность постепенно обнаруживает свою хрупкость благодаря периодическим вторжениям в неё современности (вроде пластиковых бутылок в лесу или слова «информация» в лексиконе средневекового старца). Помимо отношений с Богом, здесь исследуются отношения со временем — в оптике «Лавра» что современность, что Средневековье в равной степени иллюзорны.