Взрыв языка

В 1900-х в европейском искусстве происходит революция: кубисты отказываются от единства образа, Филиппо Томмазо Маринетти публикует «Манифест футуризма», в поэзии утверждаются права звукоподражания, зауми, крика, эпатажа, насилия. Русские футуристы черпают вдохновение и из европейской живописи, и из поэзии; критика в бешенстве, но успех не остановить: футуристы заявляют о триумфе «самовитого слова», которому тесно в салонных и академических рамках. Футуристические объединения множатся, возникают в разных регионах России; один за другим выходят наглые манифесты, горячие диспуты привлекают публику. Главными остаются кубофутуристы «Гилеи» (Бурлюк, Хлебников, Маяковский, Каменский, Кручёных, Гуро); с ними соперничает группа петербургских эгофутуристов, в которую входят самые разные поэты: Северянин, Василиск Гнедов, даже молодой Георгий Иванов. К футуристам примыкает Пастернак, на Кавказе во главе футурсообщества стоит Илья Зданевич. Авангардная живопись останется главным достижением России в искусстве XX века, а эксперименты футуристов со словом — одним из самых ярких экспериментов в истории русской поэзии: отсюда родом все последующие авангардистские опыты и до сих пор сохраняющееся представление о поэте-трибуне.

Садок судей

1910

Первый «Садок судей», вышедший в 1910 году — дебют футуристов из литературно-художественного объединения «Гилея», — уже обещал радикальное обновление поэтики и революционный эпатаж: от звуковых экспериментов Василия Каменского, визионерства Хлебникова и поэтической прозы Елены Гуро — до печати на обойной бумаге. Впрочем, этот сборник прошёл практически незамеченным: почти весь его тираж пропал вскоре после выхода, хотя некоторые экземпляры дошли до критиков (например, Брюсов назвал стихи из «Садка» «мальчишескими выходками дурного вкуса»). Настоящая буря поднялась после «Пощёчины общественному вкусу» и «Садка судей II», в которых кубофутуристы скорректировали (то есть ещё больше радикализировали) свою литературную позицию.

Пощёчина общественному вкусу

Бенедикт ЛившицДавид БурлюкВасилий КаменскийВелимир ХлебниковВладимир Маяковский1912

Этот сборник произвёл поистине оглушительный эффект: помимо фантастического состава (к Бурлюкам, Каменскому и Гуро прибавились Маяковский, Хлебников, Кручёных, Бенедикт Лившиц), здесь был опубликован яростный манифест. Он разошёлся на цитаты: «Только мы — лицо нашего Времени», «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности», «Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Соллогубам, Ремизовым, Аверченкам, Чёрным, Кузьминым, Буниным и проч. и проч. — нужна лишь дача на реке. Такую награду даёт судьба портным». Однако, помимо саморекламы и оскорблений, стремительно становящихся новым comme il faut, в этом же манифесте были даны «права поэтов» — в том числе на словотворчество и отрицание прежнего языка. Главной иллюстрацией этих прав в «Пощёчине» служат стихи Хлебникова — в том числе хрестоматийные «Бобэоби пелись губы…» и «Крылышкуя золотописьмом…».

Танго с коровами. Железобетонные поэмы

Василий Каменский1914

Главный сборник Василия Каменского — памятник не только литературы, но и книжного дизайна: на оборотах обойной бумаги в цветочек располагаются набранные разными шрифтами, лишённые привычной метрики, порой скомпонованные в неровные таблицы тексты. Каменский, посылающий публику к чёрту и заявляющий о желании танцевать танго с коровами, в то же время подчёркивает мужественный образ поэта-авиатора (он действительно был авиатором). После пика кубофутуристических экспериментов Каменский продолжит деятельность, наполовину состоящую из саморекламы, в основном в провинции; многие тексты из «Танго с коровами» и других его ранних сборников, впрочем, и сегодня звучат свежо.

Облако в штанах

Владимир Маяковский1915

Новаторская поэма в четырёх частях, первоначально названная «Тринадцатый апостол», становится визитной карточкой раннего Маяковского — и, по мнению первых читателей, содержит в себе обещание чего-то большего, чем футуризм. Центральный образ «Облака» — сам поэт, одновременно сгорающий от любви к женщине Марии, отрицающий старое искусство, объявляющий себя голосом улицы и бросающий вызов Богу.

Подробнее о книге

Янко крУль албАнскай

Илья Зданевич1916

Название пьесы Ильи Зданевича пародирует «типичные» названия вроде «Гамлет, принц датский», а текст, предвосхищающий театр абсурда, переворачивает с ног на голову сюжеты о стремлении к власти: Янко вовсе не хочет быть королем. Пьеса обрела новую популярность в 2000-е, когда в рунете стали переписываться на «языке падонкаф» — «олбанском», очень похожем на нарочитое фонетическое письмо Зданевича; ещё один отголосок славы настиг пьесу в 2017-м, когда её постановка возмутила министра культуры.

Разин

Велимир Хлебников1920

Тёмная «бунтовская» поэма Хлебникова целиком состоит из палиндромов, обеспечивая тексту магический эффект «двояковыпуклой речи». Фигура бунтовщика Стеньки Разина вообще занимает футуристов — Хлебников пишет также большое стихотворение «Уструг Разина», Разину посвящает поэму и Каменский, хотя она отнюдь не так радикальна и интересна, как хлебниковская. Уже в XXI веке Леонид Фёдоров, Владимир Волков, Марк Рибо и Джон Медески сделают из «Разина» концептуальный рок-альбом.

Зангези

Велимир Хлебников1922

«Зангези» написана в жанре, который Хлебников определил как «сверхповесть»: элементарными составными частями тут становятся не слова, а «самостоятельные прозаические отрывки — каждый с своим особым богом, особой верой и особым уставом». На самом деле «Зангези» — не проза, а синтез поэзии, прозы и драмы. Одни его герои изъясняются торжественной заумью и звукоподражаниями, а авторские ремарки дают понять, что этот язык первобытен и священен; другие читают вслух «доски судьбы» — нумерологические изыскания, стремящиеся обнаружить закономерности в мировой истории; сам герой Зангези, проповедуя недовольной толпе, привязывает недавние потрясения в России к мистическому смыслу звуков звёздного языка.