Антиутопия

Первопроходцем жанра антиутопии в XX веке оказывается Евгений Замятин, однако затем эстафету подхватывают Америка и Европа: в Советском Союзе антиутопия перестаёт быть фактом литературы и реализуется на практике. Создатели советских антиутопий, появившихся после долгого перерыва, уже учитывали опыт Хаксли и Оруэлла, имея, однако, перед ними то жутковатое преимущество, что советские антиутопии пишутся во многом с натуры. Тоталитарное государство посягает на основные права и потребности человека, распоряжается его жизнью и свободой, залезает к нему в постель, в кастрюлю и в голову, а литература пытается понять те социальные и психические механизмы, которые сделали это возможным: сперва противясь наступлению тоталитаризма, человек со временем приспосабливается и даже пытается использовать ситуацию к своей выгоде.

Мы

Евгений Замятин1921

Повествователь — гражданин Единого Государства, тысячу лет назад установившегося на Земле после опустошительной войны. Нумер Д-503 прославляет систему «математически безошибочного счастья»: миллионы людей одновременно просыпаются в одинаковых стеклянных жилых ячейках, отправляются на работу или на безальтернативные выборы бессменного Благодетеля. Д-503 — строитель «Интеграла»: космического корабля, который должен подчинить «благодетельному игу разума» инопланетян, возможно живущих ещё «в диком состоянии свободы». Тоталитарное государство отменяет любовь и голод, прежде правившие миром, с помощью нефтяной пищи и системы розовых билетиков, дающих каждому нумеру право на любой другой «как на сексуальный продукт», — Замятин одним из первых поднял центральную для антиутопий XX века тему социального контроля над базовыми инстинктами. Спойлер: базовые инстинкты побеждают.

Подробнее о книге

Говорит Москва

Юлий Даниэль1961

Повесть была напечатана в Вашингтоне в 1962 году под псевдонимом Николай Аржак. Через гротескный сюжет в ней осмысляется проблема личной ответственности в эпоху десталинизации. Указом Верховного Совета СССР «навстречу пожеланиям широких масс трудящихся» объявлен День открытых убийств — трогать нельзя только несовершеннолетних и сотрудников милиции. Население после короткого шока принимает новый праздник как должное, по аналогии с каким-нибудь Днём советской печати. Сергей Михалков печатает стихи по случаю. Художники рисуют агитплакаты. Сосед главного героя приветствует «демократизацию… исполнительной власти», позволяющую народу свести счёты с недобитыми врагами, любовница буднично предлагает убить своего мужа. И только у героя убийство вызывает моральные вопросы. В 1966 году за эту и другие повести Даниэль был осуждён на пять лет заключения в ИТК строгого режима; арест писателей Даниэля и Синявского обозначил конец оттепели и положил начало диссидентскому движению в СССР.

Улитка на склоне

Аркадий СтругацкийБорис Стругацкий1972

Самый загадочный роман Стругацких маркировал их переход от вселенского оптимизма к глобальному разочарованию. Роман состоит из двух параллельных историй: «Управление» и «Лес». Герой первой, лингвист Перец, работает в Управлении по делам леса, хотя в самый Лес его не пускают. Герой второй части, потерявший память и застрявший в Лесу биолог Кандид, пытается вернуться в цивилизацию, но остаётся пленником получеловеческой-полурастительной экосистемы. Подчинить себе Лес сумели только амазонки, открывшие партеногенез и оставившие мужскую часть населения вымирать за ненужностью. «Управление» — гротескный кафкианский мир с прямыми отсылками к «Замку»: жизнь есть бюрократия, настолько бессмысленная, что против неё бунтуют даже машины. Как ни странно, ценность имеет в этом абсурдном мире только ясность мышления, остающаяся уделом одиночек. Стругацкие чуть ли не впервые ставят под сомнение безусловную ценность прогресса и показывают в безнадёжном свете модернизаторские усилия советской интеллигенции, которая тем не менее роман очень полюбила.

Невозвращенец

Александр Кабаков1988

Завербованный тайной организацией сотрудник НИИ переносится в Москву 1993 года. Страна погружена в хаос: на улицах опасно перемещаться без оружия, вокруг танки, убийства, голод. Небольшая повесть Александра Кабакова, написанная в разгар перестройки, вызвала большой ажиотаж и моментально превратила автора, малоизвестного дебютанта, в популярного писателя. The Times назвала повесть «сценарием советского коллапса»: в «Невозвращенце» и впрямь предугаданы многие события ближайшего будущего, не сбылось главное — полноценной гражданской войны после распада Союза всё-таки удалось избежать. Зато Кабаков смог точно передать перестроечные настроения — страх перемен и одновременно навязчивое желание их приблизить, даже если они рискуют обернуться катастрофой.