Несоветский реализм

Пока соцреалистический канон складывается, затвердевает и разлагается, выдавливая всё чужеродное себе из подцензурного литературного поля, литература андеграунда продолжает эстетические поиски Серебряного века, развивает эзопов язык и открывает для себя европейский и американский литературный контекст. При этом раз в десятилетие пишутся книги в духе реализма без приставок — не антисоветские, а как будто внесоветские; они говорят о недавних исторических травмах (войне, репрессиях, распаде общества), но их язык и авторская оптика этими травмами на удивление не искажены. Пафос разума и гуманизма вместо идеологии у советских цензоров понимания не встречал: роман Житкова пустили под нож сразу после публикации, повесть Всеволода Петрова нашла своего читателя только в XXI веке, а «Доктора Живаго» Пастернак, не надеясь на публикацию в СССР, сразу отправил на Запад, где роман был оценён и принёс автору Нобелевскую премию. Этого можно было ожидать: произведения несоветского реализма подспудно продолжают традицию классического русского романа, когда-то впервые прославившего русскую словесность.

Виктор Вавич

Борис Житков1934

Судьбы нескольких провинциальных семейств, революционеры-подпольщики, забастовки рабочих, уличные бои на баррикадах 1905 года, еврейские погромы — и параллельно постепенное растление отдельно взятой души, показанное с почти толстовским уровнем интроспекции, казалось бы уже невозможным в советской литературе. В лице мещанина Виктора Вавича, который становится полицейским приставом, Житков создал редкий в русской литературе образчик совершенно отвратительного героя, за которым тем не менее читатель следит с напряжённым интересом. В начале Вавич хочет собственным примером доказать несправедливость брезгливого отношения к полиции со стороны прогрессивной общественности, но к концу становится ходячим оправданием этой брезгливости. Книга была издана в 1941 году, однако почти весь тираж был пущен под нож по личному распоряжению Фадеева: по мнению советских рецензентов, автор не отдал должного «главной, организующей в революции 1905 г. — роли РСДРП и большевиков», представив её участников как стихийную безликую массу.

Турдейская Манон Леско

Всеволод Петров1946

Вторая мировая война. Герой, офицер, интеллигент и альтер эго автора, едет в военно-санитарном поезде, перечитывает «Страдания юного Вертера» и влюбляется в простую медсестру Веру, в которой видит «Манон Леско» — идеал галантного века, «женщину, созданную для любви», воплощение загадочной и невинно-порочной женственности. Искусствовед и литератор Всеволод Петров, ученик Николая Пунина, друг Ахматовой, Кузмина и Хармса, написал свою повесть в пику советской героической военной литературе. «Турдейская Манон Леско» игнорирует военную, советскую, коллективную реальность, которая оказывается подчинена высшим (и в своём роде даже более беспощадным) законам литературы. В повести нет никакой политической позы — только цивилизационный конфликт. Путь «Турдейской Манон Леско» к читателю затянулся даже по меркам эпохи: в журнале повесть была напечатана только в 2006 году, а отдельной книгой — в 2016-м, когда Петров возник в широком литературном поле готовым классиком.

Доктор Живаго

Борис Пастернак1945 1955

Главное прозаическое произведение Пастернака, «Доктор Живаго» создавался больше десяти лет. Для Пастернака было важно обобщить свои мысли о трёх русских революциях и судьбе русского интеллигента в XX веке. Герой романа, врач и поэт Юрий Живаго, становится свидетелем и участником революционных событий на Урале и в Сибири. В поведении и мыслях Живаго чувствуется горечь: он явно родился для какой-то иной жизни. Судьба его, хоть и полна удивительных происшествий и совпадений (совпадение — вообще едва ли не главный двигатель сюжета в романе, что многим кажется его недостатком), немилостива к нему: Живаго навсегда расстаётся с семьёй, упускает главную любовь своей жизни Лару, после долгих мытарств возвращается в Москву, женится на нелюбимой женщине и нелепо умирает. В эпилоге друзья доктора, сохранившие его поэтическое наследие, вспоминают друга и те события, которые он уже не застал: войну и лагеря. Роман завершается «Стихотворениями Юрия Живаго» — вершиной поздней пастернаковской лирики; по «Доктору Живаго» вообще очень видно, что это проза поэта; многочисленные пейзажи и мгновенные, фотографические наблюдения — среди самых запоминающихся фрагментов в русской прозе XX века. Роман не был опубликован в СССР: в нём не нашли достаточно сочувствия советской власти. Публикация «Доктора Живаго» за границей и присуждение Пастернаку Нобелевской премии в 1958 году вызвали в Советском Союзе скандал — Пастернака травили в печати, угрожали тюрьмой или высылкой, заставили отказаться от премии. Это подкосило его здоровье — он умер через два года.

Подробнее о книге

Хранитель древностей

Юрий Домбровский1964

Первая часть автобиографической дилогии (второй стал «Факультет ненужных вещей»), написанной Домбровским после освобождения из лагерей и описывающей обстоятельства его второго ареста. Альтер эго автора Георгий Зыбин — историк, сотрудник краеведческого музея в Алма-Ате, куда был выслан из Москвы. Он старается жить «тихо-тихо, незаметно-незаметно», надеясь отсидеться на музейном чердаке. Но этот план оказывается утопическим: Зыбин не внемлет призывам массовички-доносчицы и добродушного замнаркома «связывать свою древность покрепче с нашим временем», чтобы каждый экспонат напоминал только о мировой революции (притом что описывает герой артефакты эпохи неолита). Его научная добросовестность, здравый смысл и совесть просто не вписываются в новую действительность. Из экспозиции музея вычищают «врагов народа» — шпионов, агентов немецкой разведки, вредителей, которыми оказались внезапно многие казахские знаменитости: «Прошли быстрые, закрытые процессы, и мы собрались после конца занятий, чтобы требовать расстрела». «Хранитель древностей» со страшной психологической точностью описывает психическое состояние человека перед арестом: маленькие моральные компромиссы и понимание, что отсидеться всё равно не выйдет.

Лето в Бадене

Леонид Цыпкин1981

Роман Цыпкина, совершенно чужеродный всему советскому литературному полю, был напечатан за границей (первая часть вышла за неделю до смерти писателя) и сначала остался незамеченным; после того как на него обратили внимание Иосиф Бродский и Сьюзен Зонтаг (посвятившая Цыпкину глубокую статью и назвавшая «Лето в Бадене» «неизвестным шедевром»), роман произвёл сенсацию на Западе. В нём сосуществуют два временных пласта: современность, где герой-рассказчик едет из Москвы в Ленинград, и прошлое, где Достоевский ездит с молодой женой по Европе и проигрывается в рулетку; любовные сцены «Лета в Бадене», одновременно волнующие и целомудренные, — среди самых удачных эротических описаний в прозе XX века. Пространство и время переплетены, врастают друг в друга; Зонтаг справедливо сравнивает книгу Цыпкина с прозой В. Г. Зебальда.