8 апреля 1964 года Бродский был зачислен «работающим на разных работах в полеводстве» c 10 апреля в совхозе «Даниловский» архангельского треста «Скотооткорм» в отделении № 3 в деревне Норинская ¹ Сведения из характеристики на Бродского, выданной директором совхоза летом 1965 года: ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 99617. Л. 201. См. также приказ № 15 по совхозу «Даниловский» от 8 апреля 1964 года: Иосиф Бродский в ссылке: Норенская и Коноша Архангельской области / Авт.-сост. М. И. Мильчик. СПб., 2013. С. 28. Бродский придерживался написания «Норенская» — вслед за местными жителями, которые звали деревню Норенской — от имени «речки Норешки». ⁠ . Спустя полтора месяца, 27 мая Л. К. Чуковская записывает в дневнике ² Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. В 3 т. М., 1997. Т. 3. С. 118. Запись 16 декабря 1963 года. ⁠ :

Иосиф, между тем, в каком-то письме написал, что ему нравится жить в деревне, что он просит считать его не каторжником, а просто жителем Архангельской области.

Эта позиция, занятая Бродским вскоре по прибытии в ссылку, абсолютно не соответствовала настроениям и ожиданиям симпатизировавшего ему литературного сообщества, принимавшего во время суда участие в его судьбе и после приговора тотчас выделившего для него культурную нишу «нового Овидия». Одним из первых свидетельств этой рождающейся вокруг Бродского биографической мифологии стало написанное в марте 1964 года и отправленное с оказией в Норинскую ³ См.: Кушнер А. Цикл стихотворений // Иосиф Бродский: Размером подлинника: Сб., посвящённый 50-летию И. Бродского / Сост. Г. Ф. Комаров. Таллинн, 1990. С. 234. ⁠ стихотворение Александра Кушнера ⁴ Во второй половине марта 1964 года Вигдорова посылает эти стихи Чуковской с припиской: «Вот какие стихи написал Ваш читатель Саша К. Если захотите кому-нибудь показать, давайте из рук» (архив А. А. Раскиной). ⁠ , впервые вводящее применительно к Бродскому «овидианскую» тему поэта-изгнанника:

Заснёшь с прикушенной губой         
Средь мелких жуликов и пьяниц.
Заплачет ночью над тобой
Овидий, первый тунеядец.

Ему всё снился виноград
Вдали Италии родимой,
А ты что видишь? Ленинград
В его тоске неотразимой.

Когда по набережной снег
Метёт, врываясь на Литейный,
Спиною к снегу человек
Встаёт у лавки бакалейной.

Тогда приходит новый стих,
Ему нет равного по силе,
И нет защитников таких,
Чтоб эту точность защитили.

Такая жгучая тоска,
Что ей положена по праву
Вагона жёсткая доска,
Опережающая славу.

Сочетание заявленных Кушнером в контексте судьбы Бродского и освящённых именем римского поэта предсказуемых литературных мотивов — поэтический дар / несправедливые гонения / тоска по отнятому дому / (будущая) слава — вызывает у адресата текста протест: в написанном на пути в Норинскую 30 марта 1964 года письме своим друзьям, композитору Борису Тищенко и его жене Анастасии Браудо, Бродский раздражённо упоминает «комплекс «опального поэта» и просит адресатов «выбросить из головы» и его, и «всё прекраснодушие» ⁵ Донская-Тищенко И. А. Бег времени Бориса Тищенко. СПб., 2023. ⁠ , с этим комплексом связанное. Полемика Бродского с «облагораживающими» историко-литературными проекциями его судебного преследования первоначально идёт по линии противопоставления банализирующей ситуацию «литературы» и подлинно катастрофической реальности, в которой он оказался во время заключения ⁶ Тюремная обстановка отражена в цикле «Камерная музыка» (1964–1965). ⁠ и особенно при перевозке в «столыпинском вагоне» из Ленинграда на «места умиранья», как именует он ссылку в написанном на этапе за пять дней до письма Тищенко стихотворении («Сжимающий пайку изгнанья…» ) ⁷ Донская-Тищенко И. А. Бег времени Бориса Тищенко. СПб., 2023. ⁠ .

Я — только тело, измученное, изувеченное, униженное, страдающее каждую минуту. Это не словесность — это действительность. <...> Ведь это не «ссылка», не «опала», это — убиение. Я боюсь подумать о том, что меня ждёт, хотя уже то, что снёс, не пересказать несколькими словами, ибо нет, не существует правды, равной этой безумной действительности.  

Однако уже через два месяца, судя по пересказанному в дневнике Чуковской письму, состояние Бродского меняется — на место открыто выражаемым в письмах друзьям смятению и страху приходит вполне осознанное решение публично занять «стоическую» позицию ⁸ Ср.: «В 1963 году закончился «молодой Бродский» с его романтическим бунтом против порочного, неприемлемого мироустройства. <...> Далее, с конца 1963 года, — ​травля, арест, суд, ссылка. Новый опыт. И принципиально новый период: ​движение к трезвому стоицизму» (Гордин Я. Вверх по течению в сторону рая // Звезда. 2020. № 5. С. 71). ⁠ принятия новых условий существования и отказа от каких-либо жалоб. «Я живал по-разному и поэтому всем происшедшим не очень обескуражен. О причинах я и вовсе не думаю. По-моему, никто ни в чём не виноват. <...> Я никого не кляну и не виню», — писал Бродский полгода спустя И. Н. Томашевской ⁹ Бродский И. Письмо из ссылки // Постскриптум. № 2. 1996. Письмо от 19 января 1965 (в публикации ошибочно 1964) года. Ср. в стихах сентября 1964 года: «…и я не превращусь в судью. / А если на беду свою / я всё-таки с собой не слажу, / ты, Боже, отруби ладонь мою, / как финн за кражу» («Новые стансы к Августе»). ⁠ . Более раннее свидетельство чуткого мемуариста — А. П. Бабёнышева (Сергея Максудова), посетившего Бродского в Норинской во второй половине мая 1964 года, примерно в то же время, когда было написано пересказанное Чуковской письмо, подтверждает эту перемену. 

«Бродский мне понравился. Он не жаловался, не ныл, был приветлив, охотно отвечал на вопросы» ¹⁰ Максудов С. (Бабёнышев А.) Командировка в Норинскую // Новое литературное обозрение. № 45. 2000. С. 200. ⁠ , — отмечал Бабёнышев, особо подчёркивая, что настроение и поведение поэта контрастировало с ожиданиями его защитников и друзей: «В московских кругах, которыми я и был фактически ко­мандирован к Бродскому, было распространено пред­ставление, что поэт подавлен случившимся» ¹¹ Максудов С. (Бабёнышев А.) Командировка в Норинскую // Новое литературное обозрение. № 45. 2000. С. 200. ⁠ .

Решение Бродского, сформулированное им позднее в знаменитых словах «я отказываюсь всё это [суд и ссылку] драматизировать!» ¹² Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 2000. С. 46. Весной 1986 года Бродский заявил Волкову, говоря о ссылке в Норинскую: «...Это был, как я сейчас вспоминаю, один из лучших периодов в моей жизни. Бывали и не хуже, но лучше — пожалуй, не было» (Там же. С. 89). Впервые эта «формульная» позиция относительно ссылки была публично озвучена в 1967 году в очерке американского поэта Стэнли Кьюница (Stanley Kunitz), который процитировал сказанные ему весной того же года при встрече в Москве слова Бродского «ссылка доставила мне удовольствие» и «это был один из (самых) продуктивных периодов моей жизни» (Kunitz S. The Other Country Inside Russia // The New York Times Magazine. 1967. August 20. P. 24. Мы цитируем (с уточнением) перевод касающейся Бродского части статьи Кьюница, который был помещён в «Новом русском слове» 22 августа 1967 года («Американский поэт Куниц об Иосифе Бродском». С. 2)). О периоде жизни в Архангельской области как о «весьма приятном, напоминающем о стихах Роберта Фроста» Бродский говорил и на первой после прибытия в США пресс-конференции 10 июля 1972 года (Reswow O. U-M Surroundings To Affect Writing, Soviet Poet Says // Ann Arbor News. 1972. July 11). ⁠ , в сложившихся к лету 1964 года условиях не могло не содержать конфликтного по отношению к поддерживавшим его общественным кругам потенциала, явно уловленного уже в дневнике Чуковской. Бабёнышев, упоминая о «его [Бродского] внутренних претен­зиях к московским защитникам, представителем которых я незвано явил­ся к нему в Норинскую», вполне убедительно реконструирует суть этих самых претензий, исходя из логики поэта ¹³ Максудов С. (Бабёнышев А.) Командировка в Норинскую // Новое литературное обозрение. № 45. 2000. С. 204. Напомним также слова Бродского из письма Я. А. Гордину от 13 июня 1965 года: «Будь независим. Независимость — лучшее качество, лучшее слово на всех языках» (Гордин Я. Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского. М., 2010. С. 27). ⁠ :

Вероятно, ему казалось, что, борясь за его осво­бождение, эти люди превращают события его жизни — процесс и ссыл­ку — в коллективно-общественные действия, как бы лишая его власти и контроля над ними. При этом ожидание его естественной реакции — бла­годарности — ставило его как бы в эмоционально зависимое положение. А независимость — одно из важнейших требований молодости. Это было самое главное, что Иосиф Бродский отстаивал, отказываясь работать там, где ему не хочется, и не вступая в контакты с официальными советскими учреждениями.

Эту же полемику с навязываемой ему биографической моделью Бродский продолжил и на литературном уровне.

Тот же Бабёнышев, вспоминая о визите к Бродскому в ссылку, приводит текст стихотворения вильнюсского поэта Юрия Григорьева ¹⁴ См. о нём: <Соболев А.> Новые сведения о поэте Григорьеве // Живой Журнал. 2011. 15 января <https://lucas-v-leyden.livejournal.com/136711.html> ⁠ «Письмо Овидия Августу» (1961), которое он (по памяти) прочитал в Норинской Бродскому. И хотя, по позднейшему признанию мемуариста, в момент встречи с Бродским ему «абсолютно не приходила в голову параллель Брод­ский — Овидий» ¹⁵ Максудов С. (Бабёнышев А.) Командировка в Норинскую // Новое литературное обозрение. № 45. 2000. С. 202. ⁠ , для самого Бродского, уже знакомого, очевидно, с посвящёнными ему стихами Кушнера, такая — как бы «рекомендуемая» ему извне ¹⁶ Ср.: «...Это я, Жозеф, которого с большой настойчивостью хотят превратить в Назона», — писал Бродский из ссылки З. Б. Томашевской 3 апреля 1964 года (цит. по копии из частного архива). ⁠ — параллель была очевидна. Ответом на это «внешнее» литературное позиционирование стало обращение Бродского к теме Овидия в написанных в ссылке стихах.

Речь идёт о стихотворениях «Отрывок» («Назо к смерти не готов…») и «Ex Ponto (Последнее письмо Овидия в Рим)» ¹⁷ Лишь второе из них было опубликовано автором среди ранних стихов в периодике (Эхо. № 1. Париж, 1978); в авторские сборники не включалось. «Отрывок» опубликован без ведома автора (Сочинения Иосифа Бродского. В 4 т. СПб., 1992. Т. 1). ⁠ . 

По убедительному предположению А. В. Подосинова, к моменту ссылки Бродский был, скорее всего, знаком с поэзией Овидия лишь по переводам Я. Э. Голосовкером девяти понтийских элегий, опубликованным в 1955 году и переизданным в 1963-м ¹⁸ Подосинов А. В. Овидий в поэзии Мандельштама и Бродского: Парадоксы рецепции // Музы у зеркала: Античные мотивы в русской литературе / Отв. ред. А. А. Тахо-Годи. М., 2015. С. 524. ⁠ . Анализируя Овидиевы мотивы в указанных стихах Бродского и шире — в «российский период творчества Бродского», — Подосинов отмечает, что они не выходят «за рамки того круга сюжетов и образов Овидия, которые содержатся в... девяти понтийских элегиях римского поэта» ¹⁹ Подосинов А. В. Овидий в поэзии Мандельштама и Бродского: Парадоксы рецепции // Музы у зеркала: Античные мотивы в русской литературе / Отв. ред. А. А. Тахо-Годи. М., 2015. С. 524. ⁠ , переведённых Голосовкером. Важнее для характеристики этих стихов оказывается другое — то, что исследователь осторожно именует «элементами полемики и скепсиса» Бродского по отношению к Овидию. Приводя текст стихотворения Бродского «Отрывок» —

Назо к смерти не готов.
Оттого угрюм.
От сарматских холодов
в беспорядке ум.
Ближе Рима ты, звезда.
Ближе Рима смерть.
Преимущество: туда
можно посмотреть.

Назо к смерти не готов.
Ближе (через Понт,
опустевший от судов)
Рима — горизонт.
Ближе Рима — Орион
между туч сквозит.
Римом звать его? А он?
Он ли возразит.

Точно так свеча во тьму
далеко видна.
Не готов? А кто к нему
ближе, чем она?
Римом звать её? Любить?
Изредка взывать?
Потому что в смерти быть,
в Риме не бывать.

Назо, Рима не тревожь.
Уж не помнишь сам
тех, кому ты письма шлёшь.
Может, мертвецам.
По привычке. Уточни
(здесь не до обид)
адрес. Рим ты зачеркни
и поставь: Аид.

— Подосинов справедливо описывает позицию Бродского как противостоящую позиции Овидия ²⁰ Подосинов А. В. Овидий в поэзии Мандельштама и Бродского: Парадоксы рецепции // Музы у зеркала: Античные мотивы в русской литературе / Отв. ред. А. А. Тахо-Годи. М., 2015. С. 525. ⁠ :

…стоит ли писать в Рим («Назо, Рима не тревожь...»), ведь и сам Рим представляется царством мёртвых, а его обитатели — мертвецами. Если для Овидия

Трижды счастливы! Стократ! числом не исчислить всё счастье
Тех, кому в городе жить не возбраняет приказ,

то для Бродского столица империи оказывается отнюдь не раем, а Аидом, и в этом он пытается убедить отчаявшегося Овидия.

Та же полемичность характеризует и второе стихотворение — «Ex Ponto (Последнее письмо Овидия в Рим)» — где, по словам Подосинова ²¹ Подосинов А. В. Овидий в поэзии Мандельштама и Бродского: Парадоксы рецепции // Музы у зеркала: Античные мотивы в русской литературе / Отв. ред. А. А. Тахо-Годи. М., 2015. С. 525–526. ⁠ , 

опять мы встречаемся у Бродского с полемическим заострением ситуации, в которой находится Овидий, с нетерпением ждущий от прибывающих кораблей известия о монаршем прощении и освобождении от ссылки. Бродский жёстко констатирует безнадёжность этих ожиданий.

Как мы видим, тексты Бродского предельно далеки от какой-либо самоидентификации со ссыльным Овидием и, напротив, построены как своего рода дистанцирующая «отповедь» римскому поэту, не имеющему мужества смириться с обстоятельствами и не готовому к отказу от иллюзий, связанных с обращёнными к Августу просьбами и надеждами на возвращение из изгнания ²² Это позволяет уточнить хронологию в верном наблюдении Д. Н. Ахапкина: «В своих стихах и эссе начиная с 70-х Бродский проводит чёткую разделительную линию между своим положением и положением поэта-изгнанника, которое представляет Овидий. Ср.: «…Даже когда щенком я был вышвырнут из дома к Полярному кругу, я никогда не воображал себя его <Овидия> двойником» (Ахапкин Д. Бродский и Вергилий: Эклоги для нового времени // Новое литературное обозрение. № 169. 2021. С. 286; цитируется — в переводе Е. Касаткиной — эссе Бродского «Письмо Горацию» <1993>). ⁠ . Чрезвычайно существенно здесь то, что в отечественной поэтической традиции подобное противопоставление (русский автор vs римский поэт) связано с именем Пушкина.

В послании [«К Овидию», 1821] Пушкин сопоставляет свою судьбу с судьбой сосланного в те же места, к берегам Чёрного моря, Овидия... и противопоставляет «Скорбным элегиям» римского поэта свою «непреклонную лиру» и «гордую совесть»

— так, апеллируя к беловому автографу Пушкина, где, в отличие от «цензурного», печатного варианта, стихотворение заканчивалось строками:

Не славой — участью я равен был тебе.
Но не унизил ввек изменой беззаконной
Ни гордой совести, ни лиры непреклонной,

комментирует хрестоматийный пушкинский текст (в несомненно известном Бродскому издании) Т. Г. Цявловская ²³ Пушкин А. С. Собрание сочинений. В 10 томах / Под общей редакцией Д. Д. Благого, С. М. Бонди, В. В. Виноградова, Ю. Г. Оксмана. Т. 1: Стихотворения 1814–1822. М., 1959. С. 581–582. ⁠ .

«Антиовидианская» позиция Бродского, характер его «претензий» к римскому поэту, таким образом, прямо отсылают к поэзии (и позиции) Пушкина, основой которой было противопоставление «безотрадному плачу» и «тщетному стону» Овидия авторской «гордости» и «непреклонности»: «Суровый славянин, я слез не проливал» (ср.: «Из уст моих не вырвется стенанье…» [«Новые стансы к Августе», сентябрь 1964]). Эта автоидентификация — в целом — имеет для Бродского самый принципиальный характер. В главе о путях литературной легитимации Бродского мы уже говорили о том, что к моменту суда над ним и высылки в Норинскую в близких поэту кругах его литературный статус был чрезвычайно высок. Помимо яркого поэтического дарования, производившего впечатление на достаточно широкую литературную аудиторию, этому, напомним, способствовал энергично прокламируемый Ахматовой со второй половины 1963 года нарратив о Бродском как «первом поэте» современной России. Высочайшие — не без доли сознательной (со стороны Ахматовой) полемичности по отношению к официальной советской литературной иерархии — номинации Бродского в полном соответствии со сложившейся к этому времени в российском литературном поле традицией имплицировали «пушкинский» подтекст: в России, как справедливо отмечает И. А. Паперно, «соответствие современного поэта Пушкину, естественным образом, устанавливалось через титул «первого поэта» ²⁴ Паперно И. Пушкин в жизни человека Серебряного века // Cultural Mythologies of Russian Modernism: From the Golden Age to the Silver Age / Ed. B. Gasparov, R. P. Hughes, I. Paperno. Berkeley, Los Angeles, Oxford, 1991. P. 32. ⁠ .

«Пушкиным нашего века» Бродский был назван уже в 1964 году в неоконченной шуточной пьесе друга поэта Л. Н. Черткова ²⁵ Орлов В. «Я не стану просить заседательской жалости…»: К истории ареста Леонида Черткова // Рема. Rhema. № 4. 2020. С. 254. ⁠ . Несмотря на иронический характер этого текста, здесь, как и в случае исходящей из совсем других, враждебных поэту, кругов синхронной характеристики Бродского как «еврейского Пушкина» ²⁶ Слова матери преследовавшего поэта в 1963–1964 годах ленинградского писателя Е. В. Воеводина: Гордин Я. Память и совесть, или Осторожно — мемуары! // Знамя. № 11. 2005. С. 205. ⁠ , имеет место пусть и эмоционально заострённое, но в целом адекватное отражение представлений о статусе Бродского в близких ему литературных кругах Ленинграда и Москвы середины 1960-х годов. Ссылка поэта неизбежно — и уже вне всякой иронии — актуализировала эти параллели. 

Именно Ахматова, с конца 1920-х годов занимавшаяся изучением творчества Пушкина, в том числе в его связи с биографией («лирические переживания Пушкина, неразрывно связанные с его жизненным опытом» ²⁷ Ахматова А. «Каменный гость» Пушкина <1947; опубл.: 1958> // Ахматова А. О Пушкине: Статьи и заметки / Сост., послесловие и примеч. Э. Г. Герштейн. М., 1989. Изд. 3-е, испр. и доп. С. 109. ⁠ ), первой акцентирует «жизнестроительную» функцию преследования Бродского («Какую биографию делают нашему рыжему » ²⁸ Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989. С. 10. ⁠ ) — напрямую уподобляя его (ещё только предполагаемую) высылку пушкинской: «Это как две капли воды похоже на высылку Пушкина в двадцатом году. Точь-в-точь», — заявляет она Чуковской ²⁹ Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. В 3 т. М., 1997. Т. 3. С. 118. Запись 16 декабря 1963 года. ⁠ . На фоне этих деклараций особую семантику приобретает посылка Ахматовой в Норинскую двух томов пушкинских писем — «лучшее чтиво, которое я знаю», по отзыву поэта ³⁰ «Письма А. С. — лучшее чтиво, которое я знаю. <...> В прошлом году А. А. прислала мне два тома писем, и я, как тошно станет, вожусь с ними», — пишет Бродский из Норинской 20 марта 1965 года Кире Самосюк (Ishov Z. Brodsky in English. Evanston, Illinois, 2023. P. 32; благодарим Захара Ишова за предоставление опубликованных им фрагментов писем Бродского К. Ф. Самосюк; оригиналы хранятся в отделе рукописей Библиотеки Конгресса в Вашингтоне <MSS84477, Joseph Brodsky Correspondence, Joseph Brodsky Papers, 1965–1972, Courtesy of the Manuscript Division, Library of Congress, Washington, DC>, в книге опубликованы в переводе автора на английский). М. Б. Мейлах вспоминает обращение Бродского к сюжетам из биографии Пушкина в разговорах апреля 1965 года: Мейлах М. Три поездки к Бродскому: По записям того времени // Иосиф Бродский в ссылке. С. 94. 26 апреля 1965 года в письме Кире Самосюк Бродский упоминает: «Пишу себе заметки о Пушкине» (Бродский и о Бродском. В 2 т. / Сост. А. Конасов. СПб., 2021. Т. 1: «Я был как все». С. 182). «Маленькой трагедией в духе Пушкина» называет Бродский написанное в январе 1965 года стихотворение «Феликс» (Иосиф Бродский в ссылке. С. 119). ⁠ . Уже через неделю после прибытия в ссылку, 18 апреля Бродский рисует свой автопортрет, стилизуя его под ставшую масскультурной традицию изображений Пушкина (в сюртуке, с гусиным пером, свечой на столе и т. п.); в августе — сентябре 1964-го именует (пусть иронически) дом, в котором он жил в Норинской, «усадьбой» ³¹  «Это я, И. А. Бродский, / во дворе деревенской усадьбы / (жить бы мне там / и писать бы, писать бы)» (надпись на фотографии, посланной в Ленинград Раде и Эдуарду Блюмштейнам (Иосиф Бродский в ссылке. С. 159). ⁠ . 

«(Анти)овидианские» стихотворения, написанные в Норинской, также сигнализируют, на наш взгляд, о сознательном, говоря словами Б. В. Томашевского, «литературном использовании своей биографии» ³² Томашевский Б. Литература и биография // Книга и революция. № 4 (28). 1923. С. 7. ⁠ . Их программный «металитературный» характер заставляет Бродского усилить «пушкинские» параллели «Отрывка» ещё одним — содержательно связанным с ними — полемическим интертекстом.

Зачин стихотворения — «Назо к смерти не готов» — усиленный повтором во второй строфе, отсылает к фрагменту первой главы первой части «Поэмы без героя» «Девятьсот тринадцатый год» ³³ Ахматова А. Стихотворения и поэмы / Сост., подгот. текста и примеч. В. М. Жирмунского. Л., 1976. С. 360. ⁠ :

На площадке две слитые тени...
После — лестницы плоской ступени,
Вопль: «Не надо!» и в отдаленье
Чистый голос:
                            «Я к смерти готов».

Известно, что закавыченные Ахматовой слова «Я к смерти готов» — это сказанная ей во время прогулки по Москве в феврале 1934 года фраза Мандельштама; пояснением к «Поэме» служат здесь воспоминания Ахматовой о Мандельштаме «Листки из дневника» ³⁴ Ахматова А. Листки из дневника <О Мандельштаме> // Ахматова А. Победа над судьбой. / Сост., подгот. текстов, предисл. и примеч. Н. Крайневой. М., 2005. Т. 1: Автобиографическая и мемуарная проза. Бег времени. Поэмы. С. 112. О ближайшем социальном контексте, определившем слова Мандельштама, см.: Морев Г. Осип Мандельштам: Фрагменты литературной биографии (1920–30-е годы). М., 2022. С. 119. ⁠ : 

Мы шли по Пречистенке (февраль 1934 г.), о чём говорили, не помню. Свернули на Гоголевский бульвар, и Осип сказал: «Я к смерти готов». Вот уже двадцать восемь лет я вспоминаю эту минуту, когда проезжаю мимо этого места.

Поэма Ахматовой в кругу её первых читателей (к которым, безусловно, принадлежал Бродский) существовала в плотном окружении автокомментариев, и даже если к моменту ссылки Бродский не успел познакомиться с текстом писавшихся многие годы фрагментарных записей Ахматовой о Мандельштаме (интересующий нас фрагмент относится к 1962 году ³⁵ Воспоминания Ахматовой о Мандельштаме были впервые опубликованы в 1965 году в том же (четвёртом) выпуске нью-йоркского альманаха «Воздушные пути», что и сделанная Вигдоровой запись суда над Бродским. До публикации Ахматова знакомила с их текстом (с конца 1962 года ходившим и в списках) друзей (см., например, письма Ю. Г. Оксмана Г. П. Струве от 2 декабря 1962 года и 8 января 1963 года: Флейшман Л. Из архива Гуверовского института: Письма Ю. Г. Оксмана к Г. П. Струве // Stanford Slavic Studies. 1987. Vol. 1. P. 31, 46–47). ⁠ ), то историко-литературный контекст процитированных в «Поэме» слов был ему, несомненно, известен.

Вводя ахматовский интертекст, Бродский осложняет противопоставление Овидиеву «малодушию» по «пушкинской» линии ещё одним уровнем — напоминающем о воспринятой им через биографический опыт Ахматовой (и мифологизированный ею опыт Мандельштама) стоической модели противостояния Поэта государству/враждебному социуму. Ахматова возводила этот опыт к пушкинскому, в котором (с явной автопроекцией) акцентировала победительную — пусть и post mortem — социальную агентность ³⁶ Ср.: «Мой предшественник П. Е. Щёголев кончает свой труд о дуэли и смерти Пушкина рядом соображений, почему высший свет, его представители ненавидели поэта и извергли его, как инородное тело, из своей среды. Теперь настало время вывернуть эту проблему наизнанку и громко сказать не о том, что они сделали с ним, а о том, что он сделал с ними» (Ахматова А. Слово о Пушкине <1961; опубл.: Звезда. № 2. 1962> // Ахматова А. О Пушкине: Статьи и заметки / Сост., послесловие и примеч. Э. Г. Герштейн. М., 1989. Изд. 3-е, испр. и доп. С. 7). ⁠ Поэта («Он победил и время и пространство» ³⁷ Ахматова А. Слово о Пушкине <1961; опубл.: Звезда. № 2. 1962> // Ахматова А. О Пушкине: Статьи и заметки / Сост., послесловие и примеч. Э. Г. Герштейн. М., 1989. Изд. 3-е, испр. и доп. С. 8. Современники с готовностью считывали эти проекции — думается, именно с учётом ахматовских слов о Пушкине сделана 24 ноября 1962 года дневниковая запись К. И. Чуковского: «Сталинская полицейщина разбилась об Ахматову... Обывателю это, пожалуй, покажется чудом — десятки тысяч опричников, вооружённых всевозможными орудиями пытки, револьверами, пушками — напали на беззащитную женщину, и она оказалась сильнее. Она победила их всех. Но для нас в этом нет ничего удивительного. Мы знаем: так бывает всегда. Слово поэта всегда сильнее всех полицейских насильников» (Чуковский К. Дневник (1930–1969) / Сост., подгот. текста, коммент. Е. Ц. Чуковской. М., 1994. С. 328). Эксплицированный Чуковским актуальный политический подтекст слов Ахматовой о Пушкине был прозрачен и для властей — уже в следующем, 1963 году попытка А. И. Гитовича печатно повторить со ссылкой на Ахматову её тезис «императоры уходят, а поэзия остаётся» встретила противодействие цензуры (см.: Тименчик Р. Последний поэт: Анна Ахматова в 60-е годы. М., 2014. Т. 1. С. 326). Ср. также название первоначально — в последние годы жизни Ахматовой — предполагавшейся А. В. Белинковым в составе задуманной им трилогии о судьбах русской интеллигенции в её противостоянии советскому режиму книги о ней — «Победа Анны Ахматовой» (Белинков А. Победа Анны Ахматовой: Из незавершённой книги // Новый Колокол: Литературно-публицистический сб. Лондон, 1972. С. 422). «Можно с гордостью констатировать, что победила Ахматова, а не Жданов», — подводил итог в 1967 году Ю. П. Анненков (Анненков Ю. П. Об Ахматовой в СССР // Возрождение. № 184. Париж, 1967. С. 128). ⁠ ). Этот сохранявший в советских условиях 1960-х свою актуальность опыт включал в себя ставшие ключевыми принципы персональной этики Бродского, определившие характер его поведения — как в самой ссылке, так и по отношению к ней: апологизацию статуса Поэта («певца»), его личной независимости и отказ от положения «жертвы». Его дальнейшая литературно-биографическая стратегия (по Томашевскому — «творимая автором легенда его жизни, которая единственно и является литературным фактом» ³⁸ Томашевский Б. Литература и биография // Книга и революция. № 4 (28). 1923. С. 9. ⁠ ) будет полностью подчинена этим установкам.