В то время как образы людей и животных в текстах русских писателей давно стали нашим культурным достоянием, а пейзажам в романах и стихотворениях посвящены целые тома, по-прежнему остаётся обойдена вниманием тема грибов — незаметных героев русской литературы. Петербургская писательница София Синицкая — автор книги «Сияние “Жеможаха”, вошедшей в этом году, кажется, во все шорт-листы литературных премий, — изучила для «Полки» гриб мухомор и написала о том, что он делает с людьми, в частности с героями Бунина и Достоевского.
В справочных материалах о жизни Ивана Алексеевича Бунина предлагается ряд «интересных фактов»: не любил математику, получил Нобелевскую премию, ненавидел советскую власть, эмигрировал во Францию, терпеть не мог букву «ф», коллекционировал аптечные пузырьки, десять лет жил в одном доме с женой и любовницей, хорошо умел танцевать, был непрактичным человеком, очень любил брата Юлия и луговую траву на вкус. Для нашего разговора важным представляется ещё и тот факт, что, будучи ребёнком, Бунин сильно отравился беленой. Проследим связь некоторых его произведений с этим драматическим событием из детства.
***
В 1921 году во Франции Бунин пишет рассказ «Косцы». Что в нём происходит? Да почти ничего. Барин смотрит, как работает и отдыхает артель косцов. Рязанские косцы замечательно поют и дружно, споро, ладно работают в «наших, орловских, местах». Бунин обрамляет образ «мужика» романтическими, фольклорными узорами в духе Билибина (дивные птицы, растения, ромбики, сердечки), однако «проговаривается» — и в читательском воображении (за всех не скажу, но в моём-то уж точно) симпатичная физиономия рязанского косца вдруг искажается ухмылкой ведьмака, судорогой шамана:
Они сидели на засвежевшей поляне возле потухшего костра, ложками таскали из чугуна куски чего-то розового. <…> И вдруг, приглядевшись, я с ужасом увидел, что то, что ели они, были страшные своим дурманом грибы-мухоморы. А они только засмеялись:
— Ничего, они сладкие, чистая курятина!
Известно, что симптомы опьянения мухомором аналогичны симптомам, производимым опиумом и гашишем. В исследовательских работах об употреблении мухоморов 1 Наиболее полные сведения о культуре употребления мухомора даёт Олард Диксон в книге «Мистерии мухомора. Применение галлюциногенного гриба в шаманской практике». Там же приведён обширный список существующих исследований русских и зарубежных авторов на эту тему. Также см., напр., статью Е. П. Батьяновой, М. М. Бронштейна «Мухомор в быту, верованиях, обрядах, искусстве народов Севера». говорится о трёх стадиях опьянения.
Для первой стадии съедают от одного до пяти грибов, дозировка зависит от физических и психических качеств потребителя. Человек чувствует бодрость, оживление, лёгкость, поёт, улыбается, находится в состоянии особенной весёлости, приобретает особенную проворность и ловкость. Охотники северных народов перед началом охоты ели (едят?) мухомор, «чтобы быстро за оленем бегать». Юкагиры делали из мухоморов настойку для выполнения трудной монотонной работы. Принимают мухомор и для храбрости: пожилая корячка, узнав, что внук стесняется идти в клуб на танцы и боится девушек, провела дома специальный обряд и дала внучку мухоморчик. Об этом сообщает Олард Диксон в «Мистерии мухомора».
Этнограф, исследователь русской народной медицины Гавриил Иванович Попов писал о повсеместном употреблении мухоморной настойки в Орловской, Вологодской, Ярославской и прочих губерниях. В рецептах есть настои, которые делают (варят, томят) в печке, — в них, как считают некоторые специалисты, яд под действием температуры нейтрализуется. Также есть и снадобье из непроваренных мухоморов. Вот что пишет Попов в интереснейшей книге «Русская народно-бытовая медицина» (опубликована в 1903 году): для получения «мухоморного спирта зрелые экземпляры гриба разламывают на кусочки, иногда пересыпают солью, наполняют ими бутылку, закупоривают и ставят на несколько дней в тёплое место, а иногда зарывают в землю или навоз » 2 Попов Г. И. Русская народно-бытовая медицина. СПб.: тип. А. С. Суворина, 1903. Стр. 298. . Такая настойка сохраняет психотропное действие гриба, мы вправе предположить, что и орловская бабушка могла дать внучку ложечку для храбрости, чтобы не боялся пойти к девкам на гулянье, или для бодрости, чтобы хорошо работал. Но, скорее всего, внучок взбодрился рюмкой, у нас, при мухоморном изобилии, другая традиция.
От неумеренного употребления (пять-девять грибов) наступает вторая стадия: начинаются галлюцинации, приходят духи, черти, мухоморы, кому — кто, лицо и всё тело дёргается, глаза вылезают из орбит и проч. В третьей стадии мухоморник находится в бессознательном состоянии, путешествует по иным мирам, по дальним уголкам Космоса.
В этнографических работах об употреблении мухомора чётко говорится, что человек «простой», коренной, близкий земле, природе, с сознанием, не замутнённым «цивилизацией», грубо говоря «первобытный», получает от мухомора скорее пользу, чем вред: он в хорошем настроении, ему проще выполнять физическую работу, он приятно воодушевлён. Он знает, нутром чувствует свою «дозу», дурманом не злоупотребляет, если дело доходит до видений, то они не страшные, духи к нему приходят родные, вежливые, доброжелательные. В то же время человек, стоящий на более высокой социальной и культурной ступеньке развития (или более низкой, если считать, что цивилизация ведёт к деградации), может от мухомора погибнуть. Описаны случаи, когда русские служилые люди, оказавшиеся на Севере, от употребления мухоморов погибали или причиняли себе серьёзный вред, например, кто-то мог «по приказанию духа» запросто вспороть себе живот. (При этом известно, что представители северных народов, способные выдерживать мухоморный психоделический удар, быстро сгорали от водки, огненная вода не приносила им никакой пользы, в отличие от мухомора. Русский же всю жизнь может пьянствовать, и ничего.)
Коряки утверждают, что мухомор вдохновляет их на сочинение песен. Этлой Камчачу, он же Юрий Алотов, современный корякский поэт, музыкант, этнограф, принимал мухомор для усиления интуиции и творческого вдохновения. (Об этом сообщает в своей книге Олард Диксон.) Одно из главных произведений Алотова — «Родовой камень» о легендарном шамане Элое, расстрелянном в 1930-х годах. О нём не осталось никаких биографических материалов, поэту многое пришлось домысливать самому. Возможно, дух-мухомор помог Юрию — свёл его на дорогах иных миров с этим шаманом.
Итак, первая стадия мухоморного опьянения — лёгкость в работе и песенное настроение. Е. П. Батьянова в «Полевых материалах», собранных в Анадырском районе, приводит такие слова местного человека, практикующего употребление мухомора: «Хочется и разговаривать (слова сами выскакивают). И песни петь, и работать». И ведь это всё как раз про бунинских косцов-мухоморников.
Косцы ложками «таскают мухоморы из чугуна». Как уже говорилось, некоторые специалисты считают, что при длительной варке мухомор теряет свои психотропные свойства, кто-то утверждает, что термическая обработка мухомора королевского не может нейтрализовать действие яда. Мы не знаем, как долго варили свои мухоморы бунинские косцы и какой именно вид употребляли. Судя по их поведению, полностью соответствующему первой стадии мухоморного опьянения, они едва довели грибы до кипения.
В «Косцах» герой-рассказчик указывает, что мужики ели свою «курятинку» на ужин. В исследованиях о мухоморе говорится, что действие его начинается примерно через полчаса или час после приёма. Это значит, что к концу ужина косцы войдут в первую, песенно-рабочую стадию опьянения. А зачем им это нужно на ночь глядя? Так ведь как раз для косьбы. Известно, что лучше всего косой срезается именно сырая, влажная трава. Днём косят после дождя (в рассказе косят и «пополудновавши»). Но главная косьба происходит короткой летней росистой ночью. В детстве я удивлялась, почему в фильме Роу «Василиса Прекрасная» братья с отцом идут косить на ночь глядя: «Собирайте косы, сыновья, пойдём луг косить, ночь будет светлая, а вы, невестушки, принимайтесь за работу, пшеницу сожните да в копны снопы уложите, а поутру и нас встречайте». Теперь, став хуторской жительницей, прекрасно знаю, как трудно косить на солнце и как легко это делается на закате и на восходе. Косят «по росе», а вот сушат сено, «разбивают граблями» днём в ясную погоду.
Говоря о первой стадии мухоморного опьянения и основываясь на свидетельствах мухоморников со стажем, Олард Диксон указывает, что при умеренных дозах координация движений не нарушается — и это позволяет заниматься практически любой деятельностью на фоне прилива бодрости. Исполнение песен может происходить довольно продолжительное время.
Бунин пишет, что косцы «продвигались по берёзовому лесу, бездумно лишая его густых трав и цветов, и пели, сами не замечая того». Писатель делает акцент на «неосознанности» косцов: они «были «охочи к работе», неосознанно радуясь её красоте и спорости». Мужики работают и поют «по наитию», мы бы сказали — «на автомате». Идёт прекрасное описание «прелести» песни, которая органична, как вздох («будто и не пение, а именно только вздохи»), и работы, которая происходит «без малейшего усилия и напряжения». Песня как-то сама у них вылетает и поражает лирического героя-рассказчика своей странной и прекрасной мелодией.
После описания мухоморного ужина все эти буколические прелести кажутся сомнительными. Кажется, что в бунинском рассказе красота матушки России с косцами, которые, словно Микула Селянинович, играючи справляются с работой, и песней, которая сама вылетает и по-гоголевски «хватает за сердце», обусловлена именно намухоморенностью персонажей. Хотел ли Бунин показать обдолбанных косцов? Намекал ли на то, что отличная работа, чудесная песня — результат мухоморного «прихода»? Это решать читателю.
Культура употребления мухомора была очень важна для шаманских мистерий у населения Таймыра и Западной Сибири, этой теме посвящены многие этнографические исследования. А что в нашей, среднерусской церковно-литературной полосе?
На примере рассказа «Косцы» мы могли наблюдать первую стадию мухоморного опьянения. Скажем несколько слов о второй стадии на примере отца Ферапонта из «Братьев Карамазовых». Достоевский не говорит прямо о том, что герой ест мухоморы, но всё в его облике и поведении указывает именно на это. Кажется, в русской классической литературе только у Бунина и Достоевского описаны грибные наркоманы. Как известно, Бунин без конца поливал Фёдора Михайловича, хотя, конечно, по своему мировоззрению и чутью всего этого русского мира был ему бесконечно близок. Рядом с такими отзывами, как «прекрасно, тонко, умно», — «ненавижу, голый король, плохо, раздражает». Можем только гадать, вспоминал ли Бунин, рисуя своих косцов-мухоморщиков, отца Ферапонта. Вот, кстати, его отзыв о «Карамазовых»: «Прочёл (перечитал, конечно) второй том «Бр. Карамазовых». Удивительно умён, ловок — и то и дело до крайней глупости неправдоподобная чепуха».
Итак, к слову о галлюциногенных мухоморах хочется вспомнить юродствующего отшельника-старца отца Ферапонта, которого посещают разнообразные видения: он общается с неким Святодухом, прилетающим к нему в виде птичек, замечает чертей, прячущихся в карманах или под рясами у монахов. И это на фоне широкого употребления грибов. Ферапонт — постник, ест только «по два фунта хлеба в три дня»: «…Четыре фунта хлеба, с воскресною просвиркой… составляли всё его недельное пропитание». Четыре фунта — это примерно 1800 граммов. Разделить на семь — около 260 граммов в день, практически блокадная норма рабочего.
Ферапонт не скрывает, что догоняется грибами. Он говорит, что ест грузди. Учитывая его способность разговаривать с деревьями (старый вяз, который тянет к нему руки-ветки) и птицами, видеть и даже ловить чертей за хвост, можно предположить, что он употребляет и мухоморы. Монашек: «…Что у нас хлеба на два дня, то у вас на всю седьмицу идёт. Воистину дивно таковое великое воздержание ваше».
— А грузди? — спросил вдруг отец Ферапонт, произнося букву «г» придыхательно, почти как хер.
— Грузди? — переспросил удивлённый монашек.
— То-то. Я-то от их хлеба уйду, не нуждаясь в нём вовсе, хотя бы и в лес, и там груздём проживу… <…>
— А чертей у тех видел? — спросил отец Ферапонт.
— У кого же у тех? — робко осведомился монашек.
— Я к игумену прошлого года во святую Пятидесятницу восходил, а с тех пор и не был. Видел, у которого на персях сидит, под рясу прячется, токмо рожки выглядывают; у которого из кармана высматривает, глаза быстрые, меня-то боится, у которого во чреве поселился, в самом нечистом брюхе его, а у некоего так на шее висит, уцепился, так и носит, а его не видит.
— Вы… видите? — осведомился монашек.
— Говорю вижу, насквозь вижу. Как стал от игумена выходить, смотрю — один за дверь от меня прячется, да матёрой такой, аршина в полтора али больше росту, хвостище же толстый, бурый, длинный, да концом хвоста в щель дверную и попади, а я не будь глуп, дверь-то вдруг и защемил. Как завизжит, начал биться, а я его крестным знамением, да трижды, — и закрестил. Тут и подох, как паук давленный. Теперь надоть быть погнил, в углу-то смердит, а они-то не видят, не чухают. <…>
— Страшные словеса ваши! А что, великий и блаженный отче… правда ли про вас великая слава идёт, даже до отдалённых земель, будто со Святым Духом беспрерывное общение имеете?
— Слетает. Бывает.
— Как же слетает? В каком же виде?
— Птицею.
— Святой Дух в виде голубини?
— То Святый Дух, а то Святодух. Святодух иное, тот может и другою птицею снизойти: ино ласточкой, ино щеглом, а ино и синицею.
— Как же вы узнаёте его от синицы-то?
— Говорит.
— Как же говорит, каким языком?
— Человечьим.
Этот говорящий «Святодух», являющийся в виде разных птичек, — придумка, плод воображения самого Ферапонта, он «иное», не имеет отношения к христианскому Святому Духу и вполне тянет вместе с чертями на мухоморную галлюцинацию. Именно вторая стадия мухоморного опьянения характеризуется появлением разнообразных духов, с которыми мухоморник ведёт беседу.
Как говорилось выше, яркий признак того, что человек регулярно употребляет мухоморы, — вытаращенные глаза, кажется готовые выскочить из орбит. Это находим и у Ферапонта (чуть ли не главная черта его внешности): «Глаза его были серые, большие, светящиеся, но чрезвычайно вылупившиеся, что даже поражало».
Мухомор явно подогревает религиозный экстаз этого мракобеса-обскурантиста, нападающего на старцев. Известно, что характер мухоморных видений зависит от темперамента наркомана-мухоморника и культурной среды, в которой он сформировался как личность. Чукчи считали, что злому человеку нельзя есть мухоморы, ничего хорошего он не «увидит». Под мухомором представители северных народов, как правило, общаются с духами, олицетворяющими силы природы, в частности с духом-мухомором, который требует почтения к себе и окружающей природе, люди христианской веры во время «прихода» чаще всего видят чертей и геенну огненную. Русский учёный Степан Крашенинников в книге «Описание земли Камчатки» так показывает «мухоморное» покаяние христианина (до того как был открыт морской путь на Камчатку, облегчивший ввоз на полуостров алкоголя, русские служилые люди заменяли водку мухоморами): «Другому из тамошних жителей показался ад и ужасная огненная пропасть, в которую надлежало быть низвержену; чего ради по приказу мухомора принуждён он был пасть на колени и исповедовать грехи свои, сколько мог вспомнить. Товарищи его, которых в ясашной избе, где пьяной приносил покаяние, было весьма много, слушали того с великим удовольствием, а ему казалось, что он в тайне перед Богом кается о грехах своих».
Вот такая православно-шаманская практика происходит в «Братьях Карамазовых». К северному охотнику приходит дух-мухомор, к Ферапонту — «иное», и имя ему Святодух. Отшельник Достоевского близок бунинским косцам своей нутряной первобытной связью с землёй, с природой. От этих образов веет древней, дохристианской Русью.
Анализируя рассказ «Косцы», стоит вспомнить историю с отравлением беленой, с которой мы начали весь этот разговор. Итак, в детстве Иван Бунин чуть не умер от белены. Вера Николаевна Муромцева-Бунина (жена писателя) пишет, что «пастушата» учили Ваню и его сестру Машу «есть разные травы» и однажды предложили попробовать белены. Спасла ребёнка няня — отпоила парным молоком 3 Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. В автобиографической заметке Бунин писал, что с семи лет всё свободное от учения время проводил в ближайших от усадьбы деревушках, «у наших бывших крепостных», «порой я по целым дням стерёг с ними в поле скотину». .
Скорее всего, как мне представляется, пастушки показали барчуку и его сестре Маше белену и сказали, что она лечит ушибы и зубную боль, но как именно — не уточняли; юные Бунины решили попробовать растение и отравились.
Лечение беленой, как и мухоморами, описано Поповым. Белену он называет «героическим» народным средством: её ядовитые семена вводятся в дупло больного зуба, их сыплют на горячую сковородку или горячий кирпич и вдыхают дым 4 Попов Г. И. Русская народно-бытовая медицина. СПб.: тип. А. С. Суворина, 1903. Стр. 315. .
Я вижу дело так. У крестьянского мальчика разболелся зуб, напала на него крикса Крикса — русское народное обозначение беспрерывного младенческого плача; также демонологическое существо, по поверьям приводящее ребёнка в такое состояние. Записаны многочисленные заговоры от крикс. . Бабка положила в медный чайник горячие угли, на них насыпала сухие листья и семена белены, струйку пара из носика направила ребёнку на больной зуб. Пар белены оказал обезболивающее действие. Или так: крестьянский мальчик упал, сильно ушибся, бабка натёрла больное место настойкой из белены, и всё прошло. Или так: у дедушки болело колено, он сильно хромал, бабка сделала ему примочку из белены, и тоже всё прошло. У Вани Бунина как раз болел зуб. Он услышал разговор ребятишек о волшебных свойствах белены, возможно, кто-то из них собирал её для бабушки. Не вникнув в суть дела, барчук нарвал белены, отошёл в сторонку и стал её жевать; Маша туда же. Оба отравились и чуть не умерли.
Тут налицо ядовитое лекарственное растение, которое, как и мухомор, использовалось в народной медицине в виде настоев, экстрактов, порошков, — естественно, в малых дозах. Настойку, масло применяли для натираний как болеутоляющее (ревматизм, подагра, ушибы), сухие листья, семена — для окуривания (кроме зубной боли ещё и астма). Вообще Орловская губерния, в которой рос Бунин, славилась оригинальными методами народной медицины. У Попова описаны орловские навозные ванны «для детей»: «Навоз кладут в кадушку и заливают кипятком. Когда вода несколько остынет, сажают ребёнка и накрывают его свитой с головой » 5 Попов Г. И. Русская народно-бытовая медицина. СПб.: тип. А. С. Суворина, 1903. Стр. 283. . Не отставала и моя Новгородская: «При ломоте поясницы или ног кладут в горшок сушёного конского кала, зажигают его и садят больного на горшок, прикрывая чем-нибудь, а голову оставляя наружу. По мере сгорания, кала подкладывают и держат больного на этом подкуривании часа два » 6 Попов Г. И. Русская народно-бытовая медицина. СПб.: тип. А. С. Суворина, 1903. Стр. 283. . (Надо попробовать, от сидения за компьютером ломота в пояснице.)
В рассказе «Косцы» барин становится свидетелем того, как «народ» употребляет опаснейший гриб. Он «ужасается», но при этом видит, что крестьянину ничего не делается, вреда никакого нет. Мужик тесно связан с природой, с родной землёй, которая не может ему навредить, даже ядовитые грибы приносят ему только пользу. Эта очень важная для Бунина тема мистической, волшебной связи «мужика» с «землёй» берет своё начало в детстве писателя: он от белены чуть не умер, а крестьянским ребятишкам — ничего. Мне кажется, что, работая над «Косцами», Бунин мог вспоминать своё раннее детство, жизнь в деревне, общение с крестьянскими детьми и страшную историю отравления беленой.
Есть ещё одно предположение насчёт того, каким образом Бунин мог в детстве отравиться беленой. Возможно, крестьянские дети употребляли её для наркотического опьянения — примерно как в девяностые ребята нюхали клей «Момент» — и предложили её попробовать барчуку именно как наркотик. В автобиографической книге «Жизнь Арсеньева» (написана в эмиграции после «Косцов») лирический герой вспоминает, как в детстве с сестрой обдолбался беленой: «А под амбарами оказались кусты белены, которой мы с Олей однажды так наелись, что нас отпаивали парным молоком: уж очень дивно звенела у нас голова, а в душе и теле было не только желанье, но и чувство полной возможности подняться на воздух и полететь куда угодно». Похоже, автор «Косцов» только для приличия «ужаснулся» мухоморам на страницах своего рассказа. Да он с детства прекрасно знал, какие ощущения могут вызывать ядовитые растения.
Вот отчасти автобиографическое стихотворение Бунина «Дурман». Довольно мощное описание наркотического прихода, и у кого — у ребёнка!
Дурману девочка наелась.
Тошнит, головка разболелась,
Пылают щёчки, клонит в сон,
Но сердцу сладко, сладко, сладко, —
Всё непонятно, всё загадка,
Какой-то звон со всех сторон…<…>
Не видя, видит взор иное,
Чудесное и неземное.
Не слыша, ясно ловит слух
Восторг гармонии небесной —
И невесомой, бестелесной
Её домой довёл пастух.Наутро гробик сколотили
Над нам попели, покадили,
Мать порыдала… И отец
Прикрыл его тесовой крышкой
И на погост отнёс под мышкой…
Ужели сказочке конец?
Всё вышесказанное, конечно, никак не претендует на какую-либо учёную значимость — это просто мои поверхностные размышления о русской литературе во время сбора грибов в Бобылёво.
Вниманию читателей «Полки» был представлен фрагмент статьи Софьи Синицкой «Бунин: мухомор, красные лапти и мужик Серебряного века». Полностью она будет опубликована в обновлённом томе «Литературной матрицы» (издательство «Лимбус Пресс»), который в настоящее время готовится к выходу в свет.