21 июня 2021 года после долгой болезни умер Александр Ерёменко — один из самых ярких русских поэтов второй половины XX века, участник группы метареалистов. По просьбе «Полки» поэтесса и писательница Татьяна Щербина рассказывает о своём друге и его стихах.
«Парщиков — Ерёменко — Жданов» — их записали троицей, назвав метаметафористами или метареалистами, поскольку такое письмо, сам взгляд на вещи были странными — не сюрреализм, не абсурдизм, не реализм, а что? Жданов: «Пчела внутри себя перелетела», Парщиков: «Только вывих тяжёлой, как спущенный мяч, панорамы, только яма в земле или просто — отсутствие ямы», Ерёменко: «В густых металлургических лесах, где шёл процесс созданья хлорофилла…»
Этим «странным» взглядом и дружбой общность и ограничивалась. Кирилл Владимирович Ковальджи, который вёл в журнале «Юность» литстудию «Зелёная лампа», выделял из троих Ваню Жданова, помню его слова: «Он лучший, потому что сумасшедший». Это было комплиментом, к концу рациональных 1970-х (увлечение семиотикой, структурализмом, Лотманом, Роланом Бартом и т. д.) и по-прежнему царивших романтиков-шестидесятников появился запрос на безумие, на то, чтоб взбаламутить болото (оно же пресловутый «застой»), в котором барахталась страна. Не было уже никакой романтики, а «рациональную» линию в литературе и искусстве — соцарт — вели концептуалисты, но они были строгим андеграундом, «антисоветчиками». Бродский тоже был запрещённым поэтом, эмигрантом, то есть его «на сцене» как бы и не было. А тут — свежая кровь, Парщиков и Ерёменко студенты Лита, без пяти минут свои (Ерёменко институт, правда, бросил), но своих из троицы не получилось. Где-то рядом, около (то самое мета-), но не получалось легитимизировать странных поэтов в качестве советских. Тут нужно понимать, что поэзия в то время была делом государственным, идеологическим, и если андеграунд (Пригов, Рубинштейн, Некрасов и др.) к «допуску» не стремился вовсе, то «странные» молодые поэты хотели публиковаться, и рубикон «советский/антисоветский» для них не был значим.
У Жданова и Ерёменко — «правильные» для советского отбора биографии, оба с Алтая, деревенские; были, до поступления в вузы, рабочими, Саша моряком — в общем, «надо брать», но… В качестве эксперимента выпустили в 1982 году маленькую книжку стихов, старшего (1948 г. р.) — «сумасшедшего» Ивана Жданова. И в том же году Александр Ерёменко (1950 г. р.) получил титул короля поэтов. Это предполагалось как мероприятие «для галочки» (расхожие советские определения теперь приходится брать в кавычки), из разряда «развлечения для молодёжи». На Большой Никитской, в особнячке, где теперь Еврейский культурный центр, открыли молодёжный культурный центр районного значения и стали иногда проводить там поэтические вечера. Я тоже там выступала, чтения привлекали много людей (поэтому лавочку скоро прикрыли), но когда выбирали короля поэтов, была не в Москве, только знаю по рассказам, что короля выбрали без колебаний: Сашиными стихами зачитывались, знали их наизусть, он и для своих друзей-коллег («Разве есть поэт, кроме Ерёмы», — в стихотворении Жени Бунимовича), и для читающей публики был действительно королём. Так этот титул за ним и закрепился.
Алексей Парщиков (1954 г. р.), самый утонченный и сложный из троих, умер в 2009 году, Александр Ерёменко молчал десятилетия, умер 21 июня 2021 года после длительной тяжёлой болезни.
Мы дружили, в какой-то период были очень близки.
Саша пил, всегда и везде, всё, что попадалось под руку. Но мало ли кто пил — для него алкоголь был его свободой, позволявшей не считаться, не учитывать, не зависеть. Для стихов и самой поэтической личности (в этом смысле его не раз сравнивали с Венедиктом Ерофеевым) это было плюсом, для жизни — тяжёлым грузом. Друзья с этим мирились, остальные Саше были безразличны.
Его стихам, как и ему самому, можно давать только сдвоенные, взаимоисключающие определения: дурашливо-серьёзный, колюче-нежный, грустно-весёлый, скромно-дерзкий, причудливо-простой.
Его стихи построены как центоны: он обыгрывал, разыгрывал поэзию, всю, что на слуху, применяя к себе и к новому времени. Это новое время (слом советских крепежей) ещё не наступило, но уже звучало в языке. В стихах Ерёменко слышали своё будущее, а его интонация оказалась внутренним голосом поколения.
На даче спят. Гуляет горький
Из стихотворения «Переделкино»
холодный ветер. Пять часов.
У переезда на пригорке
с усов слетела стая сов.
<...>
Льёт дождь... Цепных не слышно псов
на штаб-квартире патриарха,
где в центре англицкого парка
Стоит Венера. Без трусов.
<...>
С крестов слетают кое-как
криволинейные вороны.
И днём, и ночью, как учёный,
по кругу ходит Пастернак.
<...>
Играет ветер, бьётся ставень.
А мачта гнётся и скрыпит.
А по ночам гуляет Сталин.
Но вреден север для меня!
Или — вспоминаю стандартный диалог советского времени: «— Вы кто? — Поэт. — Вы член Союза писателей? — Нет. — Тогда какой же вы поэт!» Ерёменко написал ответ:
Я мастер по ремонту крокодилов.
Окончил соответствующий вуз.
Хочу пойти в МГИМО, но я боюсь,
что в эту фирму не берут дебилов.
А, скажем, ощущения ненастоящести, вымышленности советского мира Ерёменко передал так: «Я сидел на горе, нарисованной там, где гора». И виновность (советские люди априори были виноватыми перед государством) свою «признал»:
В одном я виновен, но сразу
открыто о том говорю:
я в космосе не был ни разу,
и то потому, что курю...
Ну и обобщения в его стихах тоже присутствуют:
Всё примитивно вокруг под сиянием лунным.
Всюду родимую Русь узнаю, и противно,
думая думу, лететь мне по рельсам чугунным.
Всё примитивно. А надо ещё примитивней.
Александр Ерёменко. Добавление к сопромату. Издательство «Правда», 1990 год
Александр Ерёменко. Горизонтальная страна. Издатель С. А. Ниточкин, 1994 год
Александр Ерёменко. OPUS MAGNUM. Издательство «Деконт+», 2001 год
Александр Ерёменко. Матрос котёнка не обидит. Издательство «Фаланстер», 2013 год. Наиболее полное собрание стихотворений Ерёменко
Поэты-метареалисты: Александр Ерёменко, Иван Жданов, Алексей Парщиков. Издательство «МК-периодика», 2002 год
Александр Ерёменко. На небеса взобравшийся старатель. Издательский отдел многоотраслевого кооператива «Северный», 1993 год. Экземпляр с дарственной надписью Татьяне Щербине: «Любительнице «Хванчкары» Тане Щербина от любителя «777» А. Ерёменко», 1994 год
Сам он любил Высоцкого и футбол, был страстным болельщиком, почитая и того, и тех (футболистов) как идеал маскулинности, который питал его стихи: «Я женщину в небо подбросил, и женщина стала моя». Про футбол мы спорили, но он объяснял, что только в футболе можно наглядно увидеть, как соотносятся случай и закономерность, воля и везение. На смерть Высоцкого откликнулся стихотворением, где повторялись строчки самого Высоцкого, и:
Можно даже надставить струну,
но уже невозможно надставить
пустоту, если эту страну
на два дня невозможно оставить.
Когда Саша приходил ко мне в гости, я предварительно убирала с глаз долой все спиртосодержащие жидкости: одеколон, духи, даже и разбавитель какой-нибудь, моющее средство, поскольку пыталась удержать его в осмысленном состоянии хотя бы некоторое время. «Я заметил, что сколько ни пью, но всегда выхожу из запоя», — писал он, но никуда он не выходил, запой был хроническим состоянием. И вот, сидим, Саша идёт в ванную, типа вымыть руки, и подозрительно долго там пребывает. Захожу и вижу: он выдавил в стакан тюбик зубной пасты, развёл водой и пьёт.
Общение наше сошло на нет, поскольку Саша звонил в дверь в 4 утра, будил меня — бродил ночами по Москве, иногда так и засыпал в каком-нибудь сквере, а пока мог идти, хотел «продолжения банкета» с близкими. Иначе какой же ты близкий, если к тебе нельзя прийти в любое время суток? В принципе, он привык, что ему всегда рады и друзья-поэты готовы хоть когда приехать и привезти бутылку любимого портвейна «777». А я — процитирую две строчки из своего стихотворения 1987 года, посвящённого Саше: «без тебя и с тобой, золотой мой волшебный овен, час неровен».
Однажды, когда нас всех, списком, решили принять в Союз писателей, Саша пришёл и сказал, что мы должны написать, от нас двоих, официальное письмо протеста руководству Союза. Что это за списки ещё! И стал печатать на моей пишущей машинке (это, поясняю, предшественник компьютера) кондово-бюрократический текст с обычными своими «мастер по ремонту крокодилов». Я сказала, что ну его, СП, букв жалко, Саша задумался и сдался. Письмо осталось недописанным.
Потом возник клуб «Поэзия», что и соответствовало чаяньям поэтов того времени: иметь площадку, но быть отдельно. Саша там, разумеется, выступал. В живых осталось не так много, ещё меньше тех, кто продолжает жить в России. Можно это сказать очень давними строчками Ерёменко:
Мы поедем с тобою на А и на Б
мимо цирка и речки, завернутой в медь,
где на Трубной, вернее сказать, на Трубе,
кто упал, кто пропал, кто остался сидеть.
И вот, пожалуй, единственное его вполне всерьёз высказывание о себе:
О господи, я твой случайный зритель.
Зачем же мне такое наказанье?
Ты взял меня из схемы мирозданья
и снова вставил, как предохранитель.
Саша молчал, хотя пробовал писать в 1990-е и в 2000-е годы, но в них потерялся. В своей маленькой комнатке на Патриарших занимался вёрсткой чужих книг, так же гулял по Москве ночами, уже не пытаясь звонить кому-то в дверь. Время стало ему чужим, да и он уже всё своё написал. В октябре 2020 года Зверевский центр устроил поэтический вечер в честь 70-летия Ерёмы, сам он смотрел и слушал стихи и слова в свою честь из дома и был, конечно, рад, что не забыт и по-прежнему любим.
Царствия небесного.