В «Редакции Елены Шубиной» вышло новое издание «Альбома для марок» — объединённого романной рамкой собрания воспоминаний выдающегося переводчика и поэта Андрея Сергеева. «Альбом для марок», за который Сергеев в 1996 году получил премию «Русский Букер», — мозаика из воспоминаний о детстве и подростковых страданиях, о литературных встречах и дружбах, пересыпанная фольклорными стишками и фривольными песенками. Воспоминания, складывающиеся из фрагментов в цельную картину, книга, предвосхищающая «Записи и выписки» Гаспарова. О новом издании «Альбома для марок» рассказывает Елена Шубина.

Елена Шубина:

В середине девяностых мне, работавшей тогда в отделе прозы журнала «Дружба народов», Андрей Яковлевич Сергеев принёс странный текст, названный «коллекцией людей, вещей, отношений, слов». Он же «Альбом для марок». Не скрою, он меня буквально заворожил, но я не очень понимала, как его, что называется, «позиционировать». Это потом, в 1996 году, после вручения Букеровской премии, «Альбом для марок» стал привычно называться романом. А тогда, задолго до «Ложится мгла на старые ступени…» Александра Чудакова, до «Памяти памяти» Марии Степановой, до столь модной сейчас «докупрозы», это было открытие нового жанра, нового типа прозаического высказывания.

Это действительно «коллекция» — история семьи, мемуарные зарисовки, овеществлённый быт 30–50-х годов: здесь всё работает на память, даже визуально — списки текущих дел, квитанции, изображения марок и монет (автор профессионально занимался нумизматикой). Отдельно — собрание портретов: Анны Ахматовой, Чуковского, Заболоцкого, Бродского (с последним их связывала дружба). Столь разнородный материал элегантно объединён не менее разнообразным языковым исполнением.

Книга напоминает и о менее известной ипостаси Андрея Сергеева — он был не только признанный мастер стихотворного перевода англоязычной поэзии ХХ века (Фрост, Сэндберг, Йейтс, Элиот, Дилан Томас), но и сам незаурядный поэт. В середине 50-х входил в «группу Черткова», первое (!) неподцензурное товарищество поэтов послесталинской Москвы. В 60–70-е он — знаковая фигура андеграунда. Это важное напоминание: было в нём самом что-то такое обаятельное ершистое, «андеграундное». Его нелепая смерть (при переходе проспекта прямо напротив дома) произвела на меня тогда тяжелейшее впечатление.

После «Букера» «Альбом для марок» был издан в «НЛО», сейчас я исполнила свою давнюю мечту переиздать том блестящего переводчика, поэта, мемуариста, прозаика и оригинального мыслителя в нашей серии «Предметы культа».

«Чем важна эта книга?» — задаёт вопрос автор прекрасной рецензии Владимир Березин. Она «даёт возможность додумать образ прошлого». Да, именно в таком, «лоскутном», варианте создаёт единую и яркую картину мира.

Тщательно подготовленный и полиграфически сложный проект издательства «Арт-Волхонка» — репринтное переиздание самой известной книги русского конструктивизма, совместной работы Владимира Маяковского и Эль Лисицкого «Для голоса»: тексты, рассчитанные на декламацию, обретают здесь художественное выражение, соответствующее их «громкому» характеру. Это не просто переиздание: к книге прилагается подробное научное сопровождение. О проекте рассказывает готовивший книгу литературовед, специалист по русскому авангарду Андрей Россомахин. 

Андрей Россомахин:

Сборник Владимира Маяковского «Для голоса», состоящий из тринадцати стихотворений, — книга-регистр, сконструированная выдающимся художником Лазарем (Эл / El) Лисицким и вышедшая в Берлине под маркой ГИЗа весной 1923 года. Эту книгу можно признать самой знаменитой книгой русского конструктивизма и одной из самых известных в мире книг классического авангарда. Это — книга-концепт, книга-манифест, программная работа мастера: средствами набора и вёрстки новаторски решена не только утилитарная задача оформления конкретной книги, не только продемонстрированы новые типографические возможности воздействия на читателя, но и декларирована интерактивная визуальная книга будущего (то, что позднее сам Лисицкий назовёт биоскопической книгой).

Позднее сборник «Для голоса» многократно воспроизводился факсимильно на Западе — от США до Японии, — и даже его копии, не говоря об оригиналах, являются жемчужинами любой книжной коллекции. Настоящее комментированное издание — первое в России; оно приурочено к 100-летию выхода книги в свет и к 130-летию со дня рождения Маяковского.

Исследовательский блок состоит из пяти разделов: исследования и комментарии; Лисицкий о новой книжной форме; отклики современников; голос Маяковского как миф; аннотированная библиография. Какие аспекты здесь впервые затронуты? Реконструирована история издания сборника, в которой остаются белые пятна. Сделан разбор и интерпретации обложки, титула, идеограммы-посвящения «Л.Ю.Б.». Дан разбор неочевидной семантики заглавия и семантики цвета обложки. Реконструирован фон эпохи, где жанр поэтического сборника для «чтеца-декламатора» был крайне востребован. Собраны высказывания самого Лисицкого об этой книге как о манифесте. Кроме того, собраны примеры рецепции, подражаний и пастишей, созданных по следам дизайна Лисицкого. Голос Маяковского актуализирован как прижизненный миф и посмертный культ.

Мы публикуем четыре текста Лисицкого об искусстве книги, впервые снабжённые подробным комментарием; среди них впервые публикуется программная автобиография Лисицкого 1932 года (из архива Николая Харджиева) и его интервью 1939 года (из архива Музея Маяковского). Оба текста крайне интересны: в них Лисицкий, помимо прочего, подчёркивает знаковый характер дизайна «Для голоса» и констатирует, что книга «международно признана как начало современной книжной типо-архитектуры».

Наконец, в приложении дана библиография всех работ, посвящённых сборнику «Для голоса», а также аннотированный перечень западных репринтов: за последние десятилетия «Для голоса» воспроизводили 11 раз — в Чехословакии, Германии СССР, США, Италии, Нидерландах, Испании и Японии; советский репринт выходил к 70-летию Революции в 1987 году (библиофильским для тех лет тиражом 2000 экземпляров). Издание содержит 75 цветных и чёрно-белых иллюстраций.

Издательство журнала «Носорог» открывает книжную серию малой прозы переизданием повести поэтессы-символистки Аделаиды Герцык; ранее эта вещь отдельной книгой не выходила. О том, чем замечательна «Неразумная», как она связана с педагогическими и феминистскими идеями XX века, по просьбе «Полки» рассказала глава «Носорога» Катя Морозова.

Катя Морозова:

Переиздание небольшой повести Аделаиды Герцык «Неразумная» открывает нашу новую книжную серию «Малый Носорог», в которой мы будем выпускать полузабытые, но важные образцы малой прозы в обрамлении работ современных художников.

«Неразумная» впервые встретилась с читателями в журнальной публикации — в «Северных записках», на втором году Первой мировой. Это редкий прозаический опыт поэтессы Герцык.

Исследователи склонны интерпретировать «Неразумную» в автобиографическом ключе, это касается в первую очередь духовного поиска героини и её преображения после принятия божественного вмешательства. Повесть рассказывает о молодой матери, оторванной от реального мира, её настоящая жизнь — лишь в играх с маленьким сыном, который, по обычаям того времени, большую часть времени проводил с няней и, очевидно, именно с ней сформировал, если пользоваться языком современных психологов, сильную привязанность. Отстранённость, потерянность героини связаны, по авторскому замыслу, с её неукоренённостью в духовной жизни. Однако нам показалось любопытным трактовать некоторые аспекты повести с точки зрения феминистских подходов — речь идёт о праве матери на тесную связь со своим ребёнком, очевидно отнятом у многих женщин социальными нормами прошлого. Странность, неустроенность героини можно объяснить именно отсутствием близости с сыном.

Несмотря на то что социальные нормы начала XX века, конечно же, устарели, в современном российском обществе до сих пор явно осуждается излишняя связь матери с ребёнком, особенно её публичная демонстрация — непринятие кормления грудью в общественных местах, осуждение за излишнюю нежность с детьми-мальчиками — под предлогом того, что они не вырастут настоящими мужчинами, продолжающаяся практика телесного и психологического наказания и т.д. Героиня Герцык очень любит играть с ребёнком, игра — её стихия, и как известно, тема игры — одна из центральных в творчестве поэтессы. («Закрылись глаза. Распахнулись очи. / Играй, Адель! / Играй, Адель!» — пишет София Парнок в стихотворении на смерть Герцык.) За дальнейшими подробностями могу отослать к замечательной книге «Таинства игры: Аделаида Герцык и её дети», подготовленной к публикации Татьяной Никитичной Жуковской, внучкой Герцык, исследовательницей и хранительницей наследия поэтессы.

Что касается нашего издания, то, как я уже сказала, оно снабжено иллюстрациями — их специально для нас создал художник Николай Алексеев, замечательно воплотив образ героини Герцык в знаменитой скульптуре вакханки из Пушкинского музея.

В «Розовом жирафе» вышло новое издание одной из самых известных детских книг о сталинской эпохе — «Сталинского носа» американского художника Евгения Ельчина, который сам перевёл свою книгу на русский. Первое издание книги давно разошлось — и новое, надо надеяться, ждёт такой же успех. О том, почему эта книга важна, рассказала главный редактор издательства Надежда Крученицкая.

Надежда Крученицкая:

«Сталинский нос» — сутки из жизни мальчика Саши. Всё начинается с того, что назавтра вместе со всем классом мальчика должны принимать в пионеры, он давно этого ждал, знает наизусть клятву, его папа должен стать почётным гостем на торжественной линейке. У него нет в жизни сомнений, он знает, что папа герой, ловит врагов народа. Он знает, кто герои, а кто враги, где чёрное, а где белое. Он хочет быть как папа. 

Но с арестом папы всё меняется — не только жизнь мальчика, но и оценка всего происходящего сейчас и даже событий прошлого. Ещё одним главным героем книги можно назвать страх, который заставляет людей прогнать ребёнка, оставшегося одного: его не жалеют, не помогают ему, а только обвиняют. Кажется, спроси любого, что нужно делать, если ребёнок остался один, и каждый скажет: помочь, утешить, поддержать, не говоря уж о том, чтоб накормить и спать уложить. Страх переворачивает мир с ног на голову, а людей превращает в нелюдей. И «Сталинский нос» показывает это очень ярко. Неслучайно спектакль, который поставлен по книге, так и называется: «Саша, не бойся» — потому что автор, показывая последствия страха, приучает противиться ему.

Эта книга — прививка против влияния пропаганды и узколобости. За один день мальчика Саши мы видим трансформацию его взглядов под влиянием событий. За эти сутки он видит, и мы вместе с ним, как всё, во что он верил и что казалось однозначным, предстаёт совсем в другом свете. Он понимает, что не всегда нужно думать как все и делать как все. И что, возможно, не все думают одинаково.

Как написал на обложке книги Лев Семёнович Рубинштейн, «есть и ещё одна причина, по которой прочесть эту книжку совершенно необходимо: нет более надёжных прививок от тяжких болезней, чем те, что прививаются в Детстве». Мы считаем, что эта книга важна во все времена. Очень важно с детства привыкать мыслить критически.

Запущенное Марией Нестеренко издательство «ДА» перевыпустило одно из немногих сохранившихся произведений писателя и художника Юрия Юркуна — повесть «Дурная компания». В издании воспроизведены иллюстрации Юрия Анненкова, оно дополнено статьями о произведениях и трагической судьбе писателя. Мария Нестеренко рассказывает о книге.

Мария Нестеренко:

У меня как филолога и исследователя всегда был интерес к забытым фигурам. Юрий Юркун вполне относится к таковым. Судьба Юркуна несчастна вдвойне: сначала критика не воспринимала его всерьёз из-за патронажа Кузмина, затем арест и утрата архива. В сущности, всё, что осталось от Юркуна, — это опубликованные при жизни произведения; писем сохранилось ничтожно мало, дневник не сохранился и вовсе. «Дурная компания» — второе крупное и более зрелое сочинение автора. Прелесть этой повести открывается постепенно, если уместно, можно сказать, что дьявол в мелочах. Во-первых, это вполне себе авантюрный текст (то есть с достаточно динамичным сюжетом), во-вторых, Юркун очень бережен к деталям быта (интересно же выяснить, о каком фильме рассказывает главный герой), и отдельное удовольствие эти лакуны закрывать, в-третьих, это очень афористичный текст, его хочется постоянно цитировать.

«Над любовью смеяться — смертельный грех. Это чувство огромнее Исаакиевского собора, это — горящая смола, это — целая Москва с золочёными крестами, бульварами, лужами, парками и лавочками».

Мне очень хочется верить, что наше издание «Дурной компании» обратит внимание читателей на этого автора, а ещё, может быть, станет поводом переосмыслить место Юркуна в литературном процессе.