«Новое литературное обозрение» выпустило второе издание книги Александра Эткинда, ставшей бестселлером: исследования о том, как человечество распоряжается природными ресурсами, как они определяют ход истории — и как зависимость от них может в конце концов нас погубить. «Природа зла» (само название книги — мрачный каламбур) рассказывает множество занимательных историй: например, для многих наверняка станет неожиданностью, насколько история России зависит от соболя — пушного зверька, который знать ничего об этой истории не знает. Но цель Эткинда — не развлечь, а предупредить: культурная история природных ресурсов предлагает не самые приятные уроки и уж точно не самую лёгкую ответственность. Мы попросили автора рассказать о новом издании. 

Александр Эткинд:

Эта книга была написана на русском языке — итог многих лет моего преподавания на темы глобальной истории, природного сырья и климатической катастрофы. Потом, уже во время локдауна, вышел английский перевод; очень внимательный немецкий коллега перевёл её на немецкий. Переписываясь с переводчиками, я дополнил текст несколькими важными для меня кусками и исправил ошибки. Нашёлся и новый подзаголовок, который показался удачнее старого: «Культурная история природных ресурсов» — это звучит в меру солидно и в меру парадоксально. Самое большое из дополнений связано с длинной секцией об опричнине как конопляном царстве, ориентированном на экспорт и впервые на русской земле сочетавшем характерные черты её истории — сырьевую зависимость, политический радикализм и экзотическую жестокость. Но я расширил и другие главы: например, в главе о металлах появился обширный кусок о Сведенборге, полузабытом философе и мистике, который был одним из руководителей шведской медной монополии. Некоторые из моих суждений и предсказаний, суммированных в заключительных главах, уже осуществились, другие ждут своего часа. Эти последние главы книги, касающиеся совсем недавней истории, я решил не обновлять. Может быть, я сделаю это в ещё одном издании, когда для него созреют новые читатели.

Последняя прижизненная книга американской мыслительницы — продолжение её сборника «О фотографии»: Сонтаг обращается здесь не столько к эстетической, сколько к этической стороне важнейшего медиума Нового времени. Как фотография запечатлевает боль, страдание, разрушение, войну, что она делает для них — документирует, чтобы они сохранились в памяти, или эстетизирует, чтобы они превратились в мрачное развлечение? Меняют ли фотоснимки наше отношение к насилию? Издательство Ad Marginem начало переиздавать корпус произведений Сонтаг: готовится к выходу её сборник эссе «Против интерпретации»; параллельно издательство выпускает и новые, ранее не выходившие на русском работы Сонтаг. С книгой «Смотрим на чужие страдания» работал крупнейший переводчик современности Виктор Голышев — что само по себе знак качества. На сайте уже сообщают, что тираж новый закончился, но в книжных магазинах книгу ещё можно поймать. По нашей просьбе о переиздании рассказывает редактор Ad Marginem Алексей Шестаков.

Алексей Шестаков:

Интересно, что лучшие книги о фотографии, — помимо хрестоматийных Ролана Барта и Сьюзен Сонтаг, я бы вспомнил ещё, например, «Ящик меланхолии» Дени Роша или «Мгновение и его тень» Жан-Кристофа Байи (а в какой-то мере и «Вглядываясь в фотографии» Джона Жарковски) — написаны с личной точки зрения, часто от первого лица и сосредоточены на единичном, персональном опыте. По крайней мере сравнительно недавние — с тех пор как ходовые выдержки сократились до долей секунды. Видимо, моментальность фотографического изображения, наглухо замкнутого в кратчайшем временном промежутке — причём не по воле фотографа, а в силу безличной технической необходимости, с которой не поспоришь, то есть в некотором смысле по воле судьбы, — сама собой задаёт индивидуальную, субъективную точку зрения, требует разговора один на один.

Это как нельзя лучше подходит жанру эссе — своего рода расширенной дневниковой записи, не адресованным никому, кроме самого себя, соображениям. Сьюзен Сонтаг — признанный мастер этого жанра, и не случайно: как и его изобретатель Мишель де Монтень, она не ставит перед собой больших научных задач, обращается только к самой себе и, пользуясь преимуществами этой позиции, никак не сковывает себя тематически, не запрещает себе затрагивать самые общие вопросы вперемежку с самыми узкими — как любой из нас, задумываясь о судьбах мироздания в ответ чему-то пустячному, что происходит рядом с нами.

«Смотрим на чужие страдания» — последняя прижизненная публикация Сонтаг, вышедшая в 2003 году, — продолжает её размышления, изложенные в книге «О фотографии», которая двадцатью с лишним годами ранее принесла ей всемирную известность. Возвращение к реализованному — тем более столь успешно — замыслу спустя почти тридцать лет должно иметь вескую причину, и таковой, похоже, является разочарование, — во всяком случае, Сонтаг вновь, более пристально и подробно, обращается к фотографии войн и иных бедствий, начиная свои раздумья с вопроса, поставившего в начале 1930-х годов в тупик Вирджинию Вулф: «Как мы можем остановить войну?»

Сравнительно небольшой текст (мне, чтобы перечесть его, хватило одного вечера) прослеживает не только историю «военной» фотографии от Роджера Фентона и Мэтью Брейди, впервые доставивших ужасы войны «на дом» жителям Лондона и Нью-Йорка, до современной фотожурналистики, но и историю самих войн недавнего времени — куда более многочисленных и непрерывных, чем нам, возможно, казалось ещё недавно: от Вьетнама через Руанду, Боснию, Палестину, Чечню до Афганистана (книга вышла по следам теракта, разрушившего башни Всемирного торгового центра и убившего тысячи людей). 

Вопросы, которые Сонтаг ставила ещё в первой книге о фотографии, никуда не исчезли, стали только острее. Ценен ли «фотошок» тем, что сталкивает зрителя с жестокой реальностью, — или тщетен, поскольку быстро нейтрализуется повтором? Участвует фотограф в событии или просто наблюдает? Оправдана ли с этической точки зрения позиция простого наблюдателя? Что важнее: помнить или забыть? Ну и, конечно, что такое правда фотографии? Запечатлевается она или конструируется? Вообще, существует ли она и если да, то где? Кажется, на все эти и многие другие, не менее острые вопросы для Сонтаг возможны оба ответа: как положительный, так и отрицательный; по крайней мере, она приводит веские доводы в пользу обоих, и напряжение её текста как раз и создаёт эта ситуация неразрешимости. Фотография оказывается не столько предметом, сколько медиумом разговора с собой, безнадёжных попыток с собой договориться — своего рода интерфейсом внутреннего диалога, который, помимо ценной информации и урока стиля, даёт нам — для кого смотреть на чужие страдания, увы, обыденность — пример борьбы с отчаянием.

Арсений Несмелов принадлежит к поэтам глубоко забытым — не в последнюю очередь из-за своей биографии: участник Белого движения, в 1920-е он оказался на Дальнем Востоке и переехал в Харбин, в 1930-е вступил во Всероссийскую фашистскую партию, а в 1940-е служил в японской разведке; в 1945-м он был арестован и умер в советской пересыльной тюрьме. Ясно, что такой одиозный биографический сюжет исключал всякие публикации Несмелова в России вплоть до 1990-х, когда вышло несколько собраний его сочинений и антологий русской эмиграции с его стихами. При всём этом незаурядность дарования Несмелова признавали многие поэты первого ряда. В издательстве «Арт.Собрание» вышло репринтное издание его сборника «Уступы», впервые опубликованного в 1924 году во Владивостоке: город уже был советским, и это была последняя прижизненная публикация Несмелова на родине. О причинах переиздать «Уступы» рассказывает главный редактор «Арт.Собрания» Ирина Великодная.

Ирина Великодная:

Издательский дом «Арт.Собрание» начал выпускать серию книг «Ad memorandum» с самого начала своего существования, с 2021 года. Именно в этой серии выходят сборники малоизвестных поэтов начала ХХ века, малотиражные, часто сохранившиеся в нескольких экземплярах. Иногда такие сборники издательство предлагает проиллюстрировать современным художникам, но при этом сохраняет макет подлинника, обложки или переплёты, новые иллюстрации вплетаются или располагаются так, чтобы читатель имел полное представление о подлинном макете. Но также издаются репринтные издания без вмешательства в подлинный макет, как и сборник «Уступы» Арсения Несмелова (Владивосток, 1924).

Выбор этого издания определён простыми двумя основаниями: поэзия этого автора малоизвестна и эстетику изданий той эпохи можно понять, только подержав в руках подлинник. Поэтические сборники эпохи 1920-х годов, увидевшие свет на Дальнем Востоке, — невероятная редкость. Заглянув в знаменитый словарь «Русские поэты ХХ века» (М., 2007), вы не найдёте там ни указания на тираж, ни автора обложки этого издания. Но если взять в руки сборник, обнаруживается и то и другое. Какое количество экземпляров сохранилось из 350 экземпляров тиража? Не более 10–15, если понимать, что сборники Несмелова уничтожались в разные периоды — то по причине белогвардейского прошлого автора, то по причине его деятельности в эмиграции…

Это последний сборник Несмелова, изданный в России, перед отъездом за границу. Его творения оценили Николай Асеев, Борис Пастернак, Марина Цветаева. Этого достаточно, чтобы поэзия Арсения Несмелова вернулась в историю русской литературы, историю русской книжной культуры после долгих лет забвения. Поэзия Арсения Несмелова пронзительна, искренна, подлинна и трагична, она — насквозь пронизана болью и любовью к Отечеству, к событиям, которые пришлось пережить автору.

«Странствия и приключения Никодима Старшего» разделил судьбу нескольких прозаических шедевров русского модернизма: он остался почти незамеченным. Здесь, конечно, сыграла роль злополучная дата публикации: первое издание «Никодима» вышло за месяц до Октябрьской революции, и очень скоро всем стало не до романа Скалдина. Но «Никодим» хотя бы увидел свет — и нашёл своего читателя годы спустя; другие произведения Скалдина, в том числе несколько романов, погибли вместе со своим автором (он трижды подвергался аресту и умер в 1943 году в лагерной больнице). Мистико-авантюрные «Странствия и приключения Никодима Старшего» вместе с другими уцелевшими текстами Скалдина составили однотомник, вышедший в Издательстве Ивана Лимбаха в 2004 году; эту книгу давно уже не достать. Двадцать лет спустя «Нестор-История» выпускает новое издание — также подготовленное филологом Татьяной Царьковой, заведующей рукописным отделом ИРЛИ РАН (Пушкинского Дома). Мы попросили Татьяну Сергеевну рассказать о Скалдине и о новом издании его главной книги. 

Татьяна Царькова:

Алексей Дмитриевич Скалдин — поэт, прозаик, литературный критик, родился в 1889 году в деревне Корыхново Новгородской губернии в крестьянской семье. Как литератор-символист сформировался в кругу посетителей «Башни» Вячеслава Иванова. В дореволюционный период вышли две его книги: «Стихотворения» (1912) и роман «Странствия и приключения Никодима Старшего» (1917, первая часть трилогии «Повествование о Земле», завершённой, но неизданной и утраченной).

В дальнейшем отношения со сменившейся властью складывались сложно: три ареста и гибель в 1943 году в Карлаге. В многолетней ссылке в Алма-Ате (1933–1941) Скалдин много писал: по его признанию — пять романов, повести, дневники. Но удалось опубликовать только несколько книг для детей. Остальной драгоценный алма-атинский архив был сожжён.

Роман «Странствия и приключения Никодима Старшего» трудно определить по направленности: он действительно приключенческий, но вместе с тем это любовный и социальный роман. Написанный в 1916 году, он колоритно воссоздаёт тревожную предреволюционную ситуацию в провинции, в предпринимательских кругах, в рабочей среде. Вместе с тем приключенческая интрига так занимательна и причудлива, что читается роман неотрывно, по свидетельству первых слушателей и читателей: Льва Гумилевского, Фёдора Сологуба, Михаила Гершензона, Александра Архангельского, Вячеслава Иванова, Александра Кондратьева, Михаила Зенкевича, художников Николая Кузьмина и Анны Остроумовой-Лебедевой.

Не без оснований Вадим Крейд впервые в 1991 году сравнил произведение Скалдина с позднее появившимся романом Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Но это не единственная отсылка к роману, вместе с тем выстраивается и более широкий ряд знаменитых предшественников и современников, прозаиков и художников: Гофман, Майринк, Кафка, Честертон, Ремизов, Шарден, Бёрдслей, Чюрлёнис… Вступительная статья и обширный комментарий раскрывают некоторые из этих связей и поддерживают данное три четверти века после появления определение романа Скалдина как «последнего шага прозы Серебряного века, последней его вершины». Роман был переведён на шведский и английский языки.

Поэтическая антология по определению отбирает тексты выдающиеся: те, которые, по мнению составителей, должны представлять какой-то период или какое-то явление поэзии в целом. В этом смысле и антиантология, составленная из образцов плохой поэзии, выполняет ту же задачу: если британское «Чучело совы», вышедшее в 1930 году, демонстрировало эксцессы поэтического пафоса (главным образом из залежей викторианской поэзии), то «Уткоречь», составленная Дмитрием Галковским, разбирается с материалом более зловещим: советской соцреалистической, политико-прикладной поэзией, которой полнились газеты, журналы и сборники официально признанных стихотворцев. «Разгул поэзии в Советской России… это следствие поражения интеллектуального и духовного центра нации», — формулирует Галковский — не скрывающий, что его задача также относится к области политического или скорее антропологического: ретроспективный взгляд на рифмованную пропаганду позволяет создать её типологию, обрисовать характерные ситуации и характерных героев, а также характерные приёмы советских авторов. «Уткоречь» (слово из новояза оруэлловского «1984»; в переводе уже упомянутого Голышева — «речекряк») возникла, как пишет Галковский, сама собой: он стал просматривать оставшуюся от покойного отца библиотеку советской поэзии и «понял, что тут просто и в то же время полно и ярко дана суть советского мира, и, что самое страшное, я вдруг впервые ощутил тот слепящий ветер, который дул отцу в глаза всю жизнь и во многом и свёл его в могилу». 

«Уткоречь» — чтение в той же степени страшное, в какой и смешное и отвратительное. Вступительное эссе Галковского тут, конечно, самое лучшее, но извращённое удовольствие можно найти и в поэтической лениниане, и в описании подвигов хлеборобов, фрезеровщиц, бдительных школьников и чекисток («Как я рад, / Что увидел ту, / У которой должны кристаллы / Занимать свою чистоту!» — Джек Алтаузен), и в соцреалистическом панибратстве с Пушкиным и Лермонтовым, и, конечно, в многочисленных карикатурах на врага, который только и ждёт, как бы нагадить советскому человеку. Наш любимый текст на эту тему из «Уткоречи» — стихотворение Людмилы Татьяничевой «Янки на Каме», где «Рослый янки в туристской панаме / С удовольствием в Каму плевал», пока ему не сделал внушение пожилой инвалид — заодно пригрозив американцу судьбой персидской княжны, утопленной Стенькой Разиным. Словом, тут много неловкого, идиотского и кровожадного — черт, наблюдаемых и сегодня в ура-патриотической поэзии. Очень своевременное переиздание, спасибо «Циолковскому».