Как вы выбираете героев для своего инстаграма? Кажется, что все они принадлежат к довольно однородной культурной карте. 

Они все мне близки и интересны. Начала я с Бродского, и, конечно, когда публикуешь Бродского — сразу море лайков, репостов, писать можно что угодно. Вообще, я стала смотреть много интервью, когда переехала в Питер из Севастополя, потому что почувствовала нехватку интеллектуального контекста. Прямо увидела: я что-то не догоняю. Стала смотреть документальные фильмы с Тарковским, снятые в Италии, или венецианские интервью с Бродским. Я была уверена, что их все знают. Оказалось — это вообще не так. Многие люди впервые обнаруживают, что Тарковский не только кино снимал, но ещё и говорил какие-то важные для мира слова.

Интервью с Солженицыным я посмотрела, когда поступила на первый курс режиссёрского факультета. Единственное задание, которое нам сразу дал Лев Борисович [Эренбург], — прочесть «Архипелаг ГУЛАГ». Захотелось посмотреть, какой человек это написал. Было очень смешно: у всех этих потрясающих стариков, что у Бродского, что у Тарковского, есть характерная особенность — пафос, который они излучают. И его невозможно не стебать в наше время, мне кажется. Но одновременно невозможно к этому не прислушиваться. 

Бывает так, что вы сперва находите интервью, а потом уже начинаете выяснять, что этот человек сделал или написал? Есть ли кто-то, кого вы открыли для себя, когда уже вели этот аккаунт? Советуют ли кого-то подписчики?

Мне иногда кажется, что каждый человек, знающий, что я веду этот аккаунт, считает своим долгом сказать: «А вот есть Славой Жижек, пожалуйста, посмотри. А почему с Никитой Михалковым до сих пор мема нет?» И это хорошо, я рада новому. Часто пишут про Довлатова, про Бориса Рыжего… Недавно в мою жизнь пришли Пригов и Пятигорский. О Пригове я вообще не знала до октября. Мне посоветовали сначала посмотреть интервью, понять, какой он человек, а потом уже читать стихи. Я обалдела, подумала: вау, почему раньше мимо этого проходила… В итоге у меня сейчас два тома Пригова лежат. Так же посоветовали Пятигорского. Я стала смотреть лекции, которые он в университете вёл. Через Пятигорского узнала о режиссёре Отаре Иоселиани. Они были близкими друзьями, Иоселиани потом говорил: «Мы только начали крепко дружить, и Пятигорский умер, скотина!» О них, выходит, я узнала благодаря своему аккаунту. Так что отчасти это такой вход в философию и литературу: не только через театр, но и через юмор. 

Как вы придумываете мемы?

Интуитивно. Я беру отрывок из интервью, вырезаю его, выключаю мозг и пытаюсь найти контрапункт — ситуацию, в которой слова героя и новый контекст будут сильно контрастировать друг с другом. McDonald's и Тарковский, например, Высоцкий и Pornhub. Какие-то вещи, которые никогда в жизни бы не пересеклись. Никто бы не подумал, что Бродский может говорить о своих бывших, но он говорил. Наверное, срабатывает механизм сближения их с нами — теми, кто сейчас смотрит мемы. Я просто приземляю их в нашу реальность, в нашу обыденность. И это становится близким и смешным.

Почему вы почти всегда берёте фрагменты именно из интервью — а не из лекций, фильмов или поэтических чтений? 

Мне интересно, как думал человек, написавший стихи, от которых у меня мурашки по спине, как он вёл себя, над чем размышлял. Я, например, очень люблю Роя Андерссона, но с ним почти нет интервью. И я жадно всматриваюсь, когда нахожу новое. Мне любопытно, как человек двигается, как разговаривает. За талантливыми людьми хочется наблюдать.

То есть Курентзис в интервью выглядит более человечным, приземлённым? 

Конкретно Курентзис — нет, когда его видишь, сразу чувствуешь запах ладана (смеётся). Тех, кто умер, кстати, я не могу увидеть более «приземлёнными». Можно прочитать стихи Бродского, потом посмотреть его интервью, и каждое из них — отдельный творческий акт. Он не становится более простым, бытовым. А вот Богомолов — да. Я смотрю его сторис каждый день, он для меня и так современник.

Знаете ли вы, кто ваша аудитория? И как люди реагируют на эти мемы? 

В основном это ребята моего возраста, 25–35-летние. Люди, занимающиеся искусством, музыканты, театральная тусовка. Обычно много благодарят, пишут: «Спасибо, что создаёте настроение, что так шутите, что поднимаете культурный уровень». Раньше ещё я не подписывала интервью, но потом одна женщина попросила указывать автора и источник: говорит — показываю сыну, он смеётся, а потом спрашивает, кто это. Тогда я начала подписывать, создала даже телеграм-канал со ссылками. Я-то думала, все всех знают!

Я долгое время не хотела раскрывать, кто я. Потому что юмор тоже гендерно окрашен, его по-разному воспринимают, когда шутит женщина и когда мужчина. Потом уже стало понятно, что шутит женщина: я везде пишу «она», стебусь над бывшими. А вначале какой-то парень записал мне аудиосообщение: «Здорово, братан, классно шутишь». Я ему отвечаю женским голосом: «Здорово, братан. Спасибо». Он такой: «Вау, ты ещё и девушка». Да, ещё и девушка. 

Вы говорили, что сначала вам было неловко делать мемы с этими людьми.
 

Мне казалось, это неуважительно просто. Нельзя вот так стебать. В основном я стараюсь шутить и над собой, и над человеком, который говорит, но с нежным посылом. Страшно было обидеть тех, кто этих людей любит и уважает. Но мне кажется, у юмора очень широкие границы. Если человек обижается на какую-то шутку, конечно, проблема скорее у этого человека, чем у того, кто шутит. У того, кто шутит, естественно, свои проблемы — это не обсуждается! Мне пару недель назад один человек написал комментарий: автор, сходите к психологу, у вас явно невротические проблемы.

А есть кто-то, над кем бы вы не стали шутить? Или такие люди, в чью речь ни одной шутки не ввернёшь?

Да, буквально пару дней назад я посмотрела ранние интервью Пугачёвой, переоткрыла её для себя, но много мемов сделать не получилось. Наверное, срабатывает культурный код, который в ней самой заложен. Все эти старики, они такие классные, такие старые, и с ними контрапункт возникает, а с ней не возникает. Мне бы очень хотелось ещё сделать мем с Венедиктом Ерофеевым, но в единственном сохранившемся видеоинтервью он говорит с помощью голосообразующего аппарата из-за рака гортани. И уже не пошутишь. Вот она, кстати, грань — когда выходит совсем чёрный юмор.

Кто для вас душнила номер один в русской литературе? 

Провоцируете! Даже не знаю… Если бы у Достоевского, Гоголя или там Салтыкова-Щедрина были интервью, это было бы очень смешно. По крайней мере, если судить по тому, как они пишут. Можно пойти ещё глубже и вспомнить античных философов... Не знаю, конечно, так не поймёшь, нужно брать отрывок и проверять, подходит человеку звание душнилы или нет.

А из современников? У которых много интервью.

Я больше по драматургам, конечно. Из тех, кого я очень люблю, — Сигарев или  Вырыпаев... Они у меня есть в аккаунте. Но я не могу назвать их душнилами, они как будто ещё молоды... Хотя у душноты нет возраста. Пусть будет автор «Нормы». Сорокин. Но это при всей любви.

Есть ощущение, что сегодня уместно шутить об умном, а говорить всерьёз — как бы слишком пафосно. Интересно, как здесь помогает контрапункт, о котором вы говорили. Просто Пятигорский — скучно, просто булочная «Вольчек» — тоже скучно, а вместе… 

Потому что ты не просто идёшь в «Вольчек». Ты идёшь в «Вольчек» в образе Пятигорского. Ты идёшь в «Вольчек» в образе Тарковского. Нам всем нравится ассоциировать себя с этими людьми, и в этом одна из причин популярности аккаунта. Бродский, купивший сырок «Б. Ю. Александров» по скидке, — это я в образе Бродского. Я, с одной стороны, приравниваю себя к этим гениям, а с другой — смешно, конечно. Мне нравится быть в таком образе. Но, возможно, вы правы, и серьёзно говорить о серьёзном мы, 26-летние, уже не можем. 

Возможен ли катарсис в эпоху бесконечной шутки? Что пробивает вашу иронию?

Я помню, как летом открыла фильм «Бродский не поэт», чтобы нарезать из него мемы. Включила, смотрю и думаю: «Боже мой!» Проходит два часа, уже четыре утра, я сижу, реву, курю одну за одной. В меня так сильно попало, плачу навзрыд… Как-то сильно это меня задело. Потом вытираю слёзы и иду по фильму: тут был хороший момент, здесь потрясающий. И это были одни из лучших мемов, надо сказать. Это близко к трагикомичности всего происходящего в моей жизни. Какая жизнь — такие и мемы.

Я часто шучу в неподходящих ситуациях, и на трагические моменты жизни тело реагирует смехом. Может, это защитная реакция так работает, мой мозг меня бережёт. Ирония, как и катарсис, приводит к очищению. Недавно умерла моя любимая бабуля, я ездила на похороны в Севастополь и забрала из деревни её пуховик — просто носить. Как-то друг меня обнимает и говорит: «Хороший пуховик». Я отвечаю: «Да, моей бабушки покойной». И он говорит: «Теперь выражение «пусть земля ей будет пухом» звучит иначе». Понимаете? Мне действительно легче жить с юмором. Но это мне, я никому специально не советую. Бывает, что что-то попадает в меня крайне сильно, но тем не менее я могу и над этим пошутить. 

Пока ездила на похороны в Севастополь, написала текст. Там было не с кем поговорить, некуда выплеснуть эмоции, и я просто записывала всё, что происходит. Только что он вошёл в двадцатку на фестивале коротких пьес Stories в театре «Суббота». Я обрадовалась. 

Это ваша первая пьеса?

Да. И, честно говоря, последняя. Я не собираюсь ничего писать. Это был просто документальный акт — справлялась с потерей.

Как вышло, что вы попали в театр? Это случилось уже в Петербурге?

В Севастополе, ещё в школе, я занималась в Театре юного зрителя. Помню, нас привели на сцену и сказали, что здесь мы будем работать над спектаклем. Я подумала: «В смысле? Надо же платить за то, чтобы иметь право выступать». Почему-то в детстве я так думала. У нас был прекрасный педагог по сценической речи, дыханию, эмоциональным тренингам, он всю жизнь провёл с детьми. Тогда мне захотелось быть актрисой. А после к нам в ТЮЗ приехала женщина из Санкт-Петербурга, сказала, что ищет девушек на конкурс красоты. И выбрала меня. Я заняла на этом конкурсе какое-то третье место и смогла бесплатно учиться на актёрском в Университете профсоюзов, в мастерской Михаила Самочко, артиста Малого драматического театра Льва Додина. Но чувствовала себя не в своей тарелке. Поняла в какой-то момент, что с артистом мне больше нравится работать, чем самой быть актрисой. Поступала в Москве к Женовачу и Райкину, но волею судеб попала ко Льву Борисовичу Эренбургу. 

Он такой человек, у которого всё на грани. В спектаклях своих он филигранно соединяет чувственность, трагизм и чёрный юмор. Смотришь — и вроде рыдаешь, а вроде и смеёшься. Каждый раз думаю: «Божечки, как я жила вообще без этого?» Сам Эренбург учился у Товстоногова, это русская психологическая школа. Ставил несколько спектаклей в Москве, в Театре Маяковского и МХАТе. Его «Вассу Железнову» сняли после смерти Марины Голуб, я смотрела уже на видео и плакала, прямо до мурашек. Он говорит, что набирал нас исходя из того, есть ли у нас чувство правды. То есть я смотрю, как артист играет, и я должна понять — мне мерзко, противно или я действительно ему верю. 

А что вы сами планируете ставить? 

Сейчас я ищу одноактовку на двух актёров. Но я верю, что материал всегда сам находит тебя. Это такие метафизические рассуждения, конечно. Какое-то время назад, ещё до поступления, мне хотелось поставить картины Босха. Мне в принципе нравится кросс-жанровость и документальная оптика. В свободное от поиска пьес время почитываю «Дневник Бергмана», мечтаю, как поставила бы письма Ван Гога к брату. Что-то в этом невероятно живое, о чём хочется говорить, реальные истории. Но для них нужно придумывать драматургию.

А она всегда приходит из жизни. Вот в мае в карантин меня выгнали из общаги, потому что я поехала кормить кота подруги и осталась там ночевать. Такие у них правила. Тогда я решила переехать к подруге на Васильевский совсем, жили там вдвоём в огромной комнате на верхнем этаже. В парадной была большая курилка, где я ночью начала придумывать мемы. С утра за завтраком приносила подруге на проверку. 

Так вот как рождаются мемы.

Ну да. Карантин, Васька, падик.