В Издательстве Ивана Лимбаха спустя двадцать лет вышло переиздание книги «Страстоцвет, или Петербургские подоконники» филолога Ольги Кушлиной. Это исследование русской поэзии рубежа XIX–XX веков с необычной точки зрения — комнатного садоводства. В это время из французских колоний в Европу привозят диковинные цветы: орхидеи, криптомерии, фикусы и бегонии расцвечивают жардиньерки гостиных и подоконники петербургских домов. В Российской империи развивается садоводство, проходят художественные выставки. Постепенно экспонаты экзотической оранжереи становятся составной частью новых художественных стилей. 

Кушлина делает вывод: «Именно орхидея породила декадента, а не декадент — орхидею». Не случайно в сказке Гаршина «Attalea princeps» главной героиней становится пальма, пробивающая крышу оранжереи. Экспансия тропической флоры дала толчок культурному преобразованию и возникновению искусства ар-нуво. «Комнатное садоводство» Макса Гесдёрфера, вышедшее в 1898 году в Санкт-Петербурге, появилось в доме каждой светской дамы, а главы из этого трактата перепечатывались в приложениях к популярным общественным журналам. 

Сегодня Гесдёрфер может помочь с разгадкой ботанических метафор в поэзии Серебряного века. Так, в берлинском сборнике Тэффи «Passiflora» появляются «тайнобрачные цветы» — криптогамы, или «белый лесной апостол», «полевой евангелист» — страстоцвет, давший название сборнику. Он же украшает чугунную ограду Михайловского сада возле храма Спаса на Крови, сооружённую в 1903–1907 годах. В поэзии Валерия Брюсова, которого современники упрекали в слабости к изысканным словам ради рифмы, «пресловутые криптомерии», как писал брат поэта,  возникают благодаря вкусам его матери, московской купчихи Матрёны Брюсовой. В «Некрополе» Вячеслав Ходасевич пишет, как в небогатом доме Брюсовых на Цветном бульваре фикусы сменилясь латаниями, а те, в свою очередь, криптомериями. Впрочем, на экзотических растениях Брюсов был и вправду помешан: «лопасти латаний» в его стихах колыхаются «на эмалевой стене», «альков голубой / Сменяет хвою криптомерий», а «лист банана» «на журчащей Годавери» помогает любви и вере. 

В стихах страдавшего близорукостью Иннокентия Анненского чувствуется обострённое внимание к сильно пахнущим растениям: сирени и жасмину, розе и резеде. Изрядное количество текстов посвящено печальным и тяжёлым лилиям: «Цветов мечты моей мятежной / Забыв минутную красу, / Одной лилеи белоснежной / Я в лучший мир перенесу / И аромат, и абрис нежный». «Полуувядших лилий аромат» встречается и в поэзии Зинаиды Гиппиус. Однако, как и Бодлера, её больше тянуло к декадентским болотным растениям: «С ядовитого арума мерно / Капли падают на ковёр...»   

О ботанических причудах Серебряного века Кушлина пишет ёмко и иронично, приводя в пример то программные стихотворения Бунина или отрывки из «Мелкого беса» Сологуба, то цитаты забытых сегодня авторов — драматурга Евгения Чирикова или поэтессы Марии Моравской. Её источниками становятся рекламные объявления с полос старых газет, фрагменты руководств для садоводов (развороты которых напечатаны в книге), детские игры вроде «Флирта цветов» — «Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме... орхидеи». Есть здесь и совсем невесёлые исторические факты: например, обложение оранжерей специальным налогом стало одним из последних вопросов, которые обсуждала Государственная дума в феврале 1917 года. 

В логике книги к коллективному цветочному гипнозу быстро привыкаешь: рифмы «Валерий — криптомерий», «сирени — прений», «андрогин — георгин» и «девицы — бархатцы» перестают казаться странными. Удивляет, напротив, что поэты следующих поколений — Мандельштам или Пастернак — свои фамилии считали нелепыми и возможной словесной игры избегали, нарочито выбирая другие рифмы: «И потому эта улица / Или, верней, эта яма / Так и зовётся по имени / Этого Мандельштама...» 

Ещё один герой «Страстоцвета» — сам Петербург. В начале века неудавшуюся  Северную Венецию планировали озеленить по примеру Чикаго: на крыши столичных домов вытаскивали кадки с пальмами, пытаясь украсить город живой зеленью (и повысить ренту в жилых домах). Эксперимент с вавилонскими садами провалился быстро, зато цветы появились на балконах и наружных подоконниках — правда, тоже ненадолго: так называемые летники запретило советское градоначальство. Со временем комнатные цветы стали приметами разных социальных групп: орхидеи и пальмы появлялись в богатых домах, а герани и фикусы, символ мещанства, — на подоконниках прислуги. Среди прочего Кушлина вспоминает рассказы петербуржцев:  1920 году с Лиговского проспекта со всем имуществом выселяли девушек лёгкого поведения: «Имущества у них было — кадки с фикусами и геранями да попугаи. Попугаи пронзительно кричали по-французски, девицы ругались, но по-русски, прижимая к себе цветочные горшки». 

Кушлина, составительница множества антологий по литературе XX века (среди них — «Русская литература XX века в зеркале пародии» или «От слова к запаху: Русская литература, прочитанная носом»), к переизданию своего исследования относится с некоторым недоумением: написанная в 1999 году, эта книга была для неё скорее чем-то личным и случайным, чем намеренным. В этом скрыто и профессиональное мучение филолога «от недостаточности и одновременно от тошнотворной избыточности слов» ¹ Из эссе «Литература, интернированная в литературоведение». ⁠ , и бесконечная интимность, с которой писалась эта книга. В последней части — «Эркере» — собраны стихи из первых, самиздатовских сборников мужа Кушлиной, одного из главных поэтов неофициальной ленинградской культуры Виктора Кривулина. Книга «Страстоцвет, или Петербургские подоконники» написана для него. До её издания он, к сожалению, не дожил. 

В цветах, источающих зной,
в тяжелоголовых и сонных
цветах — в мириадах и сонмах
цветов, восстающих из гнили земной, —
сгущается преображённого тлена
невидимое существо,
текучего запаха демон,
и тянутся пальцы его,
мне в грудь погружаясь, как в пену.
Земля меня тоже впитала —
шипя и пузырясь —
в песок уходящую жизнь...
Вино дорогое в подвалах,
где плесень и сырость,
цветы в состояньи подземном, прекрасном на вырост —
всё выйдет когда-то наружу,
всё в дух обратится.
Вселенная запаха! Примешь ли тленную душу
цветов и цветов очевидца?
Обнимешь ли, гной из себя источая,
всей памятью пьяной небывшего рая?..

Виктор Кривулин. В цветах. Июнь 1971-го 

Ольга Кушлина. Страстоцвет, или Петербургские подоконники. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021.