Героиня романа Дороти Ли Сэйерс «Сильный яд» (1930) Харриет Вейн — писательница, и пишет она детективы. А следовательно, знает фактуру: в частности, осведомлена о характере действия мышьяка, о том, где его можно достать и как использовать. Эта необычная компетенция сделается отягчающим обстоятельством, когда Харриет обвинят в отравлении её любовника: к счастью, сыщику-любителю лорду Питеру Уимзи удастся разоблачить настоящего убийцу и спасти писательницу от виселицы. Пять романных лет и два детектива спустя Харриет станет его женой.

Первый роман о лорде Питере Уимзи «Чьё тело?» вышел в 1923 году; в дальнейшем сыщик-аристократ предъявлял свои таланты, а заодно и раскрывал эпизоды своей биографии в одиннадцати романах и примерно двадцати рассказах. Но появление Харриет не просто вплетает в череду острых сюжетов любовную линию (порой, кстати, отвлекающую от детективной интриги): присутствие героини-писательницы позволяет Дороти Ли Сэйерс прямо внутри детективного повествования обсуждать законы его построения. Развитие отношений двух протагонистов сопровождается — так уж получилось — их вынужденным сотрудничеством в расследовании (в романах «Где будет труп», «Возвращение в Оксфорд» и «Медовый месяц в улье»). Харриет — «теоретик», сочиняющий убийства, — знакомится со своим материалом на практике, а Уимзи, исходя из собственного практического опыта, корректирует конструкции её сочинений, побуждая её признать, что, похоже, она «вышла замуж за своего единственного просвещённого читателя». 

Диалоги героев о том, как устроено преступление в жизни и литературе, хочется цитировать кусками. «Если в реальном мире происходят несвязанные вещи и импровизации, почему им не место в романах? Разве не должна наиболее вероятная картина жизни быть портретом действительности во всём её причудливом и несвязном беспорядке?» — спрашивает Уимзи. «Я думаю, что роман имеет дело с другим видом правды. <…> Если бы совершенно случайный незнакомец вошёл в роман как раз вовремя, чтобы совершить преступление и исчезнуть, не было бы никакого сюжета», — отвечает Харриет ¹ «Престолы, господства». ⁠ . Уимзи сомневается в первенстве принципа cui bono, «Кому выгодно?» (Лат.) ⁠  наличие мотива не кажется ему главным условием для обвинения («Ты должен показать, как всё произошло, — а потом, если хочешь, можно докопаться и до мотива, подкрепить доказательства. Если преступление могло быть совершено только так и не иначе и если совершить его таким образом мог только один человек, то преступник у тебя в кармане, с мотивом или без»), — и Харриет, вроде как соглашаясь, что «с художественной точки зрения это абсолютно верно», тут же утверждает, что всё-таки «с убедительным мотивом всё выглядит гораздо аккуратнее. Убийство от нечего делать нарушает все законы детективного жанра». Герои противоречат друг другу и сами себе: тот же Уимзи, только что заявлявший, что литература должна отталкиваться от наличного бытия во всей его непредсказуемости, вдруг переворачивает собственную формулу, замечая: «…Что верно в искусстве, обычно верно и в жизни. Как кто-то сказал, природа, в сущности, — закоренелый плагиатор искусства»  ² «Медовый месяц в улье». ⁠ . И так далее.

Непоследовательность позиций вовсе не говорит о небрежности автора. Напротив — автор сознательно дарует своим героям свободу воли: «Я поставила двух моих главных марионеток в ситуацию, когда по всем законам детективного жанра они должны были упасть друг к другу в объятия, но они отказались это делать, и по весьма уважительным причинам»  ³ «Как я придумывала лорда Питера Уимзи» (1936). ⁠ . Живые люди ведут себя соответственно: в разговорах перескакивают с темы на тему, увлекаясь, меняют точки зрения, внезапно шутят в серьёзные моменты (юмор в детективах Сэйерс заслуживает отдельного текста; кстати, в переводах её романов, выполненных Александрой Борисенко, Екатериной Кузнецовой, Анной Савиных и Олегом Поповым для серии издательства Corpus, головокружительный уровень острот и аллюзий передан виртуозно). Понятно, что Харриет Вейн — alter ego самой писательницы, об этом свидетельствует не только общность литературных занятий, но и — косвенно — детали биографии. Свободные отношения героини шокируют добропорядочных обывателей: с их точки зрения, если у женщины есть любовник, она вполне могла его и отравить — викторианские нравы ещё сохранялись в Англии 1920-х годов. Сама Дороти Сэйерс, тайно родившая внебрачного ребёнка, впоследствии его усыновила, но до конца жизни не призналась в своём биологическом материнстве. А Питер Уимзи — вымечтанный Дороти-Харриет персонаж — тот, кто не уступает ей (а то и превосходит) по интеллекту, тот, с кем у неё общий язык, словарь и круг чтения, с кем можно обсудить в числе прочего и свою работу. 

Анализ детектива внутри самого детектива — не изобретение Сэйерс: примерно тогда же и даже чуть раньше подобную рефлексию включал в свои романы Энтони Беркли, её коллега по Детективному клубу Английский клуб авторов детективных романов, созданный в Лондоне в 1920-х годах. В разное время в него входили Агата Кристи, Дороти Сэйерс, Гилберт Честертон, Артур Моррисон, Рональд Нокс, Глэдис Митчелл и другие. Члены клуба обсуждали свои работы, а также договорились соблюдать правила написания детективов, сформулированные Рональдом Ноксом в «Десяти заповедях детективного романа». Одно из них Агата Кристи нарушила в романе «Убийство Роджера Экройда». ⁠ (любопытно, что ещё до образования этого сообщества Беркли уже как бы пародировал его, описывая Клуб криминалистов, детище его постоянного героя Роджера Шерингэма, который увлечённо, но без особого успеха пытается разгадывать криминальные загадки). Беркли очень занимало соотношение реальности и романной конструкции; он много рассуждал о различии индуктивных и дедуктивных методов расследования, о преступлениях открытых и закрытых и устраивал релятивистские «игры в убийство» (в его «Деле об отравленных шоколадках» шесть убедительных версий одного криминального события). Но, в отличие от Сэйерс, его совсем не интересовала этика сыскного дела: внимание к психологическим портретам героев не мешало затейливой механистичности интриг, отчасти в духе Агаты Кристи — как и она, Беркли во «Втором выстреле» делает повествователем убийцу, и это убийство автором оправдано и остается безнаказанным. Сэйерс же, хоть и не заставляла персонажей разделять её собственное христианское мировоззрение, тем не менее из него исходила: пусть её главный герой и утверждает, что движим одним лишь любопытством, но он внятно различает добро и зло и размышляет об этом различении. Сама тональность этих размышлений в числе прочего делала его абсолютно новой фигурой в когорте «великих сыщиков» и «гениальных дилетантов». Но было немало и других новых черт. 

Человек чести и незаурядного интеллекта, эрудит и остроумец, выпускник Оксфорда, коллекционер инкунабул, Инкунабула — книга, изданная в начальную эпоху европейского книгопечатания, до XVI века. По оформлению они были схожи с рукописными книгами и чаще всего написаны на латыни. Самой известной инкунабулой считается Вульгата Иоганна Гутенберга, изданная в начале 1450-х годов. ⁠  меломан, спортсмен — Уимзи, с одной стороны, воплощает в себе лучшие качества английской аристократии. С другой стороны, как будто в виде компенсации, Сэйерс награждает его невыигрышной внешностью: «сплошные нервы и нос» (по словам его дяди), «бледное глупое лицо и гладко зачёсанные назад соломенные волосы; монокль, нелепый рядом с комически подёргивающейся бровью…» ⁴  «Сильный яд». ⁠  (автохарактеристика). Легкомысленная манера поведения и привычка разговаривать цитатами (тут Харриет выступает достойной спарринг-партнёршей) позволяет ему при надобности играть роль великосветского болтуна; писательница не скрывала, что, придумывая пару «Уимзи и его камердинер Бантер», отчасти отталкивалась от уже прославленной пары «Дживс и Вустер», созданной её коллегой и другом Пелемом Г. Вудхаусом. Почтительность Бантера по отношению к «его светлости» пародирует, конечно, лексику обращений Дживса к Вустеру: «Её сиятельство рассказала мне, что почтенный архитектор из Баттерси нашёл у себя в ванне труп голого мужчины». — «В самом деле, милорд? Как интересно»  ⁵  «Кто ты?». ⁠ . Однако Бантер — не только слуга, но и друг и сотрудник: он умеет фотографировать, снимать отпечатки пальцев, следить за подозреваемыми. У лорда Питера, который часто поминает Шерлока Холмса, нет своего Уотсона — но есть своего рода команда: кроме Бантера туда входят старые девы из основанного им агентства, которые виртуозно импровизируют, осуществляя сыск, и совсем не против научиться пользоваться отмычками. Создавая такую институцию, герой вносит вклад в борьбу с безработицей и в трудоустройство немолодых женщин. 

Сыну герцога нет нужды зарабатывать на жизнь, поэтому Уимзи — сыщик-джентльмен (в официальной своей ипостаси он именует себя «профессиональным забавником министерства иностранных дел»). Деньги и происхождение одновременно и помогают, и мешают ему в расследованиях. С одной стороны, окружающие думают, что он «слишком богат, чтобы иметь какие-то мозги»  ⁶  «Беллона-клуб». ⁠ , — и это хорошая дымовая завеса: собеседники легко раскрываются в беседах с тем, кого считают неумным. С другой — даже инспектор Кирк, который восхищается личностью Уимзи, замечает: «…Милорд, вы джентльмен, и у вас есть чувства. Вполне понятно и делает вам честь. Но я полицейский и не могу позволить себе такой роскоши, как чувства. Это привилегия высших классов»  ⁷  «Медовый месяц в улье». ⁠ . Как бы то ни было, именно дружба со Скотленд-Ярдом обеспечивает лорду Питеру полную осведомлённость обо всех обстоятельствах криминальных событий, а титул даёт доступ в сферы, закрытые для простых полицейских. При этом каждое разоблачение преступника повергает его в глубокую депрессию, потому что преступника ждёт казнь, — и он просит прощения у тех, кого разоблачил. Эта парадоксальная реакция как-то связывается с военной травмой, с памятью о собственных приказах, которые на войне стоили жизни исполнителям. Вообще мотив душевного расстройства героя в результате контузии, проговорённый в романах не раз (врачебного вмешательства расстройство не требует, верный Бантер может справиться с ночными галлюцинациями своего лорда), «работает» не как медицинское свидетельство, но лишь как ещё один признак  психологической сложности: этот сыщик не сводится к «следовательской» функции и способен мыслить и действовать не только в предписанных жанром границах.

Конечно, эта заявленная сложность вполне поддаётся разъятию на составляющие. Это случится у многих авторов, для которых образ Питера Уимзи станет чем-то вроде исходной модели. Марджори Аллингем наградит своего героя Альберта Кэмпиона аристократическим происхождением и шутовскими манерами: впрочем, желая спародировать Уимзи, она скорее клонирует его в облегчённом варианте. Найо Марш позаимствует родовитость уже без шутовства для Родерика Аллейна (и вдобавок снабдит его старшим братом, баронетом, очень похожим на старшего брата лорда Питера). Много позже Элизабет Джордж сочинит своего серийного героя, инспектора полиции и графа Томаса Линли. Без некоторых черт Уимзи в анамнезе не обойдутся и другие «литературные сыщики», уже не высокородные, зато склонные к рефлексии: это и следователь-поэт Адам Далглиш у Филлис Дороти Джеймс, и Алан Грант у Джозефины Тэй (последний в придачу к интеллектуализму ещё и страдает от приступов клаустрофобии и панических атак). Нетипичный герой, созданный Сэйерс, открыл дорогу другим нетипичным героям. Можно сказать, его уникальность сама по себе стала своеобразной матрицей: легитимизировала право заодно и тех, кто не только по склонности, но и по долгу службы занимается преступлениями, на внутренний мир и на жизнь за пределами профессионального поля. 

В жанровом отношении к детективам Сэйерс сложно предъявить претензии — разве что сюжет порой слегка замедляется (так, в романе «Где будет труп» герои на протяжении нескольких страниц пытаются разгадать шифр письма, адресованного жертве). Однако нередко в памяти застревают не столько фабульные хитросплетения, сколько художественные детали, пусть и маргинальные по отношению к жанровой динамике: острые характеристики персонажей, времени и места, выражения авторской позиции по актуальным вопросам. Например, по вопросу женского университетского образования: в 1930-е годы его правомерность ещё не стала самоочевидной (сама Сэйерс получила степень бакалавра искусств одной из первых, в 1920-м). Или по вопросу воспитания детей: близости лорда Питера с матерью ничуть не препятствуют былые подзатыльники, которые уже тогда осуждались передовой педагогикой («Я хорошо помню, что шлёпала Питера, но никаких особых отклонений у него это не вызвало, так что, скорее всего, психологи заблуждаются», — говорит вдовствующая герцогиня). 

Последний рассказ про Питера и Харриет — «Толбойз» (1942) — уже вовсе не имеет детективной интриги; Сэйерс перестала писать детективы в 1939-м, мотивировав своё решение неуместностью жанра в военное время («…При таком количестве насилия и неожиданных смертей вокруг несколько отдельных трупов будут уже лишними»). В дальнейшем она работала как христианская писательница и драматург, переводчица Данте и «Песни о Роланде». Однако жизнь её героев на этом не завершилась. В 1998 году Джилл Пейтон Уолш дописала по черновикам Сэйерс не законченный ею роман «Престолы, господства», а потом создала ещё три «сиквела»: существенно, что в последнем из них («The Late Scholar», 2013) Уимзи после смерти старшего брата становится герцогом Денверским. 

«Когда я расследую убийство, не люблю излишне сочувствовать трупу. Личное отношение такого рода — дурной тон», — говорит лорд Питер. Тем не менее он то и дело «дурной тон» допускает. И за это его тоже стоит полюбить.