Новая драма

Театр — идеальная среда, чтобы передать ощущение распада и дискоммуникации, которое охватывает европейскую культуру в конце XIX века: наряду с Ибсеном и Стриндбергом Чехов становится законодателем новой драмы, в которой основная проблема — невозможность понять друг друга. Если в классицистической драме «единство места» создаёт понятную и чёткую обстановку, то в драме рубежа XIX и XX веков пространство и атмосфера — будь то усадьба с вишнёвым садом, ночлежка бедняков или абстрактная сцена, воплощающая всю Землю, — обнаруживают свою тоталитарность: герои стремятся покинуть мир, в котором вынуждены жить, и зрителям это желание понятно.

Чайка

Антон Чехов1896

Как впоследствии «Вишнёвый сад», «Чайка» удивляет зрителей несообразностью содержания с жанровым определением: почему это комедия? «Нужны новые формы», — говорит главный герой «Чайки» Треплев; сценическая история пьесы как бы комментирует это утверждение: первое представление проваливается, нужен Станиславский, чтобы поражение превратилось в победу. Собственно, вся «Чайка» — об эстетическом конфликте, который важнее того, кто в кого влюблён, кто действительно страдает, а кто капризничает. Убитая чайка становится многозначным символом, но его отвергает молодая актриса Заречная, только что произносившая почти футуристический монолог о «людях, львах, орлах и куропатках». Впрочем, подлинный противник новизны здесь — вечная антистихия чеховского творчества, «среда» (в частности, среда усадебной культуры, которую Чехов то любит, то ненавидит). В отличие от своей героини, Чехов явно видит в новой эстетике нечто большее, чем модное поветрие, — в каком-то смысле «Чайка» остаётся самой новаторской его пьесой.

Подробнее о книге

Дядя Ваня

Антон Чехов1897

Чехов сочинял некомические комедии и до «Чайки»: такова пьеса 1889 года «Леший», где любовный сюжет уже пронизан невозможностью ясной коммуникации между людьми. Спустя восемь лет Чехов переделывает «Лешего» в «Дядю Ваню»; мотивы новой пьесы (запутанные любовные отношения, денежные тяготы, наследство, чувство зря прожитой жизни) углубляют и усложняют конфликт, «Дядя Ваня» становится идеальным переходом от «Чайки» к «Трём сёстрам» и «Вишнёвому саду». Все герои «Дяди Вани» стремятся вырваться из своего мира, хоть напоследок глотнуть воздуху — и то, что это невозможно, заставляет одного героя, Ивана Войницкого, стрелять в своего шурина, а другую, Соню, — произносить исступлённый монолог о небе в алмазах, которое можно увидеть только за гробом.

Три сестры

Антон Чехов1901

Тоскующие в провинции три дочери и один сын покойного генерала мечтают о переменах в жизни, но жизнь, не желающая меняться, постепенно съедает все их устремления, заставляя лишь гадать, зачем они живут и страдают. Тупую жадность провинциального мещанства воплощают здесь Наталья, невестка трёх сестёр, и штабс-капитан Солёный, убивающий на дуэли жениха одной из них. Мнения критиков разделяются: одни упрекают «Трёх сестёр» в бесфабульности, другие отмечают, что в пьесе важен не сюжет, а тон, то цельное впечатление, которое она производит (можно отметить, например, сцену пожара в третьем акте, не влияющую на действие напрямую, но решающую с точки зрения эмоционального развития драмы).

Подробнее о книге

На дне

Максим Горький1902

«На дне», то есть в ночлежке, собрались представители самых что ни на есть социальных низов: воры, нищие, торговки пельменями, опустившиеся актёры и бывшие аристократы. Они пьянствуют, дерутся, унижают и калечат друг друга, умирают — иногда тихо, а иногда невпопад: пьеса заканчивается знаменитой испорченной песней. Попадает сюда и сладкоречивый странник — старик Лука: он изрекает мудрости, старается смягчить тоску обитателей ночлежки, заражает их несбыточными мечтами. Речи Луки (о котором недовольный Толстой говорил, что «в доброту его не веришь») обвиваются вокруг каждой из сюжетных линий и подтверждают невозможность их развития. Основной темой пьесы становится безвыходность «дна» для его обитателей — и (в гротескном преломлении) для всего человечества.

Подробнее о книге

Вишнёвый сад

Антон Чехов1903

Самая знаменитая чеховская пьеса, парадоксально определённая автором как комедия, — виртуозный пример работы с фоном, который многократно усиливает эффект прямолинейного сюжета. Ремарки Чехова кинематографически подробны и насквозь символичны — это создаёт контраст с диалогами, в которых, как обычно у Чехова (и у его старших современников — Ибсена и Стриндберга), никто не готов понять другого. В своё имение, которое вот-вот будет продано за долги, приезжает из-за границы обедневшая помещица Раневская с дочерью; купец Лопахин (возможно, когда-то влюблённый в Раневскую) предлагает вырубить чудесный вишнёвый сад и сдавать освободившиеся участки под дачи; в конце концов Лопахин сам покупает имение и приступает к вырубке сада, не дожидаясь отъезда прежних хозяев. В интерпретациях, сочувствующих Лопахину, вишнёвый сад становится символом былой бесполезной роскоши и вообще прежней, господской, усадебной жизни — однако поэтичность этого образа сильнее, чем лопахинский рационализм, который торжествует с нескрываемым и явно ужасавшим Чехова хамством.

Подробнее о книге

Жизнь человека

Леонид Андреев1907

В самой известной пьесе Андреева действительно показана жизнь некоего Человека, — читай, человека вообще — от рождения до смерти, и типические черты современной Андрееву эпохи растворены в «общечеловеческом». Символизм Андреева почти что возвращается к средневековым аллегориям; в то же время некоторые его решения заставляют читать «Жизнь Человека» как пьесу, опередившую своё время, предвосхищающую театр абсурда: особенно это чувствуется в работе со статистами, пародирующими хор античных трагедий. Постоянно присутствующий и самый пугающий персонаж «Жизни Человека» — Некто в Сером, сочетающий одновременно функции рассказчика и самой Судьбы.