Осип Сенковский, он же Барон Брамбеус, он же О. О. О., он же Тютюнджу-оглу, — один из самых известных литераторов первой половины XIX века. Для своих современников. Сегодня его имя вспоминают редко, а в 1830-е его фантастические повести и сатирические очерки шли нарасхват, и Гоголь не случайно заставляет Хлестакова выдавать себя за Брамбеуса.

Кроме всего прочего, Сенковский был очень плодовитым критиком. Став на несколько лет фактическим главой самого популярного в то время русского журнала «Библиотека для чтения», Сенковский рецензировал в разделах «Критика» и «Литературная летопись» важнейшие выходившие тогда тексты: «Горе от ума» Грибоедова, «Повести Белкина» Пушкина, стихи Баратынского, «Миргород» Гоголя, «Героя нашего времени» Лермонтова, «Мечты и звуки» Некрасова; переводы из Шекспира, Гюго и Гёте, математические сочинения Лобачевского, крупные труды по естественным и гуманитарным наукам. Но русский книжный мир этим не ограничивался: как и сегодня, «культурный фон» составляли сочинения малоинтересные, подражательные, дилетантские, прикладные. Здесь было на чём оттачивать зубы.

Пушкин, полемизируя с Гоголем насчёт Сенковского, признавал, что «Библиотека» «в своих критических суждениях не всегда соблюдает тон важности и беспристрастия», но считал это неизбежным: «не понимаю, как можно говорить не в шутку о некоторых произведениях отечественной литературы». Сенковский, в свою очередь, увидел в пушкинском «Современнике» конкурента и предложил Пушкину (которого до этого не раз печатал) 15 000 рублей, чтобы тот отступился от идеи издавать журнал. Получив отказ, редактор «Библиотеки» пошёл на «Современник» в сатирическую атаку. Один из таких выпадов — Сенковский издевательски приписал Пушкину безграмотный перевод поэмы Виланда — едва не кончился дуэлью, правда, не с Сенковским, а с Семёном Хлюстиным Семён Семёнович Хлюстин (1810–1844) — московский поручик, участник Русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Служил чиновником по особым поручениям в Министерстве иностранных дел, был член-сотрудником Общества любителей словесности при Московском университете. Близкий знакомый семьи Гончаровых и декабриста Михаила Орлова. ⁠ , который пересказал Пушкину отзыв «Библиотеки для чтения». 

После смерти Пушкина Сенковский провозгласил достойным его преемником собственного сотрудника — молодого поэта Алексея Тимофеева, чьи стихи ничем не выделялись на общем фоне поэтической продукции конца 1830-х, по отношению к Пушкину эпигонской. Вряд ли это было посмертное сведение счетов (о гибели Пушкина Сенковский всюду писал с приличествующим поводу прискорбием) — скорее желание привлечь побольше внимания к «Библиотеке для чтения». В таком же роде было сопоставление Нестора Кукольника Нестор Васильевич Кукольник (1809–1868) — прозаик, поэт, переводчик. В гимназические годы был одним из обвиняемых по «делу о вольнодумстве» (среди обвиняемых был также Николай Гоголь). В 1834 году в Александринском театре была поставлена его пьеса о Смутном времени «Рука Всевышнего Отечество спасла», получившая одобрение императора. Писал драматические поэмы, исторические повести, авантюрные романы, стихи для романсов. Служил в канцелярии Военного министерства. В поздние годы жил в Таганроге, занимался общественными делами. ⁠ с Гёте, вызвавшее возмущение Гоголя. Особый зуб у поляка Сенковского был на украинскую литературу — «малоросский» язык он полагал «выдуманным» (и в этом ключе отрецензировал «Кобзаря» Шевченко), а в молодой украинской прозе видел в основном подражания Гоголю (мы приводим один из таких отзывов). Как бы то ни было, ругать настоящую ерунду Сенковский умел как никто.

Мы прошерстили раздел «Литературная летопись» в «Библиотеке для чтения» за 1830-е и составили подборку коротких рецензий — на произведения, почти без исключения, ныне совершенно безвестные. Их авторство в журнале не указано; специалисты полагают, что Сенковский пользовался черновыми наработками и рецензиями своих сотрудников, но на итоговых публикациях лежит печать единого, вполне узнаваемого стиля. Разумеется, не мы первые обращаем внимание на несерьёзный тон текстов Сенковского. Гоголь в сердцах писал, что «в его рецензиях нет ни положительного, ни отрицательного вкуса, — вовсе никакого. То, что ему нравится сегодня, завтра делается предметом его насмешек». Герцен говорил, что Сенковский издевался «над всем, что есть самого священного для человека» (и, как ни странно, тем самым подрывал монархизм), а Корней Чуковский называл манеру Сенковского, распространившуюся и на собственные сочинения, и на переводы, «демонстративным фиглярством». Современный исследователь пишет о «скоморошеской природе»  ¹   Шаронова А. В. Литературная критика О. И. Сенковского, редактора «Библиотеки для чтения» (1834–1848). Автореф. дис. … к.ф.н. СПб., 2000. С. 10. ⁠ и самоиронии его импровизаций. Но на фоне больших имён литературной критики XIX века, 50-страничных программных статей, написанных с горящим взором, остроты Сенковского могут предстать и в выгодном свете: они принимают вид с блеском выполненной малоприятной работы. Впрочем, начиная с 1836-го рецензии в «Литературной летописи» становятся всё более многословными, а сама рубрика занимает в журнале всё меньше места.

Повести и рассказы Петра Сумарокова. Три части. Москва, в тип. Лазаревых, 1833.

В этих трёх частях семь повестей. Но это ещё не конец.

Стихотворения Николая Линдфорса. С.П.-бург, в тип. О. К. внутренней стражи, 1834. 

Луна, где ты скрываешься? Облако, куда ты несёшься? Мечта, за что ты меня мучишь? Голубые глаза, зачем вы так прекрасны? Розовые уста, целуйте, целуйте меня: я поэт! О, где же розовые уста? Нет розовых уст! Нет голубых глаз! Нет надежды! Что сталось с моею мечтою? Луна!.. Давайте мне луну! Нет, давайте мне бутылку!.. Искристая влага! Волшебная влага! Но и ты быстро исчезаешь из бутылки! Я опять один на свете; сердце моё пусто, бутылка пуста: луна, ты всему виновата! Луна! прекрасная луна! Жестокая луна! бледная луна! серебряная луна! скучная, несносная луна!

Когда все эти мысли переложу в стихи — на хорошие или в дурные стихи, это всё равно, — то и я также издам своё собрание стихотворений.

Вообразите, что планеты, Меркурий и Венера, живут в мире без лун! Следственно, там нет и мечты; следственно, там не с чего молодому человеку начать писать стихи. Счастливые жители Меркурия и Венеры! вы не знаете стихов к луне.

Вообразите только, что Юпитер имеет четыре луны, Уран шесть, а Сатурн семь лун! Представьте, как там должны быть заняты поэты! Я уверен, что на Сатурне типографии не успевают в течение года отпечатать и половину тех стихов, которые изливает там мечта под влиянием семи лун. Какая гибель лун! Какая пропасть стихов!.. Но тут я вижу всю мудрость Природы: правда, что она дала Сатурну семь лун, но в то же время дала и год, равный почти тридцати нашим годам: нет сомнения, что она продлила так Сатурнов год, чтоб все стихи, производимые в течение двенадцати месяцев тяготением семи лун, могли быть отпечатаны к первому января той планеты. В Природе ничто не теряется. В Природе не потерялись даже Басни г. Николая Линдфорса, — даже его Песни и Стансы, его Послания и Баллады, его Элегии и Думы, — даже его Эпиграммы, Эпитафии, стихи в альбомы и экспромпты, — даже его Сонет! Дивитесь неизъяснимой бережливости Природы!

Посельщик. Сибирская повесть, сочинение Н. Щ., автора Поездки в Якутск. С.П.-бург, в тип. Вингебера, 1834.

Эту повесть можно читать с удовольствием. Автор желал изобразить Сибирские нравы и начал сочинение довольно живою картиною Сибири. Потом пошли нравы — самые странные, самые невероятные, самые Сибирские нравы. Там находите вы людей «секретных» и разбойников, которые откровенно носят это название; там человек замерзает из потехи и гневается, когда его разогреют; там Князья женятся на Бурятках, и Бурятки превращаются в премилых, преумных Княгинь; там продают прелестнейших дочерей за 10 баранов и покупают добродетельных жён за 50 рублей; там по десяти лет мужья живут в страшном унынии и отчаянии, когда их супруга выйдет замуж за другого; а когда там станут рассказывать про свою жизнь и свои проказы местному губернатору, то рассказывают так долго, с такими необыкновенными и неестественными подробностями, что хоть уходи от рассказа в Барабинскую Степь. Но таковы Сибирские нравы! <…>

Краткое руководство к возделыванию свекловицы в России. СП.-бург, в тип. Д. внешней торговли, 1834.

Изо всех пород свекловицы мы любим только чистый рафинад и не хотим вмешиваться в свёкловую войну, которая возгорается и которая тем опаснее для третьего лица, что ядра её довольно полновесны. Г. Лялин бросил огромную свёклу в огород г. Давыдова, и г. Давыдов, без сомнения, подберёт рыцарски эту «красную перчатку». Объяснение этой загадки читатели наши найдут в отделении «Промышленности и сельского хозяйства». Что касается до нас, то мы решились соблюдать строгий нейтралитет и не можем лучше доказать своего беспристрастия в этом деле, как объявляя торжественно, что до окончания войны будем всегда класть в свой чай и кофе по ровному числу кусков сахару обеих враждующих сторон. Это, однако ж, не помешает нам сказать, что в книге, лежащей перед нами, изложены сведения, приобретённые г. Давыдовым по этой части помощию многолетнего опыта, и что они могут быть полезны тем, которые приступают к учреждению свёкло-сахарных заводов. <…>

Повести и рассказы Могила Марии, или Притон под Москвою. Русский роман с картинами нравов в конце XVI века. Москва, в тип. Лазаревых, 1835. 

В июле месяце 1598 года в Москве, ночью, шли в одно время дождь и двое бояр. Таково начало «Могилы». Этого быть не могло, несмотря на уверения автора. Русские бояре XVI столетия не имели обычая ходить на пирушки пешком даже в хорошую погоду, не только что в проливной дождь.

Но от этого дождя сделалась большая грязь, и ею-то написаны русский роман и те картины нравов XVI столетия, о которых упоминается в заглавии.

Опыт исследования некоторых теоретических вопросов. Сочинение Константина Зеленецкого. Книжка первая. Москва, в тип. Университетской, 1835.

Литература наша, по мнению г. Зеленецкого Константин Петрович Зеленецкий (1812–1857) — профессор Ришельевского лицея в Одессе. Автор многочисленных статей и книг по филологии, теории словесности и риторике. Публиковался в «Одесском альманахе», «Одесском вестнике», «Москвитянине», «Записках Одесского общества истории и древностей» и других изданиях. С 1837 по 1850 год был цензором Одесского цензурного комитета. ⁠ , слишком небогата учёными сочинениями. Поэтому он решился задавать себе учёные вопросы и разрешать их учёным образом, с помощию прежних и теперь живущих учёных, чтобы умножить нашу литературу хоть одним учёным сочинением.

Сирота, романтическая повесть в стихах. Москва, в тип. Лазаревых, 1835. 

Я был в любви уважаем,
Недавнее в чине повышаем…

Нет, это нехорошо! Постойте, я приищу вам что-нибудь получше:

На всё Лизета согласилась,
Пошла, забыв, и воротилась,
Назначив так, чтоб я пришёл
И по сигналу сам увёл;
А я уж буду наготове,
Тебя узрю в своей свободе.
Возьму что нужно я в поход,
На всякий случай чёрной год…

Фуй, это ещё хуже! Но нет, постойте: тут есть хорошие вещи.

«Поехал место я принять,
А за женой хотел послать;
Совет ей дал в деревню ехать,
Сам обещался не замешкать.
Приех………»

Нет, уж более ничего не покажу. Спрячу книжку у себя и буду хранить её как редкость. Признательно сказать, поэма иперболически безграмотная.

Новое не любо не слушай, а лгать не мешай, или Любопытные отрывки из жизни Мины Миныча Евстратенкова. № 1. Москва, в тип. Пономарёва, 1835.

Неужели это, в самом деле, № 1? Так будет ещё и второй? Нет, вы шутите, Мина Миныч! Быть не может! Вы только попусту нас стращаете вторым нумером. Отец родной, Мина Миныч, ну довольно первого!

Собрание нравоучительных повестей. Сочинение Беркеня, Кампе, Гизо и г-жи Зонтаг. Перевод с французского. Москва, в тип. Пономарёва, 1835.

Сочинения двух известных писателей и двух известных писательниц умещены на двадцати девяти страницах в шестнадцатую долю листа! Это сделано с большим умением. Для краткости почти везде выпущен смысл.

Атаман Буря, или Вольница Заволжская. Русский роман из предания старины. Три части. Москва, в тип. Пономарёва, 1835.

На обёртке первой части этого романа напечатано, что он стоит десять рублей; на обёртке второй части напечатано, что он стоит только семь; на обёртке третьей части напечатано, что он ничего не стоит. Автор спохватился только в конце.

Валерия, или Слепая. Комедия в трёх действиях, переведённая с французского из сочинения г. Скриба, действительным студ. Андреем Павловым. Москва, в тип. Лазаревых, 1835.

Перевод этой милой комедии, принадлежащей к лучшим временам г. Скриба Эжен Скриб (1791–1861) — французский драматург, либреттист. Автор более 150 пьес. Писал в основном комедии и водевили, многие из них в соавторстве (например, с Мельвилем или Жаном Франсуа Байаром). Среди самых известных пьес Скриба — «Бертран и Ратон» (1833), «Адриенна Лекуврёр» (1849), в России особую известность получила комедия «Стакан воды» (1840). ⁠ , так безобразен и издание так неопрятно, что, прочитав несколько страниц, надо принять Гофмановых капель и помыть руки. Г. действительный студент Андрей Павлов ещё весь напитан университетскими красотами книжного языка, который выдали ему за русский и который он добродушно принимает за русский. Когда девушка встречает у него любимого мужчину, она кладёт руку этого мужчины себе на сердце и говорит: «Вот то, что напредь сего меня поколебало». Г. действительный студент Андрей Павлов, без сомнения, уверен, что это по-русски. Но ежели г. действительный студент Андрей Павлов будет когда-нибудь влюблён, мы не советуем ему изъясняться этим языком в своих чувствованиях перед возлюбленной: возлюбленная расхохочется.

Награда милым, добрым и благовоспитанным детям. Москва, в тип. Семёна, 1835.

Когда вы будете давать эту книжку в подарок милым своим детям, не забудьте, пожалуйста, растолковать им наперёд пословицу, что — дарёной лошади в зубы не смотрят! Автор, то есть переводчик, чувствительно будет вам обязан за это.

Поединок. Сочинение Славянофила Аполлинария Беркутова. СП.-бург, в тип. Вингебера, 1835.

Это роман военный, — роман гусарский, — роман, происходящий на параде, на гауптвахте, на поле сражения и в разных других негражданских меcтах. Роман совершенно военный. Карт! Трубок! Шампанского! за твоё здоровье! Вы на меня что-то смотрите? Пистолеты! Стреляться! стреляться!..... Турки! Турки! Марш! ппаффф! ппаффф! — фвфвить! — ппаффф! Уррррраааааа! Г. Славянофил Аполлинарий Беркутов при первом удобном случае должен переименоваться в казармофила.

Книга издана весьма изящно и писана по-людски. Этот роман читается.

Ужасный брак. Событие XVII века, почерпнутое из записок одного английского путешественника. Сочинение Петра Машкова. СП.-бург, в тип. Ш. О. К. внутренней стражи, 1835.

Какие превосходные эпиграфы!

Лоренцо жил, грабил и умер. Элеонора вышла замуж и умерла. Это называется — ужасный брак.

Но эпиграфы превосходны.

Переводы с французского прозою и сочинения в стихах Н. Кожухова. Москва, в тип. Инстит. восточных языков, 1835.

В стихах г. Кожухова есть «Сновидение», есть «Эпитафия» и есть «Эпиграмма». Эпиграмма нам очень нравится, особенно по своей сильной и блистательной краткости:

Поэт Ермошка
Мяукает как кошка.

Органон врачебного искусства, или Основная теория способа гомеопатического лечения, доктора Самуила Ганеманна. Москва, в тип. Университетской, 1835.

Наконец вышел «Органон» «Органон врачебного искусства» — главная работа немецкого врача Христиана Фридриха Самуэля Ганемана (1755–1843), основоположника гомеопатии. ⁠ по-русски! Те, которые ещё не умерли от гомеопатии, будут по крайней мере иметь удовольствие прочесть перед смертию законы, в силу которых берут с них деньги. <…>

Морские сцены. Сочинение Н. Давыдова. СП.-бург, в тип. Д. внешней торговли, 1836.

Черная обвёртка с надписью белыми литерами — МОРСКИЕ СЦЕНЫ. Что это значит? По ком такой траур? Какие морские сцены приказали долго жить? Бедные морские сцены! Скончались, видно, во цвете юности…… Под этим чёрным надгробным камнем с белою надписью лежат, увы, морские сцены!..... Читатель, проходя мимо, помолись за упокой морских сцен. Они были предобрые морские сцены. Они никому зла не делали. О, если бы вы знали, как они были невинны! Постойте, я напишу им некролог.

«Добродетельные сии Морские сцены родились в сухом месте….. Все знавшие оные, все друзья и приятели оных…»

Нет, никак не могу подделаться под слог некрологов! Но эта печальная обёртка наполнила меня грустью.

Писать отрывки и выдержки, сбирать в книжки эти литературные обломки, отрезки, выкройки… Что это значит?

Называть свои сборники сценами морскими, сценами на море, в море, на земле, в городе, под землёю… Что это значит?

Всё это значит то, что так делается в Париже. Как же нам не делать того, что в Париже делается? <…>

Походные записки русского офицера, изданные И. Лажечниковым. Москва, в тип. Степанова, 1836.

И. И. Лажечников Иван Иванович Лажечников (1792–1869) — писатель, педагог, статский советник. Во время Отечественной войны 1812 года участвовал в сражениях под Малоярославцем, Красным, Борисовом и во взятии Парижа. В 1819 году закончил военную службу и начал педагогическую карьеру: был директором Пензенской мужской гимназии, директором Казанской гимназии, инспектором студентов Казанского университета. В тридцатых годах написал несколько исторических романов, одних из первых в России. Самыми популярными у современников стали «Последний новик» и «Ледяной дом». ⁠ был ещё юношею, когда участвовал в битвах 1812, тринадцатого и четырнадцатого годов; на клочках писал он тогда заметки свои, поэтизировал, потерял свой курьерский чемодан и из остатков составил книжку, изданную в 1820 году. Через шестнадцать лет…… Да вот что он сам говорит теперь: «Перечитав ныне мои походные записки, я уверился, что их надобно было бы вовсе переделать от начального и до последнего листа или не печатать».

Извольте, переделайте.

«Но на этот труд недостаёт у меня теперь времени».

Так не печатайте.

«Но не печатать записок я не могу, потому что на это есть воля хозяина их, книгопродавца Н. М. Глазунова, к которому они поступили в собственность уже несколько лет тому назад и у которого по ним я теперь в долгу».

Платить долги есть такая добродетель, такое самоотвержение, что критика, вместо разбора, должна только преклонить колени и поднесть гражданский венец писателю, который подаёт подобный пример своим читателям. Но, поквитавшись с книгопродавцем, не останется ли почтенный автор «Новика» и «Ледяного дома» в долгу перед читателями? <…>

Беглец. Повесть в стихах. Сочинение А. Вельтмана. Издание второе, с присовокуплением пяти стихотворений. Москва, в тип. Семёна, 1836.

Этот «Беглец» был уже однажды под уголовным судом критики, которая его сослала в вечное забвение; да он опять убежал и скитается без паспорта под предлогом второго издания. Издатель поступил неосторожно: если этого «Беглеца» поймают критики, они поступят с ним по всей строгости законов и засудят его в тюрьму, в портфель автора, где содержатся и другие преступники юности г. Вельтмана Александр Фомич Вельтман (1800–1870) — писатель, лингвист, археолог. Двенадцать лет служил в Бессарабии, был военным топографом, участвовал в Русско-турецкой войне 1828–1829 годов. После отставки занялся литературой. Одним из первых начал использовать в романах приём путешествия во времени. Изучал древнерусскую литературу, перевёл «Слово о полку Игореве». Последние годы жизни служил директором Оружейной палаты Московского Кремля. ⁠ , напроказничавшие в стихах и прозе. Да этот же «Беглец» ещё и зачумлён в Галаце, где у него была целая история с какою-то гречанкою, а кончилась тем, что —

Он деву крепко обхватил
И вздох последний испустил!

Награда за верность, или Любовь за любовь. Повесть. Перевод с французского. Москва, в тип. Кирилова, 1837.

«Милостивейшая государыня! прошу вас быть снисходительною и заметить, что это есть мой первый труд, мой первый перевод».

Да кто ж вас просит, милостивый государь, начинать своё литературное поприще первым трудом. Начинайте пятым. Далее:

«Наперёд с восторгом воображаю, как вы возьмёте в руки, как будете перевёртывать листы, как ваши небесные взоры будут бегать по строкам, будут останавливаться на буквах, на тех самых буквах, которые чертила рука моя!»

Счастливец какой! И как мало человеку нужно для счастия! Взять плохую французскую повесть, перевесть её кое-как и вообразить себе заранее, как будут — «небесные взоры» бегать по строкам. <…>

Карманная книжка для любителей чтения русских книг, газет и журналов, или Краткое истолкование встречающихся в них слов военных, морских, политических, коммерческих и разных других, из иностранных языков заимствованных, коих значения не всякому известны. Книжка подручная для каждого сословия, пола и возраста. Составил Иван Ре..ф..ц. СП.-бург, в типографии (?), 1837.

Ежели эта книжечка не для детей, то в самом деле должно быть «для всех сословий и возрастов»! Чего тут нет! Всё; даже то, чего не бывает ни в газетах, ни в журналах; и даже слова «политические», как вы видите из заглавия. Тут найдёте вы, что гоф-маклер по-русски значит «придворный маклер», что готический значит «старинный», что месса значит «ярмонка», что металлов на свете семь; что рулада — «перебегивание голоса перекатом»; что транзитная торговля есть такая торговля, «когда имеется вид или ерлык о свободном пропуске съестных припасов, за которые заплачена пошлина или которые оной не платят»; что хитон — «нижняя одежда», а гирлянда — «украшение из плетённых цветов», и прочая, и прочая. Автор, видно, хотел составить лексикон не только для газет и журналов, но вместе и для сочинений г. Велланского, потому что в его карманной книжке «имеются» даже слова тотальный, транспирация, нон-плюс-ультра, ирритабильный, универс и тому подобное. Универс, по-видимому, есть «трактир во Франкфурте-на-Майне, где иностранцы любят обедать; за обед платится по четыре гульдена с персоны». Теперь-то мы понимаем, что такое значит — Человек равнозначителен универсу, представленному в его персоне!

Российская история, с шестьюдесятью тремя портретами Великих Государей. Издание третье, вновь исправленное и умноженное. Москва, в тип. Университетской, 1837.

Хуже этой «истории» быть нельзя; портреты так дурно отделаны, что вообразить себе невозможно. При обоих прежних изданиях этой истории все журналы над нею смеялись. И, несмотря на это, вот третье издание самой безобразной книги в мире. Новое доказательство, что книги сами себя поддерживают.

Подарок дочери невесте в число приданного. СП.-бург, в тип. И. Глазунова и К°, 1837.

Мы причисляем «Подарок дочери-невесте в число приданого», или «приданного», как пишет сочинитель, к детским книгам, потому что — нельзя же девушке идти замуж и до тех пор не знать, что надо слушаться отца и матери, быть ласковою с братьями, снисходительною к слугам, не влюбляться без позволения родителей, и прочая, и прочая. Нам особливо понравился совет на странице 15: «В какое бы отношение и в какое семейство жребий тебя не поставил, не пренебрегай уважением ни к кому. Старайся понравиться глупцу и умному, дитяти и старику, господину и слуге». Ужасно литографированные картинки украшают эту книжку: какая-то дева держит факел, а ещё какая-то фигура держит над её головой змею; в стороне помещено что-то вроде надгробного памятника с венками и факелами — неужели брачный алтарь? Этот «Подарок в числе приданого» может идти в счёт подарков только в таком случае, если приданого есть двести тысяч рублей наличными.

Бедность и любовь. Сочинение П. Фуше. Перевод с французского. СП-бург, в тип. Греча, 1837.

Без сомнения, господин П. Фуше, сочиняя свой роман, не надеялся удостоиться почестей перевода! <...> Но как знать, что случится?..... Ведь выискался же далёко, на севере, ценитель дарований господина Фуше и имел терпение перевести французскую бессмыслицу! Зато перевод вполне достоин подлинника.

«— Сударыня сказала Евгения, ища в голове своей…..»

Но не надобно отвлекаться от этого приятного занятия; перейдём к занимательной биографии госпожи Тальони.

Невеста под замком, комедия-водевиль в одном действии. Н. Соколова. Москва, в тип. Степанова, 1838.

Байрон горько и справедливо жаловался на свою хорошую память. Куда деваться от памяти? Что делать с ней в литературе, где если есть какое-нибудь удовольствие, так это забвение того, что знаешь? И опять как читать книги с памятью?..... Возьмёшь новую книгу, смотришь, — всё старое! всё это вы читали прежде, только иначе выраженное! Читаешь статью о царскосельской железной дороге: это статья Жанена о дороге Сен-Жерменской! Читаешь новый водевиль г. Соколова, «Невеста под замком»: это старая комедия Коцебу Август фон Коцебу (1761–1819) — немецкий драматург и писатель. Один из ведущих представителей европейского раз­вле­кательного те­ат­ра начала XIX века, ав­тор мно­го­численных ко­ме­дий, драм и фар­сов. Самые известные пьесы — «Не­на­висть к лю­дям и рас­кая­ние» и «Не­мец­кие ме­ща­не». Комедия Коцебу «Рассеянные» в 1810–20-х годах часто шла на русской сцене. Был рьяным противником романтизма и просветительских идей своих современников Гёте и Шиллера. С 1781 по 1801 год, с пе­ре­ры­ва­ми, со­сто­ял на службе в России. ⁠ , «Рассеянные»! Одним словом, нет ничего нового под солнцем, — исключая того, что было забыто. В самом деле, это несносно!

Демон соблазнитель, или Человек без сердца. Повесть. Москва, в тип. Кирилова, 1838.

Вот эта повесть не принадлежит к разряду славных. Она скорей из рода ужасно трогательных, или трогательно ужасных. Минскому нравится Надежда Васильевна. На этом основании Минской обольщает Надежду Васильевну и влюбляется в Матрёну Карповну. По вышеприведённому примеру, Минской обольщает и Матрёну Карповну и влюбляется в Раиду Николаевну. Но тут предел его проказам. Он никак не может обольстить Раиды Николаевны. Она, по существу своему, неудобообольстима, — она вдова! Как быть? Минской хочет жениться на Раиде Николаевне, да его не допускают до этого грехи, то есть Надежда Васильевна. Но вскоре всё улаживается, к удовольствию читателя. Надежде Васильевне дал Бог сына, этот сын умер, а Надежда Васильевна сошла с ума. Матрёне Карповне Бог дал мужа, этот муж и до сих пор торгует в рядах, а Матрёна Карповна умерла. Раида Николаевна умерла по точному примеру второй; Минской сошёл с ума по точному примеру первой. Он-то и был «демон-обольститель, или человек без сердца»!  ²   Такой пересказ сюжета, современному читателю напоминающий о «Случаях» Хармса, — постоянный приём Сенковского. ⁠

Борис Ульин. Повесть в стихах. Сочинение Александра Карамзина. СП.-бург, в тип. Крайя, 1839.

С пером за ухом, с рукоплескательным боем, с полною музыкой ста золотых труб Славы, со всеми, о! со всеми литературными почестями, встречайте, храбрые критики, юного воина-поэта, встречайте это славное имя Карамзина, возрождённое в сыне Александр Карамзин (1816–1888) — сын писателя и историка Николая Карамзина. Дружил с Пушкиным, Жуковским, Владимиром Соллогубом, дилетантски занимался литературой. Был активным благотворителем. ⁠ великого писателя и снова появляющееся на поле русской словесности, которое ещё гремит победами бессмертного отца. Не русским не прочесть со вниманием и участием этого первого опыта, не русским не ободрить начинающего дарования, которое называется Карамзиным. Пусть сердце ваше бьётся радостью при всяком удачном стихе «Бориса Ульина»; пусть снисхождение ваше к местам слабым или недовольно отделанным служит доказательством доверия к будущим успехам таланта, которое носит столь благородное, столь знаменитое имя. «Борис Ульин» в целом доказывает неоспоримое дарование со стороны молодого поэта; в частностях, в отдельных стихах и оборотах, эта поэма может подвергнуться упрёку в небрежности отделки или, скорее, в недостатке опытности, которую, по несчастию, писатели всегда приобретают посредством ошибок. Первая поэма великого Карамзина, которой мы не знаем, потому что он, вероятно, сжёг её, конечно, была не лучше «Бориса Ульина». Эта мысль совершенно нас успокаивает и утверждает в лестной надежде на будущее блистательное развитие дарования, которое в «Борисе Ульине» хотело только дать знать Руси о своём присутствии, чтобы возбудить в ней радость и ожидания.

Несчастная. Роман в начале царствования Императрицы Екатерины Алексеевны Второй XVIII века. Москва, в тип. Кирилова, 1839.

Само уже заглавие показывает, что автор не мастер писать. Впрочем, он и сочиняет, как сам говорит в предисловии, только из признательности к своим воспитателям. Из уважения к столь похвальному чувству мы оставляем творение его в покое.

Малороссийские повести и рассказы Хомы Купрыенка. Москва, в тип. Лазаревых, 1840.

В предлежащей кныжци числится четыре повести, или рассказа. Содержание штуки первой, под заглавием «Не добры вищун»: в селе под литерою К со многими точками, на том месте, где живёт теперь кузнец Панкратенко, прежде стояла хата Охрима Прокопенка, у которого была дочь Оксеня, которая лубыла дуже Ивана Настенка. У этого Ивана был отец, а у отца была сестра, Степаныда, по ремеслу колдунья, враг своему брату, враг и племяннику Ивану. Иван помолвлен с Оксеней, но Оксеня легла спать и умерла, а Иван пошёл в город, и на дороге кто-то разорвал его начетверо. Испуганные таким чудом обыватели села под литерою К со многими точками пошли на могилу колдуньи Степаныды, которая тоже предварительно умерла; отрыли её труп и вколотили в него осиновый кол. Конец первой повести. Три остальные столько же занимательны. Впрочем, г. Хома Купрыенко пишет только для того, щоб люде зналы, что он пишет книги. Он вовсе не требует от людей, чтобы они его читали.

Детский рассказчик, или Собрание повестей из лучших иностранных авторов. Перевод с французского. Москва, в тип. Семёна, 1840.

Двадцать две повести, в двадцать две строчки каждая, и сверх того двадцать две странички с повестью под названием «Блестящий червяк». Всё это составляет «Собрание повестей из лучших иностранных писателей». Образчик перевода:

Василий. Ах папенька! кровь! кровь! Кровь!
Отец. Вот это следствия твоего сердца! Ты хотел отмстить невинной скамейке, о которую убился, но был наказан более. Сие есть свойственная награда мщению.

Лечение лошадей холодною водою. Перевод с немецкого. Москва, в тип. Университетской, 1840.

Коли лошадь у вас захворает, прикажите облить её «с головы» до хвоста холодною водою. Лошадь выздоровеет. В этом состоит вся брошюра.