В сборник «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П.» входит пять историй из провинциальной и московской жизни, рассказанных заявленному составителю Белкину различными «особами».

«Выстрел» — история о растянувшейся на несколько лет дуэли, о битве самолюбий, природе храбрости и психологии мести.

«Метель» — трагикомедия странной женитьбы, вдруг — через несколько лет — завершающаяся встречей героини со случайно обручённым с ней незнакомцем.

«Гробовщик» — рассказ о мрачном профессионале похоронного дела (противопоставленном весёлым гробокопателям Шекспира и Вальтера Скотта), к которому во сне являются обманутые им когда-то мертвецы. «Ты не узнал меня, Прохоров, — сказал скелет. — Помнишь ли отставного сержанта гвардии Петра Петровича Курилкина, того самого, которому, в 1799 году, ты продал первый свой гроб — и ещё сосновый за дубовый?»

Тайна, какого роду ни была бы, всегда тягостна женскому сердцу

Александр Пушкин

«Станционный смотритель» — вариация сюжета о «блудной дочери», которая вопреки воле отца бежит в Петербург с гусаром, но — вопреки его опасениям — не оказывается на панели, а выходит замуж и появляется на могиле умершего от горя родителя «в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с чёрной моською».

«Барышня-крестьянка» — счастливая версия «Ромео и Джульетты» в декорациях русской деревни. У враждующих соседей есть сын и дочь; желая познакомиться с молодым человеком, вовсе не бедная Лиза переодевается крестьянкой; страстные свидания завершаются узнаванием барышни, примирением семей и будущей помолвкой. «Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку».

Здесь развязка не описана, но ясна. В других случаях Пушкин строит действие по законам Аристотеля: завязка — перипетии — кульминация и развязка. Однако при структурном сходстве «Повести Белкина» очень разнообразны по проблематике и эмоциональному строю.

«Повести Белкина» (установившееся сокращённое название книги) созданы в так называемую первую Болдинскую осень. После успешного сватовства к Наталье Гончаровой Пушкин отправился улаживать дела в выданное ему отцом по случаю женитьбы имение Большое Болдино (Нижегородская губерния), надеясь вскоре вернуться в Москву. Однако начавшаяся в городе эпидемия холеры и дорожные карантины задержали его на три месяца (с 3 сентября по 5 декабря 1830 года). Вынужденное ожидание оказалось самым счастливым и продуктивным временем в пушкинской творческой биографии.

Вернувшись в Москву, поэт написал будущему издателю Пётр Александрович Плетнёв (1791–1866) — критик, поэт, преподаватель. Близкий друг Пушкина. Был учителем словесности в петербургских женских институтах, кадетских корпусах, Благородном пансионе, преподавал литературу будущему императору Александру II. С 1840 по 1861 год был ректором Санкт-Петербургского университета. Писал стихи и критические статьи, был редактором альманаха «Северные цветы» и журнала «Современник» после смерти Пушкина. В 1846 году продал «Современник» Николаю Некрасову и Ивану Панаеву. ⁠ в Петербург: «Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привёз сюда: 2 последние главы «Онегина», 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим Anonyme. Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан». Сверх того, написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Ещё не всё (весьма секретное) <для тебя единого. — Прим. Пушкина>. Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржёт и бьётся и которые напечатаем также Anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает» ¹  П. А. Плетнёву, 9 декабря 1830 года. ⁠ . Рукописи датированы самим Пушкиным: с 9 сентября по 20 октября, причём временем написания каждой указывается только один день.

Готовя книгу к печати, Пушкин изменил первоначальный хронологический порядок текстов: написанные последними «Выстрел» и «Метель» оказались в начале сборника.

С современной точки зрения, «Повести Белкина» — вовсе не повести (этим термином обычно обозначается средний эпический жанр, мини-роман, в XX веке культивируемый, скажем, Валентином Распутиным или Юрием Трифоновым).

Во-первых, повести — обозначение не жанра, а скорее формы повествования. Разные истории рассказывают — повествуют — названные в пушкинском примечании лица. Один из критиков (упомянутый в письме Плетнёву Булгарин) назвал пушкинские тексты анекдотами. Точнее говоря, это новеллы (необыкновенная история с чётким фабульным строением), противопоставленные жанру рассказа (обыкновенная история), очерка (невыдуманная история) или волшебной сказки (фантастическая история).

Во-вторых, Пушкин-автор скрыт сразу за двумя (или даже несколькими) масками: для начала это сам Иван Петрович Белкин, затем издатель А. П. (которого, несмотря на те же инициалы, не обязательно отождествлять с автором). Наконец, и Белкин тоже не автор, а собиратель историй: «Смотритель» рассказан был ему титулярным советником А. Г. Н., «Выстрел» подполковником И. Л. П., «Гробовщик» приказчиком Б. В., «Метель» и «Барышня» девицею К. И. Т.». Впрочем, скоро главная маска, — собственно, Белкина — была сброшена.

В-третьих, «Повести Белкина» отличаются синтаксическим и семантическим пуризмом: «короткая, простая фраза — без ритмических образований, без стилистических фигур» (Борис Эйхенбаум). Лингвисты отмечают, что в «Повестях» преобладают простые предложения (в «Метели» их более 70 %), мало инверсий и сравнений, зато много глаголов.

Истоки этой прозы и её стилистический эффект хорошо определил тот же Эйхенбаум: 

Пушкин создавал свою прозу на основе своего же стиха. Именно поэтому она — на таком расстоянии от стиха. Это не «поэтическая проза» Марлинского или Гоголя. Маленькая фабула развёртывается в увлекательный сюжет, рассказанный стилем «свободного разговора». Это не «быстрые» повести; наоборот — при помощи тонких художественных приёмов Пушкин задерживает бег новеллы, заставляет ощущать каждый его шаг.

В «Повестях Белкина» находят целую библиотечку разнообразных литературных отсылок, причём иронически-полемичных.

«Выстрел» имеет параллели в «истинном анекдоте» «Убедительный урок» из журнала «Благонамеренный» Журнал, издававшийся Александром Измайловым в 1818–1826 годах. Был основан при Вольном обществе любителей российской словесности, наук и художеств. Упоминается в пушкинском «Евгении Онегине»: «Я знаю: дам хотят заставить / Читать по-русски. Право, страх! / Могу ли их себе представить / С «Благонамеренным» в руках!» ⁠ (1821), повести Ореста Сомова Орест Михайлович Сомов (1793–1833) — критик, писатель, журналист. Служил столоначальником в правлении Российско-американской компании. Был арестован после восстания декабристов, поскольку в здании компании собирались члены Северного общества, но затем освобождён. Писал стихи, повести и рассказы по мотивам украинского фольклора. Вместе с Антоном Дельвигом издавал альманахи «Северные цветы» и «Подснежник». Был редактором «Литературной газеты». Автор трактата «О романтической поэзии», сыгравшего важную роль в становлении романтизма в русской литературе. ⁠ «Странный поединок» (1826), «Вечере на бивуаке» (1823) и других повестях Александра Бестужева-Марлинского Александр Александрович Бестужев (1797–1837) — писатель, литературный критик. C 1823 по 1825 год вместе с Кондратием Рылеевым издавал журнал «Полярная звезда», в котором публиковал свои литературные обозрения. За участие в декабристском восстании Бестужева, находящегося в чине штабс-капитана, сослали в Якутск, затем разжаловали в солдаты и отправили воевать на Кавказ. С 1830 года в печати начали появляться повести и рассказы Бестужева под псевдонимом Марлинский: «Фрегат «Надежда», «Аммалат-бек», «Мулла-Нур», «Страшное гадание» и другие. ⁠ .

Фабульно напоминает «Метель» повесть Владимира Панаева Владимир Иванович Панаев (1792–1852) — поэт, академик, крупный чиновник (некоторое время под его началом служил Гоголь). Писал по большей части стихотворные идиллии; единственный сборник «Идиллии Владимира Панаева» вышел в 1820 году. Панаев не любил литераторов-романтиков, в том числе Пушкина и Гоголя; они отвечали ему взаимностью. ⁠ «Отеческое наказание (Истинное происшествие)» (1819). В ней сын богатого помещика случайно занимает место жениха на свадьбе красавицы-крестьянки, а через несколько лет узнаёт её в соседской барышне. Сходные мотивы обнаруживаются и в драме Пьера Клода Нивеля де Лашоссе Пьер Клод Нивель де Лашоссе (1692–1754) — французский драматург. Писал стихи, фривольные фарсы. Считается создателем жанра нравоучительной комедии. Среди его пьес — «Модный предрассудок» (1735), «Ме­ла­ни­да» (1741), «Па­ме­ла» (1743), «Шко­ла ма­те­рей» (1744), «Гу­вер­нант­ка» (1747). ⁠ «Ложная антипатия» (1733). 

Аналогии к «Гробовщику» обнаруживаются не только в упомянутых весёлых гробокопателях Шекспира и Вальтера Скотта, но и в более близкой автору «Повестей» балладе Василия Жуковского «Светлана» (1808–1812): страшный сон — радостное пробуждение. 

Недостаток смелости менее всего извиняется молодыми людьми, которые в храбрости обыкновенно видят верх человеческих достоинств и извинение всевозможных пороков

Александр Пушкин

«Станционный смотритель» очевидно ведёт к «Бедной Лизе» Карамзина (однако с переменой судьбы героини) и опять-таки к французской повести Жан-Франсуа Мармонтеля «Лоретта» (1761), неоднократно переводившейся на русский язык в конце ХVIII века (в том числе тем же Карамзиным). В «Лоретте» богатый и легкомысленный граф увозит дочь добродетельного фермера Базиля/Василия, но в конце концов, после перипетий, во многом совпадающих с пушкинской фабулой, женится на ней. И, конечно, ключевым мотивом этой повести оказывается притча о блудном сыне, лубочные картинки которой украшают «смиренную, но опрятную обитель» смотрителя. 

«Барышня-крестьянка» тоже имеет как отдалённые («Ромео и Джульетта», комедия Пьера де Мариво «Игра любви и случая»), так и близкие (та же «Бедная Лиза») источники. 

Однако Пушкин пародирует/интерпретирует не просто отдельные тексты, но — жанры. Василий Гиппиус замечал ² Гиппиус В. В. Повести Белкина // Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока. М.; Л.: Наука, 1966. С. 42. ⁠ : 

...Схематизму характеров, ситуаций, сюжетов Пушкин, как и всегда, противопоставляет живое многообразие действительности. Столкнувшись с Марлинским и на таком частном мотиве, как прерванная дуэль, и на таком более общем, как страстный характер, Пушкин создаёт повесть <«Выстрел»> не только преодолевающую, но и отменяющую Марлинского — подобно тому как «Станционный смотритель» преодолел (и отменил) допушкинскую чувствительную «слёзную» повесть, «Барышня-крестьянка» — чувствительно-идиллическую, а «Гробовщик» — нравоописательный очерк.

Изданием книги занимался ректор Петербургского университета, профессор, историк литературы, критик и близкий друг Пушкина Пётр Плетнёв. Первое издание (конец октября 1831 года) вышло под заглавием «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П.».

Пушкин, играя с читателями, особенно не скрывал своего авторства. В письме (около 15 августа 1831 года) он инструктировал издателя: «Смирдину Александр Филиппович Смирдин (1795–1857) — книгоиздатель. Служил в московских и петербургских книжных лавках. В 1823 году приобрёл книжную лавку Василия Плавильщикова и начал издательскую деятельность. Смирдин издавал сочинения Карамзина, Жуковского, Пушкина, Крылова, Булгарина. В 1834 году основал журнал «Библиотека для чтения», также издавал журнал «Сын отечества». В 1840-х годах издательство разорилось из-за слишком высоких гонораров авторам, последние годы жизни Смирдин провёл в бедности. ⁠ шепнуть моё имя с тем, чтобы он перешепнул покупателям».

Уже во втором издании (1834) акроним был раскрыт. Сборник, наряду с «Повестями…» включающий «Две главы из исторического романа» и «Пиковую даму», был назван «Повести, изданные Александром Пушкиным».

Пушкин, предсказывая реакцию Фаддея Булгарина, сначала ошибся, потом угадал: автор популярного романа «Иван Выжигин», увидев внезапного соперника в русской прозе, сначала одобрил книгу, а потом, уже после выхода второго издания, «заругал», правда не лично, а опубликовав рецензию Павла Строева Павел Михайлович Строев (1796–1876) — историк, библиограф. Служил в архиве Министерства иностранных дел. Издавал журнал «Современный наблюдатель российской словесности». Совместно с Константином Калайдовичем участвовал в поисках древних рукописей в подмосковных монастырях. Выпустил множество научных трудов. ⁠ (которую долгое время считали тоже булгаринской): 

В сей книжке помещены шесть (рецензент считает и предисловие от мнимого издателя. — И. С.) анекдотов, приключений, странных случаев, — как вам угодно назвать их, рассказанных мастерски: быстро, живо, пламенно, пленительно.

Северная пчела. 1831. № 255. 10 ноября

Ни в одной из «Повестей Белкина» нет идеи. Читаешь — мило, гладко, плавно; прочтёшь — всё забыто, в памяти нет ничего, кроме приключений. «Повести Белкина» читаются легко, ибо они не заставляют думать.

Северная пчела. 1834. № 192. 27 августа

Довольно скептическим был и отзыв другого пушкинского конкурента — прозаика, критика, издателя журнала «Московский телеграф» Николая Полевого, не сомневавшегося в авторстве «Повестей» ³  Московский телеграф. 1831. Ч. 42. № 22. ⁠ : 

Вот также пять маленьких сказочек, которые напечатал г-н А. П., почитая их занимательными, вероятно, не для детей, а для взрослых. <…> Этот И. П. Белкин, этот издатель сочинений его, который подписывается буквами А. П. и о котором в объявлении книгопродавцев говорят как о славном нашем поэте, не походят ли они на дитя, закрывшее лицо руками и думающее, что его не увидят? <…> Лучшею из всех повестей Белкина нам показалась — «Станционный смотритель». В ней есть несколько мест, показывающих знание человеческого сердца. Забавна и шутка, названная: «Гробовщик». Зато в повестях: «Выстрел», «Метель» и «Барышня-крестьянка» нет даже никакой вероятности, ни поэтической, ни романической. Это фарсы, затянутые в корсет простоты, без всякого милосердия. 

Более важно, что сходная оценка была высказана начинающим критиком Виссарионом Белинским ⁴ Молва. 1835. Ч. IX. № 7. ⁠ , побивающим Пушкина-прозаика его же переиначенной цитатой из «Евгения Онегина» (вздор — вместо сор): 

Будь эти повести первое произведение какого-нибудь юноши — этот юноша обратил бы на себя внимание нашей публики; но, как произведение Пушкина... осень, осень, холодная, дождливая осень, после прекрасной, роскошной, благоуханной весны, словом,

...прозаические бредни,
Фламандской школы пёстрый вздор!

<…>

Из повестей, собственно, только первая, «Выстрел», достойна имени Пушкина.

 Столь же непримиримую позицию Белинский (к тому времени уже маститый критик) сохранил в цикле статей «Сочинения Александра Пушкина», задачей которых было утверждение поэта как ключевой фигуры новой русской литературы. В этом монументальном цикле, где «Евгений Онегин» и «Борис Годунов» разбирались на десятках страниц, «Повестям» был уделён один абзац: «В 1831 году вышли «Повести Белкина», холодно принятые публикою и ещё холоднее журналами. Действительно, хотя и нельзя сказать, чтоб в них уже вовсе не было ничего хорошего, всё-таки эти повести были недостойны ни таланта, ни имени Пушкина. Это что-то вроде повестей Карамзина, с тою только разницею, что повести Карамзина имели для своего времени великое значение, а повести Белкина были ниже своего времени. Особенно жалка из них одна — «Барышня-крестьянка», неправдоподобная, водевильная, представляющая помещичью жизнь с идиллической точки зрения...»

Как это часто бывало в русской литературе, давать иную оценку и углублять понимание пушкинских текстов пришлось критикам и писателям следующего поколения. 

Современники почти не обратили внимания на образ составителя, создателя книги. Его переоценку начал скорее поэт, чем критик, «последний романтик» Аполлон Григорьев Аполлон Александрович Григорьев (1822–1864) — поэт, литературный критик, переводчик. С 1845 года начал заниматься литературой: выпустил книгу стихов, переводил Шекспира и Байрона, писал литературные обзоры для «Отечественных записок». С конца 1950-х годов Григорьев писал для «Москвитянина» и возглавлял кружок его молодых авторов. После закрытия журнала работал в «Библиотеке для чтения», «Русском слове», «Времени». Из-за алкогольной зависимости Григорьев постепенно растерял влияние и практически перестал печататься. ⁠ . Он превратил скромного Ивана Петровича едва ли не в главного героя русской ментальности, придумав смирный тип, противопоставленный типу хищному (так чуть раньше Тургенев разделил человечество на Гамлетов и Дон Кихотов):

Тип Ивана Петровича Белкина был почти любимым типом поэта в последнюю эпоху его деятельности. <…> Белкин пушкинский есть простой здравый толк и простое здравое чувство, кроткое и смиренное, — толк, вопиющий против всякой блестящей фальши, чувство, восстающее законно на злоупотребления нами нашей широкой способности понимать и чувствовать.

«Граф Л. Толстой и его сочинения» (1862)

Чуть позднее эту идею подхватил Достоевский, в чьём журнале «Время» печатался Григорьев: «Но обращусь лучше к нашей литературе: всё, что есть в ней истинно прекрасного, то всё взято из народа, начиная с смиренного, простодушного типа Белкина, созданного Пушкиным. У нас всё ведь от Пушкина» ⁵ «Дневник писателя». 1876. Февраль. Глава I. Раздел II. «О любви к народу. Необходимый контракт с народом». ⁠ .

К пушкинской книге стал внимательно присматриваться и сам герой григорьевской статьи: «Вы не поверите, что я с восторгом, давно уже мною не испытываемым, читал это последнее время, после вас — «Повести Белкина», в 7-й раз в моей жизни. Писателю надо не переставать изучать это сокровище. На меня это новое изучение произвело сильное действие. Я работаю, но совсем не то, что хотел» ⁶ Л. Н. Толстой — П. Д. Голохвастову, 30 марта 1873 года. ⁠ . А работает Толстой в это время над «Анной Карениной». Письмо не было отправлено, но вскоре тому же адресату было написано другое, со сходной оценкой.

Затем наступило время историко-литературных штудий. Первой монографией оказалась уже послереволюционная эссеистическая книжка-брошюра В. С. Узина «О Повестях Белкина. Из комментариев читателя» (1924).

Боязнь, сопровождающая молодые наши проказы, составляет и главную их прелесть

Александр Пушкин

В советскую эпоху «Повести Белкина» начали экранизировать и ставить на сцене. Ещё в немом кино по одной и той же повести были сняты «Станционный смотритель» (1918, режиссёр Александр Ивановский) и «Коллежский регистратор» (1925, режиссёры Юрий Желябужский, Иван Москвин). Актёр МХТ Москвин сыграл здесь главную роль, которую считают одной их лучших его киноработ. 

Через десятилетия разные советские режиссёры и с разным успехом воспроизвели весь цикл в звуковом кино и телеверсиях: «Метель» (1964, режиссёр Владимир Басов), «Выстрел» (1966, режиссёр Наум Трахтенберг), «Станционный смотритель» (1972, режиссёр Сергей Соловьёв), «Повести Белкина: Гробовщик» (1990, режиссёр Пётр Фоменко), «Барышня-крестьянка» (1995, режиссёр Алексей Сахаров).

Георгий Свиридов написал к «Метели» музыку, которая позднее превратилась в самостоятельное произведение — «Музыкальные иллюстрации к повести А. С. Пушкина «Метель» (1974). 

В год очередной пушкинской относительно круглой даты (220 лет со дня рождения) большой проект начал РАМТ (Российский академический молодёжный театр). Молодые режиссёры в разных театральных пространствах в течение года поставят все пушкинские повести. 6 июня 2019 года, в день рождения поэта, состоялась премьера «Станционного смотрителя» (режиссёр Михаил Станкевич). 

В литературе же на самый смелый эксперимент — и тоже в странную круглую дату, столетие со дня смерти поэта, — решился Михаил Зощенко. Он сочинил «шестую повесть Белкина» «Талисман», сопроводив этот опыт следующей преамбулой: 

Мне казалось (и сейчас кажется), что проза Пушкина — драгоценный образчик, на котором следует учиться писателям нашего времени.

Занимательность, краткость и чёткость изложения, предельная изящность формы, ирония — вот чем так привлекательна проза Пушкина. <…>

И вот теперь, после семнадцати лет моей литературной работы, я не без робости приступаю к копии с пушкинской прозы. И для данного случая я принял за образец «Повести Белкина». Я надумал написать шестую повесть в той манере и в той «маске», как это сделано Пушкиным.

В новелле в концентрированном виде представлены мотивы «Повестей Белкина». Действие её происходит накануне и во время Отечественной войны 1812 года. Здесь есть страстная любовь, несостоявшаяся дуэль, ситуация qui pro quo «Кто вместо кого». Латинское выражение, обозначающее путаницу, недоразумение, когда одно принимается за другое. В театре этот приём используют для создания комической ситуации. ⁠ , таинственный талисман (цепочка с головой дракона), несчастный случай (самоубийство). Тщательно воспроизводится и «белкинская» структура рассказа в рассказе, предварённая эпиграфом из оды Михаила Хераскова «Знатная порода»: «Не титла славу вам сплетают, / Не предков наших имена». В то же время Зощенко отказывается от своих знаменитых «словечек», от сказа. Лишь серьёзный нравоучительный финал (поручик потерял подаренный любимой женщиной талисман и спасся благодаря собственной смелости) отчасти корректирует пушкинскую повествовательную логику. В общем же «Талисман» органично выглядит в качестве «Шестой повести Белкина». Михаил Зощенко умел и это. 

Описанная Пушкиным реакция его приятеля, сурового элегического поэта-философа Евгения Баратынского, кажется странной. Что же смешного он нашёл в повестях? 

Исследователи обычно утверждают, что Пушкин пародировал штампы устаревшей и устаревающей массовой просветительской, сентиментальной и романтической литературы. При чтении повестей полемическая авторская интонация, конечно, ощутима, причём очевидна и её динамика. Насмешки, иронии почти лишены «Выстрел», «Метель» и «Станционный смотритель», она пунктирно появляется в «Барышне-крестьянке», а в «Гробовщике» доминирует. 

Мы, однако, не расхохочемся, а в лучшем случае улыбнёмся, читая такие, например, парадоксальные фрагменты: «Над воротами возвысилась вывеска, изображающая дородного Амура с опрокинутым факелом в руке, с подписью: «Здесь продаются и обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются напрокат и починяются старые» — или: «Из русских чиновников был один будочник, чухонец Юрко, умевший приобрести, несмотря на своё смиренное звание, особенную благосклонность хозяина. Лет двадцать пять служил он в сём звании верой и правдою, как почталион Погорельского. Пожар двенадцатого года, уничтожив первопрестольную столицу, истребил и его желтую будку. Но тотчас, по изгнании врага, на её месте явилась новая, серенькая с белыми колонками дорического ордена, и Юрко стал опять расхаживать около неё с секирой и в броне сермяжной» (комментаторы подсказывают, что Пушкин отсылает нас к повести Антония Погорельского Алексей Алексеевич Перовский (1787–1836) — писатель, работал под псевдонимом Антоний Погорельский. Перевёл на немецкий «Бедную Лизу» Карамзина. Занимался ботаникой, три его публичные лекции на эту тему были изданы отдельной книгой. Участвовал в Отечественной войне 1812 года. Был близок литературному кружку арзамасцев. Воспитывал племянника, будущего писателя Алексея Константиновича Толстого. Автор сборника новелл «Двойник, или Мои вечера в Малороссии», написанной для племянника сказки «Чёрная курица, или Подземные жители», романа «Монастырка». ⁠ «Лафертовская маковница» и сказке Александра Измайлова Александр Ефимович Измайлов (1770–1831) — баснописец, прозаик, публицист, издатель. С 1822 по 1824 год был председателем Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. С 1818 по 1826 год издавал журнал «Благонамеренный». ⁠ «Дура Пахомовна»).

«Ржание» Баратынского можно понять, но невозможно разделить. Полемические, пародийные аспекты «Повестей» утрачены и проявляются только после объяснений исследователей. 

Такова обычная судьба пародии, причём не гротескной, гиперболической: утрата второго плана превращает её в «просто рассказ» (или стихи), не обязательно смешные. 

К счастью, пародийная установка не является для Пушкина определяющей. 

Современники практически не обратили внимания на пушкинскую маску. Позднейшие исследователи, напротив, часто выдвигали её на первый план, называя предисловие к сборнику шестой повестью. Существуют работы, подробно разграничивающие голоса и стили титулярного советника А. Г. Н. и девицы К. И. Т, И. П. Белкина, издателя А. П., наконец, самого автора.

«В «Повестях Белкина» образ автора складывается из сложных стилистических отношений между «издателем», автором, его биографом — другом автора и рассказчиками. <…> Стиль Белкина теперь становится посредствующим звеном между стилями отдельных рассказчиков и стилем «издателя», наложившего на все эти рассказы отпечаток своей литературной манеры, своей писательской индивидуальности. <…> Каждая повесть представляет собою синтез разных стилей, разных пластов речи» (Виктор Виноградов).

В оппозиции к подобному онтологическому прочтению, превращающему невидимого Белкина в характер, подобный Сильвио или Вырину, другой филолог может заявить: «…Нарочитая человеческая неопределённость и отсутствие своего выраженного слова в тексте отличают рассказчика Белкина от рассказчика более обычного типа. <…> Белкин — не воплощённый рассказчик — фигура, более характерная для послепушкинской прозы, — но «медиум», повествовательная среда, объединившая повествующего автора с миром его повествования» (Сергей Бочаров).

 В общем, про маску Белкина можно сказать примерно то же, что и про пародийность «Повестей»: если даже исследовательские усилия позволяют её обнаружить, читателем она практически не улавливается. 

 Общий эпиграф к сборнику взят из комедии Дениса Фонвизина «Недоросль» (1781; д. 4, явл. VIII): 

Г - ж а  П р о с т а к о в а

То, мой батюшка, он ещё сызмала к историям охотник.

С к о т и н и н

Митрофан по мне.

Контекст, знакомый читателю пушкинской эпохи, уже намечал позицию книги по отношению к предшествующей литературной традиции и настраивал на определённое прочтение. После неудачного испытания Митрофанушки в грамматике (знаменитые «дверь существительна» и «дверь прилагательна») переходят к истории, причём собеседники Правдина и Милона, «Скотининых чета седая», путаются в значениях истории как предмета и историй, которые рассказывает скотница Хавронья. Уже в эпиграфе издатель А. П. лукаво подмигивает понимающему читателю: не будут ли рассказы титулярного советника, девицы и прочих напоминать истории словоохотливой скотницы? 

Далее в пяти повестях использовано шесть эпиграфов («Выстрелу» досталось два). 

Пушкин вообще любил эпиграфы: он сопровождал ими «Евгения Онегина», «Капитанскую дочку», «Пиковую даму». Сохранился листок, где все эпиграфы к повестям выписаны на одной странице. Они взяты из повести Александра Бестужева-Марлинского Александр Александрович Бестужев (1797–1837) — писатель, литературный критик. C 1823 по 1825 год вместе с Кондратием Рылеевым издавал журнал «Полярная звезда», в котором публиковал свои литературные обозрения. За участие в декабристском восстании Бестужева, находящегося в чине штабс-капитана, сослали в Якутск, затем разжаловали в солдаты и отправили воевать на Кавказ. С 1830 года в печати начали появляться повести и рассказы Бестужева под псевдонимом Марлинский: «Фрегат «Надежда», «Аммалат-бек», «Мулла-Нур», «Страшное гадание» и другие. ⁠ «Вечер на бивуаке», а также из стихов пушкинских предшественников и современников — Баратынского, Жуковского, Державина, Вяземского и Богдановича Ипполит Фёдорович Богданович (1743–1803) — поэт, переводчик. Богданович был чиновником: работал в Иностранной коллегии, русском посольстве при саксонском дворе, Государственном архиве. В 1783 году издал повесть в стихах «Душенька», вольное переложение романа Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона». Благодаря «Душеньке» Богданович стал широко известен, но дальнейшие его сочинения успеха не имели. ⁠ . Таким образом, Пушкин-прозаик расширяет литературный фон «Повестей», предлагает — в отличие от скрытых сюжетных параллелей — явную пунктирную «антологию», включающую классиков, сентименталистов, романтиков и своих современников, ещё не приписанных к определённым эпохам и направлениям. 

Эпиграфы вступают в разные отношения с текстом. 

Нравственные поговорки бывают удивительно полезны в тех случаях, когда мы от себя мало что можем выдумать себе в оправдание

Александр Пушкин

Эпиграфы к «Выстрелу» («Стрелялись мы. Баратынский». «Я поклялся застрелить его по праву дуэли (за ним остался ещё мой выстрел). Вечер на бивуаке») и «Метели» (большая цитата из «Светланы» Жуковского) выделяют кульминационные эпизоды повестей: растянувшуюся во времени дуэль и странное, таинственное венчание в церкви. 

Эпиграф «Коллежский регистратор, / Почтовой станции диктатор. Князь Вяземский» иронически освещает содержание самого серьёзного, драматического «Станционного смотрителя». Самсон Вырин оказывается не диктатором, а невольной жертвой. Впрочем, ирония очевидна уже в оксюмороне Вяземского: коллежский регистратор (низшая ступень в Табели о рангах) — диктатор.

Эпиграф в «Барышне-крестьянке»: «Во всех ты, Душенька, нарядах хороша. Богданович», — напротив, дублирует фабулу, в которой Лиза Муромская оказывается привлекательна во всех превращениях.

Серьёзность, мрачность сентенции Державина («Не зрим ли каждый день гробов, / Седин дряхлеющей вселенной?») контрастирует с юмором «Гробовщика».

В планах Пушкина был и ещё один вариант общего эпиграфа к повестям: «А вот то будет, что и нас не будет». Однако этой сентенции святогорского игумена Ионы Игумен Иона (1759 — ?) — священнослужитель. С 1825 года был настоятелем Святогорского Свято-Успенского монастыря, который находился неподалёку от Михайловского. Под его духовный надзор был отдан Александр Пушкин во время ссылки. ⁠ , достойной шекспировских гробовщиков, он предпочёл дурашливо-жизнерадостные реплики фонвизинских персонажей.

 Главным героем/двигателем сюжета «Повестей Белкина» кажется Случай.

 В черновике едва начатого стихотворения «О, сколько нам открытий чудных…» (октябрь — ноябрь 1829) он назван «бог изобретатель», а в вариантах ещё — «вождь», «отец», наконец, «изобретательный слепец».

В статье об «Истории русского народа» Николая Полевого Николай Алексеевич Полевой (1796–1846) — литературный критик, издатель, писатель. С 1825 по 1834 год издавал журнал «Московский телеграф», после закрытия журнала властями политические взгляды Полевого стали заметно консервативнее. С 1841 года издавал журнал «Русский вестник». ⁠ , которую Пушкин писал в Болдинскую осень параллельно с повестями, есть более абстрактная формула: «Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая — мощного, мгновенного орудия провидения».

В «Повестях» Пушкин, пожалуй, ближе к поэтической формулировке. Случай здесь в самом деле изобретательный слепец, обращённый к простодушному Ивану Петровичу Белкину или девице К. И. Т., подстраивающий встречи рассказчика с Сильвио и его дуэльным противником, вопреки опасениям отца устраивающий счастливую судьбу Дуни, соединяющий двух влюблённых драматически («Метель») или анекдотически («Барышня-крестьянка»), дающий плутоватому гробовщику радостное пробуждение и надежду на изменение. 

Пушкин обнаруживает новеллистические структуры в современной жизни. Но его вдруг оказываются не ужасными или таинственными, а тёплыми, домашними, ручными, в конечном счёте вросшими в русский быт, вырастающими из него.

К простым и загадочным пушкинским фабулам-анекдотам критика и литературоведение почти за два века создали разнообразные пристройки. Аполлон Григорьев придумал смирного Белкина, Наум Берковский — эпическую полноту повестей, многочисленные исследователи интертекстов — библиотеку иронических отсылок, Александр Белый — драму совести, Владимир Маркович — незавершённость, загадочность характеров.

А что, если посмотреть на эти тексты простодушно-детски, «подстриженными глазами»? Тогда мы заметим основные, базовые эмоции повестей: трагизм «Станционного смотрителя», драматизм «Выстрела» и мелодраматизм «Метели», идиллически счастливую развязку «Барышни-крестьянки», юмор «Гробовщика».

Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближний город полагается эпохою в жизни, и посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание

Александр Пушкин

Когда лицеист Павел Миллер в 1831 году увидел у Пушкина уже отпечатанную книжку «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П.» и осведомился об авторе, Пушкин ответил: «Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно».

Автор уже почти классического «Заповедника» (изба-музей Сергея Довлатова находится сегодня в двух километрах от священного Михайловского) предложил своё неканоническое объяснение канонической книги: 

Пушкин существует как икона, но не как учебное пособие, а между тем я совершенно однозначно считаю, что проза Пушкина — лучшая на русском языке, конкретно «Капитанская дочка», и ещё в больше степени — «Повести Белкина». И главное тут не простота и ясность Пушкина, а ещё и нечто большее. 

Читая Пушкина, видишь, что проза может обойтись без учёности, без философии и религии, даже без явной, подчёркнутой духовности. То есть достаточно как следует рассказать историю, житейский случай, и глубина жизни, её духовное содержание и всё прочее — проявятся сами собой. Чудо «Повестей Белкина» именно в том для меня, что это всего лишь «случаи из жизни», рассказанные без затей. Ни одну книгу я не перечитывал столько раз, сколько «Белкина», может, раз тридцать.

То есть Довлатов читал этого Пушкина — явная гипербола — в четыре раза чаще, чем Лев Толстой: тридцать раз против семи! 

В другом месте он размечтался: «Я очень намекал Майку Скэммелу, который пишет статью в «Атлантик», чтобы он ввернул: «Среди русских много последователей Толстого, Достоевского, Булгакова, Зощенко, но эпигон Пушкина-прозаика — один, Сергуня…»

«…Достаточно как следует рассказать историю…» Мысль Довлатова возвращает нас к первоосновам. История (миф), житейский случай (анекдот) — с этого начинается повествовательное искусство, этим оно, возможно, и окончится (фейсбучный пост — тоже в конечном счёте случай из жизни).