Скромный чиновник Акакий Акакиевич Башмачкин живёт в морозном Петербурге и терпит издевательства сослуживцев. Единственная его отрада — мечта о новой шинели: он предвкушает обновку, живёт в мыслях о ней и наконец тратит на шинель почти все свои деньги. Но его радость оказывается недолгой. Однажды «какие-то люди с усами» снимают с Башмачкина на улице новую шинель, а крупный полицейский чиновник («значительное лицо») отказывается помочь бедняге и грубо его отчитывает. Башмачкин не выдерживает удара и умирает, а после смерти становится привидением, преследующим зажиточных петербуржцев и срывающим с них шинели и шубы.

Последняя из повестей Николая Гоголя, «Шинель» оказала большое влияние на писателей-современников, стоявших у истоков натуральной школы, но особенно сильно — на литературу ХХ века, для которой унижение человека обществом стало одной из центральных тем.

Гоголь начал работать над повестью в 1839 году и возвращался к ней на протяжении двух следующих лет. Основная часть повести написана в Риме — как и поэма «Мёртвые души», над которой Гоголь работал параллельно. В 1841 году повесть была закончена.

«Шинель» — длинный монолог повествователя, сквозь который иногда звучит бормотанье главного героя Акакия Акакиевича, речь сотрудников петербургских ведомств, голоса городского дна, анекдоты, легенды и т. д. Автор эталонного литературоведческого анализа «Шинели» Борис Эйхенбаум показал, что своеобразный мир Башмачкина создаётся при помощи нескольких конкретных стилистических приёмов: многочисленных словесных игр (каламбуров), выразительно артикулированной «декламационно-патетической» речи рассказчика, жанровых контрастов между драмой и комедией, фантастикой и реализмом. Чтобы описать язык «Шинели», приближенный к разговорной речи, Эйхенбаум предложил термин «сказ» Вид повествования, ориентированный на разговорную речь. Например, произведения Николая Лескова: «Житие одной бабы», «Очарованный странник», «Запечатлённый ангел» и др. ⁠ .

При этом сюжет повести сведён к бытовому инциденту, по сути анекдоту, которыми Гоголь очень интересовался: Борис Эйхенбаум считал, что «сюжет у него всегда бедный, скорее — нет никакого сюжета, а взято только какое-нибудь одно комическое… положение». По сути, главное в «Шинели» — это неповторимые речевые жесты рассказчика, а не стройность и увлекательность самого рассказа.

Близко общавшийся с Гоголем в 1830-е годы Павел Анненков Павел Васильевич Анненков (1813–1887) — литературовед и публицист, первый биограф и исследователь Пушкина, основатель пушкинистики. Приятельствовал с Белинским, в присутствии Анненкова Белинский написал своё фактическое завещание — «Письмо к Гоголю», под диктовку Гоголя Анненков переписывал «Мёртвые души». Автор воспоминаний о литературной и политической жизни 1840-х годов и её героях: Герцене, Станкевиче, Бакунине. Один из близких друзей Тургенева — все свои последние произведения писатель до публикации отправлял Анненкову. ⁠ вспоминал, как однажды писателю рассказали анекдот о рядовом чиновнике, страстном охотнике, который долго и трудно копил на лепажевское ружьё Жан Лепаж — знаменитый оружейник. Из «Маскарада» Лермонтова: «Возьмут Лепажа пистолеты, / Отмерят тридцать два шага». ⁠ и потерял его на первой же охоте. После своей утраты он заболел и только участие родственников и друзей, купивших ему новое ружьё, смогло вернуть его к нормальной жизни. По словам Анненкова, «все смеялись анекдоту, имевшему в основании истинное происшествие, исключая Гоголя, который выслушал его задумчиво и опустил голову. Анекдот был первой мыслию чудной повести его «Шинель», и она заронилась в душу его в тот же самый вечер».

В более широком смысле «Шинель» — ироническое переосмысление литературы романтизма: Гоголь утрирует важный для романтизма мотив призрака, доводя его до абсурда и разбавляя гипертрофированно подробными деталями, которые на первый взгляд не имеют никакого значения. Вот характерный пример: 

...Один коломенский будочник видел собственными глазами, как показалось из-за одного дома привидение; но, будучи по природе своей несколько бессилен, так что один раз обыкновенный взрослый поросёнок, кинувшись из какого-то частного дома, сшиб его с ног, к величайшему смеху стоявших вокруг извозчиков, с которых он вытребовал за такую издёвку по грошу на табак, — итак, будучи бессилен, он не посмел остановить его, а так шёл за ним в темноте до тех пор, пока наконец привидение вдруг оглянулось и, остановясь, спросило: «Тебе чего хочется?» — и показало такой кулак, какого и у живых не найдёшь. Будочник сказал: «ничего», — да и поворотил тот же час назад». 

Если у писателей-романтиков и близких им авторов ( Погорельский Алексей Алексеевич Перовский (1787–1836) — писатель, работал под псевдонимом Антоний Погорельский. Перевёл на немецкий «Бедную Лизу» Карамзина. Занимался ботаникой, три его публичные лекции на эту тему были изданы отдельной книгой. Участвовал в Отечественной войне 1812 года. Был близок литературному кружку арзамасцев. Воспитывал племянника, будущего писателя Алексея Константиновича Толстого. Автор сборника новелл «Двойник, или Мои вечера в Малороссии», написанной для племянника сказки «Чёрная курица, или Подземные жители», романа «Монастырка». ⁠ ,   Вельтман Александр Фомич Вельтман (1800–1870) — писатель, лингвист, археолог. Двенадцать лет служил в Бессарабии, был военным топографом, участвовал в Русско-турецкой войне 1828 года. После отставки занялся литературой — Вельтман одним из первых начал использовать в романах приём путешествия во времени. Изучал древнерусскую литературу, перевёл «Слово о полку Игореве». Последние годы жизни служил директором Оружейной палаты Московского Кремля. ⁠ , Одоевский Владимир Фёдорович Одоевский (1804–1869) — писатель, филантроп. Председатель кружка «Общество любомудров». Совместно с Кюхельбекером выпускал альманах «Мнемозина». Автор утопического романа «4338-й год», повестей и рассказов, сборника философских эссе «Русские ночи». Одоевский много писал о музыке, он считается одним из основоположников русского музыкознания. Был директором Румянцевского музея, также занимался народным просвещением — выпускал журнал «Сельское чтение», сочинял образовательные «грамотки». ⁠ , сам Гоголь как автор «Вия») призраки были проводниками в мир чудесного и таинственного, то у Гоголя Акакий Акакиевич (и он ли это вообще?) даже после смерти продолжает пребывать в абсурдном и холодном мире Петербурга. 

В отличие от других повестей петербургского цикла, публиковавшихся с 1835 года, «Шинель» была опубликована не в сборнике (как «Невский проспект») и не в периодическом издании (как «Нос»), а сразу в третьем томе собрания сочинений Гоголя, выпущенном издательством А. Бородина и Ко в 1842 году, в один год с «Мёртвыми душами». 

Современники из демократического лагеря (например, Александр Герцен) прочитали повесть как «страшное» реалистическое произведение, герой которого — «маленький человек» Акакий Башмачкин, сломавшийся под грузом нищеты, бессмысленной работы и социального давления. А Николай Чернышевский, называвший «гоголевским» целый период в русской литературе (1820–40-е), относился к повести амбивалентно: одновременно хвалил автора за сострадание к «маленькому человеку» и упрекал в том, что он поощряет в читателе самолюбование на фоне очевидно ущербного героя (и всё это в одной статье, «Не начало ли перемены?»). При этом прихотливая авторская интонация повести практически не рассматривалась, а фантастические и даже мистические детали воспринимались как эпатаж, делающий проблему социальной уязвимости и неприкаянности «маленького человека» более явной. А такой апологет творчества Гоголя, как Виссарион Белинский, повестью не заинтересовался и отозвался о ней довольно формально: «…Новое произведение, отличающееся глубиной идеи и чувства, зрелостию художественного резца».

 Критики-славянофилы ( Юрий Самарин Юрий Фёдорович Самарин (1819–1876) — публицист, философ. Один из идеологов славянофильства. Служил в министерстве внутренних дел. Занимался крестьянской реформой в составе Самарского губернского комитета. Автор книг «Иезуиты и их отношение к России» и «Православие и народность». ⁠ , Степан Шевырёв Степан Петрович Шевырёв (1806–1864) — литературный критик, поэт. Участвовал в кружке «любомудров», издании журнала «Московский вестник», был близким другом Гоголя. С 1835 по 1837 год был критиком «Московского наблюдателя». Вместе с Михаилом Погодиным издавал журнал «Москвитянин». Шевырёв был известен своими консервативными взглядами, именно он считается автором фразы «загнивающий Запад». В 1857 году между ним и графом Василием Бобринским из-за политических разногласий произошла ссора, закончившаяся дракой. Из-за этого инцидента Шевырёва уволили со службы и выслали из Москвы. ⁠ , Алексей Хомяков Алексей Степанович Хомяков (1804–1860) — поэт, публицист, философ. Первые стихи публиковал в декабристском альманахе «Полярная звезда», в 1825 году уехал за границу. Принял участие в Русско-турецкой войне, после которой вышел в отставку. Автор исторических драм «Ермак» и «Димитрий Самозванец». Хомяков — основоположник и теоретик славянофильства, последние годы жизни посвятил историко-философскому труду «Мысли по вопросам всеобщей истории». Умер, помогая крестьянам во время эпидемии холеры. ⁠ ), напротив, с одобрением подчёркивали стилистическое новаторство повести и отсутствие прямых социально-политических выводов.

Публикация «Шинели» совпала с публикацией поэмы «Мёртвые души», которой, конечно, досталось больше заинтересованного внимания читателей и критиков. Новую жизнь повесть обрела в XX веке. «Шинель» (и творчество Гоголя в целом) повлияло как на литературу русского (в диапазоне от Андрея Белого до Юрия Мамлеева), так и мирового (Франц Кафка, Элиас Канетти) модернизма. Классик японской литературы Акутагава Рюноскэ даже написал своеобразный ремейк гоголевской повести — рассказ «Бататовая каша» (1916).

В 1918 году вышла знаменитая статья Бориса Эйхенбаума «Как сделана «Шинель» Гоголя» — один из манифестов формального метода в литературоведении. Во многом анализ Эйхенбаума актуален и по сей день. В более конвенциональном ключе рассматривает «Шинель» Владимир Набоков в своих лекциях по русской литературе и небольшой монографии «Николай Гоголь». Споря с теми, кто находил у Гоголя обличение общества (Герцен, Чернышевский), он утверждает, что «провалы и зияния в ткани гоголевского стиля соответствуют разрывам в ткани самой жизни. Что-то очень дурно устроено в мире, а люди — просто тихо помешанные, они стремятся к цели, которая кажется им очень важной, в то время как абсурдно-логическая сила удерживает их за никому не нужными занятиями — вот истинная «идея» повести» ¹ Набоков В. В. Апофеоз личины // Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М.: Независимая газета, 1999. C. 126. ⁠ . 

В 1926 году режиссёры Григорий Козинцев Григорий Михайлович Козинцев (1905–1973) — режиссёр, сценарист. Один из основателей театральной мастерской «Фабрика эксцентрического актёра», затем преобразованной в киномастерскую «ФЭКС». Автор фильмов «Шинель», «Чёртово колесо», «С. В. Д.», «Дон Кихот». С 1944 года вёл режиссёрскую мастерскую во ВГИКе, с 1965 года руководил режиссёрской мастерской при «Ленфильме». ⁠ и Леонид Трауберг Леонид Захарович Трауберг (1902–1990) — режиссёр, сценарист. Один из основателей театральной мастерской «Фабрика эксцентрического актёра», затем преобразованной в киномастерскую «ФЭКС». Автор фильмов «Шинель», «Чёртово колесо», «С. В. Д.», «Дон Кихот». Преподавал в Ленинградском институте сценических искусств, Ленинградском театральном институте и Высших курсах сценаристов и режиссёров при Госкино СССР. Дочь — переводчица и эссеистка Наталья Трауберг. ⁠ сняли по мотивам «Шинели» фильм — он стал одним из вершинных достижений советского кинематографа 1920-х. В 1951 году актер-мим Марсель Марсо создаёт пластическую композицию «Шинель», которая делает его суперзвездой пантомимы. В 1954 году английский режиссёр Майкл Маккарти снял по мотивам гоголевской повести фильма «Пробуждение», пригласив на главную роль великого американского комика Бастера Китона. Повесть послужила источником вдохновения и для итальянского неореализма: в 1952 году выходит «Шинель» Альберто Латтуады, действие которой происходит в Северной Италии. В 1959 году в Советском Союзе вышла экранизация «Шинели», где роль Башмачкина играл Ролан Быков. В 1981 году режиссёр-мультипликатор Юрий Норштейн начинает работу над мультфильмом «Шинель», который не закончен и по сей день — к 2004 году, по словам режиссёра, было готово 25 минут экранного времени. За последние двадцать лет в России по повести Гоголя были выпущены два спектакля: первый — самый необычный — поставил в «Современнике» Валерий Фокин, где роль Башмачкина играла Марина Неёлова, а в 2008 году вышел спектакль Владимира Мирзоева с Евгением Стычкиным в главной роли.

Первоначально Гоголь хотел написать фантастический рассказ о «чиновнике, крадущем шинели» (именно так называлась «Шинель» в первом черновом наброске). Но за два года работы фантастический сюжет обрастал многочисленными деталями из жизни мелкого чиновничества, а также гротескными и порой саркастическими описаниями быта и нравов Петербурга 1820–30-х годов. Когда повесть была закончена, стало очевидно, что её сюжет и композиция балансируют между двумя замыслами, взаимно противоречащими и дополняющими друг друга в одно и то же время. Первый замысел — фантастический, основанный на городских легендах и слухах, второй — «психологически мотивированный», с «правильным» — нефантастическим — ходом действия» ² Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. М.: Худ. лит., 1988. C. 128. ⁠ , представляющий «суть современного… общественного уклада вообще» ³  Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М.; Л.: ГИХЛ, 1959. ⁠ . Подобный подход ( Григорий Гуковский Григорий Александрович Гуковский (1902–1950) — литературовед. Заведовал кафедрой русской литературы Ленинградского университета. В Пушкинском доме возглавил группу по изучению русской литературы XVIII века. Автор первого систематического курса по этой теме. Был эвакуирован из блокадного Ленинграда в Саратов. После войны был арестован в рамках кампании по «борьбе с космополитизмом», умер в заключении от сердечного приступа. ⁠ назвал его «реалистической фантастикой») позволяет свободно включать в произведение фантастические мотивы. Они проявляются в гиперболизированных описаниях города или интерьеров («Вдали, бог знает где, мелькал огонёк в какой-то будке, которая казалась стоявшею на краю света. <...> Он вступил на площадь не без какой-то невольной боязни... <...> Он оглянулся назад и по сторонам: точное море вокруг него») или в грёзах, страхах, галлюцинациях персонажа: 

Явления, одно другого страннее, представлялись ему беспрестанно: то видел он Петровича и заказывал ему сделать шинель с какими-то западнями для воров, которые чудились ему беспрестанно под кроватью, и он поминутно призывал хозяйку вытащить у него одного вора даже из-под одеяла; то спрашивал, зачем висит перед ним старый капот его, что у него есть новая шинель; то чудилось ему, что он стоит перед генералом, выслушивая надлежащее распеканье, и приговаривает: «Виноват, ваше превосходительство!» — то, наконец, даже сквернохульничал, произнося самые страшные слова, так что старушка-хозяйка даже крестилась, отроду не слыхав от него ничего подобного, тем более что слова эти следовали непосредственно за словом «ваше превосходительство».

В художественном мире Гоголя вещи всегда играли важную роль: от ружья, из-за которого нелепо поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, до шкатулки Чичикова, представляющей собой как бы модель его внутреннего мира. В повести центральный вещный образ — шинель — балансирует между вполне утилитарным предметом и символической «вечной идеей». С одной стороны, шинель — это осязаемая вещь, необходимая Башмачкину для вполне конкретных нужд: с её помощью он спасается от «врага всех, получающих четыреста рублей в год жалованья или около того», то есть от жестокого петербургского мороза. Кроме того, новая и недешёвая для Башмачкина шинель должна поднять его акции в глазах сослуживцев — которые, впрочем, более всего заинтересованы в том, чтобы поскорее «вспрыснуть» покупку, чем доводят Акакия Акакиевича до исступления.

В то же время шинель — это почти фетишистская обсессия героя, которая не отпускает его ни на миг. В отличие от других гоголевских фетишей (например, носа в одноимённой повести), шинель уже своей формой повторяет, так сказать, образ человека, причём человека, уже включённого в социальную иерархию (даже так несчастливо, как Башмачкин). В интерпретации же Юрия Лотмана шинель отождествляется с тёплым домом, в котором полунищий Башмачкин мог бы укрыться от неуютного враждебного мира. Кроме того, Гоголь привносит в образ шинели матримониально-эротические коннотации, называя её «приятной подругой жизни» Башмачкина, после соединения с которой «самое существование его сделалось как-то полнее, как будто бы он женился».

Мотив «маленького человека» появляется в русской литературе задолго до «Шинели»: так, например, литературовед Антон Аникин в качестве его первоисточника называет «Бедную Лизу» Николая Карамзина. Но именно в произведениях 1820–40-х, времени ужесточившихся нравов и законов Николаевской эпохи, задавленный социальным окружением и законами мироздания «маленький человек» становится одним из ключевых персонажей, о котором так или иначе высказываются все крупные авторы начиная с Александра Пушкина (Самсон Вырин из повести «Станционный смотритель»).

Первым «маленького человека» как социальный тип закавычил Белинский в статье 1840 года «Горе от ума», разбирая образ городничего из гоголевского «Ревизора»: «По понятию нашего городничего, быть генералом значит видеть перед собою унижение и подлость от низших, гнести всех негенералов своим чванством и надменностию; отнять лошадей у человека нечиновного или меньшего чином, по своей подорожной имеющего равное на них право; говорить братец и ты тому, кто говорит ему ваше превосходительство и вы, и проч. Сделайся наш городничий генералом — и, когда он живёт в уездном городе, горе маленькому человеку, если он, считая себя «не имеющим чести быть знакомым с г. генералом», не поклонится ему или на балу не уступит места, хотя бы этот маленький человек готовился быть великим человеком!.. тогда из комедии могла бы выйти трагедия для «маленького человека»...»  

Всегда найдётся такой круг людей, для которых незначительное в глазах прочих есть уже значительное

Николай Гоголь

У Белинского маленький человек упоминается пока как безымянная жертва облечённого властью самодура; в «Шинели» он появляется во плоти. Однако гоголевский Акакий Акакиевич (как и пушкинский Самсон Вырин) совсем не сводится к своему социальному измерению, важному для демократической критики; для Гоголя гораздо большее значение имеет экзистенциально-религиозный подтекст «малости», на который нам намекает имя персонажа. Акакий Акакиевич не просто затюканный обществом невротик, но своеобразный религиозный аскет, практически не участвующий в делах мира и сохраняющий свою малость перед Божественным взором. Думается, для Гоголя, в конце 1830-х — начале 1840-х годов переживающего тяжёлый экзистенциальный кризис, такая интерпретация мотива «маленького человека» была очень важна.

В последующие годы (вплоть до начала XX века) «маленький человек» воспринимался преимущественно как социальный тип, описание жизни которого должно повлиять на положение таких людей в обществе. Лучше всего это выразил Николай Чернышевский в статье «Не начало ли перемены?»: он сетует, что Гоголь создал слишком жалостливый портрет Акакия Акакиевича, которому можно лишь посочувствовать, но никак нельзя вдохновиться его социальным темпераментом и использовать в политической деятельности. Этот «недостаток» гоголевской повести, по мнению Чернышевского, исправляют авторы, знакомые с тонкостями народной жизни не понаслышке: например, Николай Успенский Николай Васильевич Успенский (1837–1889) — писатель, двоюродный брат писателя Глеба Успенского. Работал в журнале «Современник», дружил с Некрасовым и Чернышевским, разделял революционно-демократические взгляды. После конфликта с редакцией «Современника» и ухода из журнала работал учителем, время от времени печатал свои рассказы и повести в «Отечественных записках» и «Вестнике Европы». После смерти жены Успенский бродяжничал, выступал с уличными концертами, много выпивал и в итоге закончил жизнь самоубийством. ⁠ (а также, добавим, его двоюродный брат Глеб Успенский Глеб Иванович Успенский (1843–1902) — писатель. Печатался в педагогическом журнале Толстого «Ясная Поляна», «Современнике», большую часть карьеры проработал в «Отечественных записках». Был автором очерков о городской бедноте, рабочих, крестьянах, в частности очерков «Нравы Растеряевой улицы» и цикла повестей «Разорение». В 1870-х уехал за границу, где сблизился с народниками. Под конец жизни Успенский страдал нервными расстройствами, последние десять лет провёл в больнице для душевнобольных. ⁠ , авторы натуральной школы в 1840-е годы), показывающий своих героев не с лучшей стороны, обнажает унизительные социальные условия, в которых они живут. 

Имена в произведениях Гоголя всегда «семантически значительны» ⁴ Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М.; Л.: ГИХЛ, 1959. C. 191. ⁠  и, как правило, представляют собой соединение несоединимых слов, взятых из откровенно несовместимых контекстов. Например, он часто сталкивает античные имена с «говорящими» русскими или украинскими фамилиями или наоборот (самые яркие примеры — Хома Брут из повести «Вий» и дети помещика Манилова Фемистоклюс и Алкид из поэмы «Мёртвые души»).

 Имя для Башмачкина его мать выбирала по святцам из целого списка имён, напоминающих об Античности и раннем христианстве и при этом комично звучащих для русского уха: Моккий, Соссий, Хоздазат, Павсикахий, — эти имена её не устроили. 

«Нет, — подумала покойница, — имена-то всё такие». Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте; вышли опять три имени: Трифилий, Дула и Варахасий. «Вот это наказание, — проговорила старуха, — какие всё имена; я, право, никогда и не слыхивала таких. Пусть бы ещё Варадат или Варух, а то Трифилий и Варахасий».

В конце концов ребёнка просто называют в честь отца. Но имя Акакий естественно встраивается в тот же ряд. Невольно вызывающее скатологические Связанные с испражнениями. ⁠ ассоциации, оно переводится как «кроткий, не делающий зла» и при этом снижается забавной фамилией Башмачкин, которая «когда-то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла от башмака, ничего этого не известно». В этой фамилии есть едва уловимая неестественность: по правилам русской ономастики Раздел языкознания, изучающий имена собственные. В более узком смысле — имена собственные различных типов (географические названия, имена людей, названия водных объектов, клички животных и другое). ⁠ фамилии с окончанием на «-ин» не образуются от существительных второго склонения (таких как «башмак» или «башмачок»). Очевидно, что соединение имени и фамилии героя создаёт комический эффект, в свете которого и воспринимается печальная судьба Акакия Акакиевича.

В самом начале повести Акакий Акакиевич описан так: «низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щёк и цветом лица что называется геморроидальным». В общем, перед нами неопрятный пожилой человек с ослабленным иммунитетом и не особенно внимательный к своему здоровью. На это указывает и его быстрая смерть из-за сильной простуды на фоне нервного потрясения: конец Башмачкина ускорил разнос, устроенный ему крупным чиновником («значительным лицом») в полицейском ведомстве.

Возможно, здоровье Акакия Акакиевича было подорвано каким-то психическим расстройством депрессивного спектра (по мнению Михаила Эпштейна Михаил Наумович Эпштейн (1950) — философ, литературовед. С 1990 года живёт в США. Профессор теории культуры и русской литературы Университета Эмори (США), а также профессор русской литературы и теории культуры Даремского университета (Великобритания). Автор более 30 книг. Работал над проективным словарём русского и английского языков, а также Проективным словарём гуманитарных наук. ⁠ — социальной фобией), возникшим в результате понимания предопределённости своей судьбы: «Ребёнка окрестили, причём он заплакал и сделал такую гримасу, как будто предчувствовал, что будет титулярный советник». Жизненный мир Башмачкина чрезвычайно ограничен — а сам он подавлен, боится всего на свете, не способен общаться с людьми, а в моменты сильного волнения даже с трудом складывает отдельные слова во фразы («А я вот, того, Петрович… шинель-то, сукно… вот видишь, везде в других местах, совсем крепкое, оно немножко запылилось, и кажется, как будто старое, а оно новое, да вот только в одном месте немного того…»). Единственное исключение — обращённая к сослуживцам фраза «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?». Она лишний раз указывает на беззащитность и ранимость Башмачкина, но это не столько черты его характера, сколько симптомы, с которыми он уже свыкся. 

Гоголя связывали с Петербургом и его историей достаточно сложные отношения притяжения и отталкивания, которые отразились и на изображении петербургского пространства в его текстах. В «Шинели» социально-экономический и, так сказать, метафизический образ города доведён до наибольшей выразительности. 

«Петербургские» повести были написаны во время правления Николая I, который после подавления восстания декабристов ввёл жёсткую цензуру, фактически подчинив публичную сферу полицейскому ведомству и себе лично. В «Шинели» возникает противоречивый образ Петербурга — современного, но в то же время закрытого и основанного на бюрократической иерархии города: 

Сначала надо было Акакию Акакиевичу пройти кое-какие пустынные улицы с тощим освещением, но по мере приближения к квартире чиновника улицы становились всё живее, населённей и сильней освещены. Пешеходы стали мелькать чаще, начали попадаться и дамы, красиво одетые, на мужчинах попадались бобровые воротники…

Если в ранних повестях Гоголя, например в сборнике «Миргород», возникают идиллические, комические, тёплые (хоть и не лишенные абсурда) картины сёл, хуторов и частных владений, то мир «пустынного» Петербурга холоден и враждебен всему человеческому, жители его разобщены и прячутся от холода, одиночества и насмешек в своих съёмных квартирах-норах или, как Акакий Акакиевич, в шинели. Единственное, что, по мнению Юрия Лотмана, их может объединять — это «причастность к бумагам, делопроизводству, бюрократии». В этом смысле Башмачкин — типичный гоголевский петербуржец, помешанный на документах, которые он вновь и вновь истово переписывает, не стремясь хоть немного выйти за рамки своей повседневной работы или задуматься о повышении по службе: «Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь», — говорит он, когда «один директор, будучи добрый человек» предложил Акакию Акакиевичу более сложную работу, чтобы увеличить ему жалованье. 

Гоголь часто писал циклами. Так называемые петербургские повести не исключение, но в цикл их объединил не Гоголь — это было сделано уже после смерти писателя его исследователями. 

По мнению филолога Владимира Марковича, их объединяют «и сквозные темы, и ассоциативные переклички, и общность возникающих в них проблем, и родство стилистических принципов, и единство сложного, но при всём том, несомненно, целостного авторского взгляда». В «петербургских повестях» самый европейский город Российской империи чуть ли не впервые становится полноценным героем произведения, раскрывает противоречивые, непарадные стороны своего характера (то же самое происходит в пушкинской поэме «Медный всадник»; недаром лингвист Владимир Топоров Владимир Николаевич Топоров (1928–2005) — лингвист, литературовед. Работал в Институте славяноведения и балканистики. Топоров занимался сравнительно-историческим языкознанием, изучением фольклора, семиотикой (Топоров — один из основателей Тартуско-московской семиотической школы). Ввёл в литературоведение понятие «петербургский текст». Совместно с лингвистом Вячеславом Ивановым разработал теорию «основного мифа» — сюжета борьбы Громовержца со Змеем. Изучал санскрит, язык пали, древнеиндийский эпос. Первым перевёл на русский язык с языка пали «Дхаммападу», собрание изречений Будды. ⁠ считал Пушкина и Гоголя основателями традиции «петербургского текста»).

«Петербургские повести» объединяет не просто место действия. У их героев схожие амплуа и мировоззрения, в своей жизни они сталкиваются с пограничными ситуациями, которые могут быть связаны с безответной любовью («Невский проспект») или трагикомическим ощущением утраты («Нос», «Шинель»). Столкнувшись с кризисом, почти все герои петербургских повестей делают неадекватный выбор или терпят сокрушительное фиаско. От последствий краха их не спасают ни фантазия, ни воображение, которые лишь усугубляют конфликт между ранимым человеком и третирующей его социальной средой. Заостряя этот конфликт, Гоголь не оставляет камня на камне от умозрительных (романтических) представлений о человеке и обществе, показывая сложную и многоуровневую социальную жизнь Петербурга середины XIX века. 

Сцена ограбления Башмачкина — одна из самых таинственных в повести. Поздно возвращающийся с застолья, где «обмывали» его шинель, Башмачкин внезапно оказывается на загадочной площади, которая разверзается словно «море вокруг него». Несмотря на то что площадь находится в черте города, она пустынна и, кажется, вызывает у Башмачкина приступ агорафобии. Здесь-то его и подкарауливают «какие-то люди с усами»: избив Башмачкина, они отбирают у него новую шинель. На первый взгляд очевидно, что речь идёт о банальных грабителях, промышляющих уличным разбоем, — такими они оказываются у современного драматурга Олега Богаева, написавшего своеобразный ремейк «Шинели». Но для Гоголя всё-таки важно сохранить таинственную, почти мистическую природу этого инцидента, в котором уличные грабители, сами того не ведая, становятся инструментами метафизического зла. То же самое можно сказать и про значительное лицо, и даже про жестоких коллег Башмачкина. После смерти и сам Акакий Акакиевич сделается таким инфернальным субъектом:

По Петербургу пронеслись вдруг слухи, что у Калинкина моста и далеко подальше стал показываться по ночам мертвец в виде чиновника, ищущего какой-то утащенной шинели и под видом стащенной шинели сдирающий со всех плеч, не разбирая чина и звания, всякие шинели: на кошках, на бобрах, на вате, енотовые, лисьи, медвежьи шубы — словом, всякого рода меха и кожи, какие только придумали люди для прикрытия собственной. Один из департаментских чиновников видел своими глазами мертвеца и узнал в нём тотчас Акакия Акакиевича; но это внушило ему, однако же, такой страх, что он бросился бежать со всех ног и оттого не мог хорошенько рассмотреть, а видел только, как тот издали погрозил ему пальцем.  

Почти во всех поздних произведениях Гоголя (помимо «Шинели» можно вспомнить повесть «Нос», комедию «Ревизор» и поэму «Мёртвые души») бюрократическое лицемерие и произвол приобретают гиперболизированные масштабы. Человеческие отношения в «Шинели» регулируются «китайской иерархией» ⁵ Набоков В. В. Апофеоз личины // Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М.: Независимая газета, 1999. ⁠ , свойственной времени Николая I, когда бюрократическая субординация определяла практически всё, а социальной иерархии был придан почти божественный статус. В «Шинели» гоголевский сарказм очевиден уже с первых слов: прежде чем рассказать о рождении, выборе имени и характере Акакия Акакиевича, повествователь долго прикидывает, как надо правильно описать место работы и сферу деятельности Башмачкина. При этом возникает картина экзистенциального отчуждения, которым пронизана жизнь всех мелких служащих: «…В одном департаменте служил один чиновник; чиновник нельзя сказать чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват… <…> Что же касается до чина (ибо у нас прежде всего нужно объявить чин), то он был то, что прежде называют вечный титулярный советник». Впрочем, незавидная участь Акакия Акакиевича Башмачкина, существующего на самом дне карьерной иерархии, делает его человеком — то есть ранимым и слабым существом, беззащитным перед анонимными «значительными лицами» бюрократов. Для Гоголя, который в момент написания «Шинели» всё более погружался в консервативное православие, Башмачкин близок христианским святым: его жизнь характеризуют «очевидная предызбранность… пути, безбрачие, отказ от жизненных благ и мирских соблазнов, исполнение чёрных работ, бегство от суеты, уклонение от любых возможностей возвышения, уединение, молчание, непреоборимая внутренняя сосредоточенность на своей задаче» ⁶ Маркович В. М. Петербургские повести Н. В. Гоголя: Монография. Л.: Худ. лит., 1989. C. 83. ⁠ .

Ничего подобного нельзя сказать о генерале, значительном лице, к которому Башмачкин, на свою беду, попадает на приём после того, как у него крадут шинель. Рассказывая о значительном лице (который, по словам филолога Григория Гуковского, не более чем «пустышка, фикция, звание, за которым ничего нет»), Гоголь вновь обращается к отстранённо-саркастической интонации, описывая жизнь и мнения среднестатистического чиновника, актуальные и по сей день: 

Нужно знать, что одно значительное лицо недавно сделался лицом значительным, а до этого времени он был незначительным лицом. Впрочем, место его и теперь не почиталось значительным, в сравнении с другими, ещё более значительнейшими. <…> Главным основанием его системы была строгость. «Строгость, строгость и — строгость», — говаривал он обыкновенно и при последнем слове обыкновенно смотрел очень значительно в лицо тому, которому говорил. 

Гуковский прямо называет значительное лицо, типичного среднего «функционера» Николаевской эпохи, убийцей Акакия Акакиевича, поскольку он не только не попытался разобраться в инциденте с шинелью, но и устроил бедному Башмачкину проработку, от которой он уже не оправился:

— Что, что, что? — сказал значительное лицо. — Откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? Что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших?

Значительное лицо, кажется, не заметил, что Акакию Акакиевичу забралось уже за пятьдесят лет. <…>

— Знаете ли вы, кому это говорите? понимаете ли вы, кто стоит перед вами? понимаете ли вы это? понимаете ли это? Я вас спрашиваю.

Несмотря на всю мрачность «Шинели», в ней красной нитью проходит мотив доброты и участия отдельных людей. Эти примеры на общем бесчеловечном фоне кажутся даже эксцентричными. Доброта, как и власть, анонимна, но почти незаметна и часто бесполезна, что не умаляет её значения в повести. Так, например, «один молодой человек» прекращает общаться с унижающими Башмачкина сослуживцами, которых он прежде принял «за приличных, светских людей». В еле слышной просьбе Акакия Акакиевича («Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?») ему слышится христианское утверждение: «Я брат твой». «И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своём, как много в человеке бесчеловечья…» Также «один кто-то» проникается бедой Башмачкина и советует ему обратиться к значительному лицу — увы, встреча с ним стала для Акакия Акакиевича роковой. Впрочем, и сам значительное лицо, сильно напуганный призраком Башмачкина, в конце повести изменяется и становится более человечным в отношениях с родственниками и подчинёнными. Можно сказать, что Акакий Акакиевич, оправдывая христианские коннотации своего имени, возвращает человечность людям-функциям, сдирая с них официозную оболочку.