«Хаджи-Мурат» — история аварского полевого командира, который во время Кавказской войны переходит на сторону русских. С их помощью он рассчитывает вызволить свою семью, захваченную имамом Шамилем Шамиль (1797–1871) — предводитель кавказских горцев. В 1840 году стал имамом Чечни и Дагестана, почти четверть века провёл в боях с русскими войсками. В 1859 году Шамилю пришлось сдаться в плен. Он познакомился с императором Александром II, посетил Петербург и Москву и поселился в Калуге. Шамиль принёс присягу на верноподданство России и был возведён в потомственное дворянство. В 1869 году совершил хадж, умер в Медине. ⁠ , но вскоре сам становится пленником имперской администрации, решается на побег и гибнет в перестрелке. «Хаджи-Мурат» — одно из последних произведений Толстого, итоговое высказывание писателя о личной свободе и о том, что её подавляет. Это безжалостная характеристика российской колониальной политики, которая опирается на задокументированные факты. А ещё — триумф художественного метода, позволяющего автору с одинаковой глубиной описывать боевые столкновения и светские приёмы, солдат и вождей, русских и горцев, жизнь и смерть.

С 10 августа 1896 года — когда Толстой начал писать «кавказский рассказ» под названием «Репей» — до 19 декабря 1904 года, когда он внёс последние изменения в XXIII главу книги, которая теперь называлась «Хаджи-Мурат».

Работа над повестью продвигалась с большим трудом; три года — с 1899-го по 1901-й — Толстой вообще не притрагивался к тексту. В основном это было связано с тем, что в то время писатель был занят романом «Воскресение» (1899), драмой «Живой труп» (1900) и публицистикой. Другая причина — усложнение первоначального замысла: в орбиту повести о побеге и смерти Хаджи-Мурата попали крупные исторические лица — Шамиль и Николай I, что потребовало дополнительных разысканий.

Толстой регулярно упоминал книгу в своих дневниках: восторг («Писал очень хорошо две главы») сменялся разочарованием в себе («Плохо работал. Опять расстрясся»), удовольствие от возвращения к беллетристике («Когда кончил, то захотелось продолжать художественную работу») — стыдом за потраченное время и усилия («Совестно писать пустяки»). Писатель то порывался совсем бросить «Хаджи-Мурата», то возвращался к нему, по много раз отделывая разные фрагменты: так, первые тринадцать глав книги переписывались пять раз, а пятнадцатая глава, посвящённая Николаю I, — восемь. «Хаджи-Мурат» оказался самым мучительным текстом Толстого — и самым сокровенным: он не расставался с рукописью до 28 октября 1910 года, своего последнего дня в Ясной Поляне.

Как и «Война и мир», «Хаджи-Мурат» — стереоскопическое изображение реального военного конфликта: противостояние Российской империи и Северо-Кавказского имамата Исламское государство, существовавшее на территории Чечни и части Дагестана с 1829 по 1859 год. Было присоединено к России во время Кавказской войны. Государственным языком имамата был арабский. ⁠ описано с разных точек зрения — глазами солдат и генералов, мужчин и женщин, из Петербурга и с передовой. Толстой забирается в голову тем, кто принимает решения, и обнаруживает за их судьбоносными поступками эмоциональную изнанку — борьбу явных желаний и потаённых страхов, столкновение рационального и подсознательного.

Словно «Воскресение», «Хаджи-Мурат» — пример фундаментальной, остраняющей критики государственных институтов. Толстой не только рассказывает историю героя, но и разоблачает общие места о власти и правосудии, демонстрируя повседневную жестокость аппарата насилия. Одно из следствий этой установки на экстремальную откровенность — крайне натуралистичное и беспрецедентное для русской классики описание убийства Хаджи-Мурата.

Литературовед Владимир Туниманов назвал «Хаджи-Мурата» и раннюю повесть Толстого «Казаки» «кавказской «рифмой», соединяющей разные этапы жизни писателя. В обоих случаях автор работает с региональным контекстом с тщательностью этнографа и жаром публициста: он на разных уровнях исследует устройство кавказской культуры и намечает конфликт цивилизации (метрополии) и природы (непокорных окраин).

1890-е годы — полноправное возвращение Толстого в литературу как бы на новых основаниях: после долгого перерыва он снова испытывает потребность в развёрнутом художественном высказывании, которое бы позволило ему изложить свои идеи в популярной форме. В этом смысле можно сказать, что «Хаджи-Мурата» предвосхитили другие произведения, написанные Толстым в это десятилетие, — от «Плодов просвещения» (1890) и «Дьявола» (1890) до «Сна молодого царя» (1894) и «Хозяина и работника» (1895).

Тема повести определённо связана с перипетиями толстовской биографии. 21 февраля 1895 года он объявил жене о желании уйти из дома: они повздорили из-за того, что писатель отдал «Хозяина и работника» в «Северный вестник» Литературный журнал, выходивший в Петербурге с 1885 по 1898 год. Во второй половине 1880-х журнал разделял народнические взгляды, редакцию возглавлял теоретик народничества Константин Михайловский. Затем Михайловский рассорился с издателями и ушёл в журнал «Русское богатство», после чего «Северный вестник» растерял аудиторию и был продан группе пайщиков. «Контрольный пакет» приобрела переводчица Любовь Гуревич, которая потом подарила права на журнал критику Акиму Волынскому. В 1890-е журнал стал главным изданием символистов и декадентов. ⁠ , лишив семью доходов от произведения. Через два дня умер их последний — и особенно любимый — ребёнок, шестилетний Ваня. Толстой записал в дневнике: «В первый раз в жизни я чувствую безвыходность». Два мотива — уход из семьи и тревога за детей — соединились в письме, которое писатель хотел оставить на прощание Софье Андреевне в июне 1897 года, и в «Хаджи-Мурате».

Наконец, Толстой провёл огромную исследовательскую работу. «Когда я пишу историческое, я люблю быть до малейших подробностей верным действительности», — сказал он Ивану Корганову, который ребёнком видел Хаджи-Мурата и поделился с автором своими воспоминаниями. Следуя этому принципу, писатель освоил обширный — по меньшей мере 172 сочинения — круг источников. Назовём самые главные: многотомный «Сборник сведений о кавказских горцах», «Двадцать пять лет на Кавказе» Арнольда Зиссермана Арнольд Львович Зиссерман (1824–1897) — военный деятель, историк и мемуарист. В гражданских и воинских чинах прослужил на Кавказе 25 лет. В 1867 году вышел в отставку, поселился в Тульской губернии по соседству со Львом Толстым. Публиковал статьи и эссе о Кавказе в «Современнике» и «Русском вестнике». Автор нескольких книг. ⁠ , «Воспоминания» Владимира Полторацкого Владимир Александрович Полторацкий (1830–1886) — военный деятель, картограф. Вместе с подполковником Алексеем Ильиным основал литографию для печатания карт, среди выпущенных им карт: «Карта речных областей Амура, южной части Лены, Енисея и острова Сахалина», «Настольная карта европейской России», «Карта азиатской России», «Атлас западно-русского края и Царства Польского» и многие другие. Участвовал в Чатыр-Кульской экспедиции (на западной границе Китая). Был военным губернатором Семипалатинской области, служил в Болгарии. Автор множества исторических и топографических трудов. ⁠ , «Плен у Шамиля» Евграфа Вердеревского Евграф Алексеевич Вердеревский (1825–1867) — писатель, журналист. Служил чиновником особых поручений при пермском губернаторе, с 1853 года — на Кавказе, состоял при канцелярии графа Воронцова. Был редактором газеты «Кавказ», написал несколько книг (в частности, документальное исследование «Кавказские пленницы, или Плен у Шамиля»), выпустил альманах «Зурна». С 1858 года жил в Москве, последние годы страдал душевной болезнью. ⁠ , «Император Николай Первый. Его жизнь и царствование» Николая Шильдера Николай Карлович Шильдер (1842–1902) — военный деятель и историк. Участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. Окончил военную карьеру в чине генерал-майора, после отставки был директором Сиротского института в Гатчине и начальником Николаевской инженерной академии. В 1899 году возглавил Публичную библиотеку. Специалист по истории России конца XVIII — XIX века, автор биографии Александра I и Николая I (осталась неоконченной). ⁠ и мемуары об императоре, подготовленные художницей Екатериной Юнге по просьбе Толстого. Помимо прочего, писатель перечитал беллетристику николаевского времени — повести Александра Бестужева-Марлинского Александр Александрович Бестужев (1797–1837) — писатель, литературный критик. C 1823 по 1825 год вместе с Кондратием Рылеевым издавал журнал «Полярная звезда», в котором публиковал свои литературные обозрения. За участие в декабристском восстании Бестужева, находящегося в чине штабс-капитана, сослали в Якутск, затем разжаловали в солдаты и отправили воевать на Кавказ. С 1830 года в печати начали появляться повести и рассказы Бестужева под псевдонимом Марлинский: «Фрегат «Надежда», «Аммалат-бек», «Мулла-Нур», «Страшное гадание» и другие. ⁠ «Аммалат-Бек» (1832) и «Мулла-Нур» (1836), которого раньше критиковал за обилие романтических клише. Вероятно, к числу источников можно отнести и собственные сочинения Толстого о Кавказе: «Набег» (1852), «Записки маркёра» (1853), «Рубку леса» (1855), «Разжалованного» (1856), «Казаков» (1862) и «Кавказского пленника» (1872).

После смерти Толстого в 1910 году его бумагами распоряжался друг и соратник писателя Владимир Чертков Владимир Григорьевич Чертков (1854–1936) — редактор, издатель, общественный деятель. В 1883 году познакомился со Львом Толстым и стал его помощником. Создал издательство «Посредник», целью которого было печатать недорогие книги для просвещения крестьян. Публично защищал преследуемые властью христианские секты, за что был выслан из России. Чертков вернулся на родину спустя 11 лет. После революции работал над изданием полного собрания сочинений Толстого. ⁠ . Готовя вместе с Павлом Буланже Павел Александрович Буланже (1865–1925) — писатель и переводчик. В 1888 году впервые встретился с Толстым, после чего стал его последователем. Работал в толстовском издательстве «Посредник». В 1897 году был выслан из страны за распространение запрещённых произведений Толстого. Вернулся в Россию в 1899 году. Присутствовал при смерти Толстого в Астапово. После революции работал в Наркомземе СССР, занимался учётом и охраной племенного животноводства. ⁠ трёхтомное издание «Посмертных художественных произведений Л. Н. Толстого» (в числе которых был и «Хаджи-Мурат»), он сам решил отдать книги властям на предварительный просмотр: это должно было обезопасить их от конфискации после публикации. Министерство двора намекало Черткову, что главным цензором Толстого хочет стать император Николай II — подобно тому, как его прадед Николай I был цензором Пушкина, — но в итоге эта обязанность была возложена на начальника Главного управления по делам печати Алексея Бельгарда.

Он обнаружил в «Произведениях» много «противозаконного». В частности, по мнению Бельгарда, в «Хаджи-Мурате» «император Николай I подвергается недопустимым, крайне грубым и оскорбительным для его памяти нападкам»; помимо прочего, «изложены в дерзостной, неуважительной форме отзывы о нём как носителе верховной власти, а также о царствовавших ранее государях и государынях».

В результате первое издание повести (Москва, 1912 год) вышло с несколькими цензурными пропусками. Глава про Николая I была сокращена более чем вдвое: четыре с половиной страницы вместо десяти. От XVII главы осталось одно предложение: «Аул, разорённый набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провёл ночь перед выходом своим к русским».

В том же 1912 году в берлинском Издательстве И. П. Ладыжникова Выпускало литературу на русском языке сначала в Женеве, затем в Берлине. После революции издательство ориентировалось на эмигрантскую аудиторию, в частности, выпускало серию классики «Русская библиотека» и серию научных книг «Библиотека современного знания». Просуществовало с 1905 по 1927 год. ⁠ увидела свет бесцензурная версия «Произведений»: «Хаджи-Мурат» был опубликован в третьем томе. Однако следует заметить, что обе — московская и берлинская — редакции книги ориентировались на один и тот же текст Буланже, не имевшего доступа к первоначальным рукописям Толстого. Полное, основанное на автографах писателя издание «Хаджи-Мурата» вышло только в 1950 году в 35-м томе полного собрания сочинений Толстого: в нём были устранены ошибки переписчиков и авторские описки и представлены варианты и конспекты повести.

Довольно прохладно. Василий Розанов считал поздние произведения Толстого слабыми и назвал страницы «Хаджи-Мурата», посвящённые Николаю I, «позорными». Издатель «Нового времени» Алексей Суворин Алексей Сергеевич Суворин (1834–1912) — писатель, драматург, издатель. Приобрёл известность благодаря воскресным фельетонам, публиковавшимся в «Санкт-Петербургских ведомостях». В 1876 году купил газету «Новое время», вскоре основал свой книжный магазин и типографию, в которой издавал справочники «Русский календарь», «Вся Россия», серию книг «Дешёвая библиотека». Среди известных драм Суворина — «Татьяна Репина», «Медея», «Дмитрий Самозванец и царевна Ксения». ⁠ высказался ещё резче: «Против «Капитанской дочки» чего же это стоит. Говно».

Но с годами репутация повести упрочилась. Марк Алданов Марк Александрович Алданов (1886–1957) — писатель, философ. В России занимался химией, выпустил книгу о Льве Толстом. В 1918 году эмигрировал, до начала войны жил в Берлине и Париже. Печатал в газете «Последние новости» исторические очерки, писал исторические романы. В 1940 году переехал в США, там работал в «Новом журнале», газете «Новое русское слово» и Издательстве имени Чехова. Дружил с Буниным и Набоковым. Алданова 13 раз выдвигали на Нобелевскую премию по литературе. ⁠ сказал Ивану Бунину: «Великая русская литература… кончилась на «Хаджи-Мурате». Исаак Бабель рекомендовал учиться на этой повести простоте и точности изложения: «Там ток шёл от земли, прямо через руки, прямо к бумаге, без всякого средостения, совершенно беспощадно срывая всякие покровы чувством правды, причём когда эта правда появлялась, то она облекалась в прозрачные и прекрасные одежды». А обожавший русскую классику философ Людвиг Витгенштейн советовал «Хаджи-Мурата» своим друзьям и коллегам, ставя его выше несколько прямолинейного «Воскресения»: «Его [Толстого] философия представляется мне самой верной, когда она скрыта в повествовании».

В последние годы жизни Толстой почти не сочинял художественную прозу, сосредоточившись на дневниках, статьях и письмах. Во многом это связано с последствиями затяжной болезни, пережитой писателем в 1901–1902 годах; вероятно, даже более веская причина — его окончательное разочарование в возможностях художественной литературы, которое нашло своё выражение в трактатах «Что такое искусство?» (1897) и «О Шекспире и о драме» (1906).

В 1906 году Российская академия наук номинировала Толстого на Нобелевскую премию. В октябре он попросил финского писателя и переводчика Арвида Ярнефельта повлиять на решение Шведской академии — Толстой не хотел получать награду, потому что не знал, как распорядиться денежным призом. Премия досталась итальянскому поэту Джозуэ Кардуччи.

Экое разрушительное, жестокое существо человек, сколько уничтожил разнообразных живых существ, растений для поддержания своей жизни

Лев Толстой

Обстоятельства ухода и смерти Толстого широко известны: он скончался 7 ноября 1910 года на станции Астапово. «Хаджи-Мурат», опубликованный посмертно, быстро стал хрестоматийным произведением писателя — наравне с трилогией «Детство. Отрочество. Юность», зрелыми романами и «Смертью Ивана Ильича». Теоретик формализма Виктор Шкловский считал её «величайшей вещью среди великих» у Толстого. Историк литературы Дмитрий Святополк-Мирский Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890–1939) — публицист и литературовед. До эмиграции Святополк-Мирский выпускает сборник стихотворений, участвует в Первой мировой войне и в Гражданской войне на стороне Белого движения. В эмиграции с 1920 года; там издаёт «Историю русской литературы» на английском языке, увлекается евразийством и учреждает журнал «Вёрсты». В конце 20-х годов Святополк-Мирский интересуется марксизмом и в 1932 году переезжает в СССР. После возвращения он подписывает свои литературоведческие работы как «Д. Мирский». В 1937 году его отправляют в ссылку, где он погибает. ⁠ полагал, что в ней писатель «достигает наибольшей высоты». В своём обширном «Комментарии к «Евгению Онегину» Владимир Набоков назвал «Хаджи-Мурата» «восхитительной повестью». Наконец, по мнению американского литературоведа и автора книги «Западный канон» Гарольда Блума Гарольд Блум (1930) — американский литературовед и историк. Профессор Йельского и Нью-Йоркского университетов. Самая известная книга Блума — «Западный канон» (1994), рассказывающая о 26 авторах-классиках. Перевод этой книги на русский язык вышел в 2017 году. ⁠ , это «лучшая повесть на свете» и «эталон возвышенного в художественной прозе».

При этом кинематографическая и сценическая история «Хаджи-Мурата» крайне небогата. Он был экранизирован в Германии в 1930 году под названием «Белый дьявол» (в главной роли — Иван Мозжухин Иван Ильич Мозжухин (1889–1939) — актёр, сценарист. С 1911 года снимался в немых фильмах компании Ханжонкова. Известность Мозжухину принесла роль доктора Рено в фильме Евгения Бауэра «Жизнь в смерти». Снимался в фильмах Якова Протазанова («Пиковая дама», «Отец Сергий»). Играл в театре Корша и Свободном театре. Эмигрировал в 1920 году. Работал во Франции, США, Германии. Сниматься в звуковом кино Мозжухин уже не мог из-за сильного акцента. ⁠ ); в 1959-м вышел итало-югославский фильм «Хаджи-Мурат». В 1966-м к повести подступился режиссёр Георгий Данелия, но советские цензоры забраковали сценарий аварского поэта Расула Гамзатова Расул Гамзатович Гамзатов (1923–2003) — аварский поэт, публицист, переводчик. Широко известно стихотворение Гамзатова «Журавли». Его перевод на русский язык стал текстом одноимённой песни, посвящённой погибшим на войне солдатам. Автор десятков поэтических и публицистических книг на аварском и русском языках. ⁠ . Тот оставил на своей рукописи небольшое стихотворение, которое заканчивалось такими строчками: «Но почему, хоть ты погиб давно, / Тебя ещё боится Госкино?» Что до театра, то «Хаджи-Мурат» стал достоянием по преимуществу кавказских площадок: его ставили в Буйнакске (1934), Махачкале (2012), Тбилиси (2014), Баку (2016), Сухуми (2018). Последний спектакль, срежиссированный Адгуром Кове, был показан на театральном фестивале «Толстой» в Ясной Поляне в июле 2019 года.

Своим масштабом: филолог Пётр Палиевский назвал эту повесть «конспективной эпопеей», имея в виду панорамность толстовского письма при весьма умеренном объёме. Дистанцией по отношению к материалу: в отличие от «Набега», «Рубки леса» и «Казаков», «Хаджи-Мурат» — текст, написанный на внушительном расстоянии от исторических событий; это не просто эстетическое освоение собственных кавказских впечатлений, но результат синтеза многочисленных источников — по определению самого автора, история-искусство. Зрелостью творческой манеры: в 1850-е Толстой ещё только учился совмещать повествование и проповедь, художественное и дидактическое; в 1890–1900-е он произвольно переключался между этими регистрами в зависимости от эффекта, который хотел произвести на читателя.

Поздний Толстой много экспериментировал с повествованием: ощущая и критикуя неистребимую искусственность художественного текста, он стремился преодолеть её, выдавая свою прозу за устные воспоминания о николаевской России («После бала»), разговор в поезде («Крейцерова соната») или мемуары полумифического лица («Посмертные записки старца Фёдора Кузьмича»).

«Хаджи-Мурат», наверное, самый любопытный пример разграничения повествовательных инстанций внутри одного произведения. Повесть начинается со слова «я»: это обработанная дневниковая запись самого Толстого, который рассказывает, как репейник напомнил ему о Хаджи-Мурате. Примечательно, что в этом коротком прологе писатель раскрывает перед нами свой метод работы с документальным материалом: «Мне вспомнилась одна давнишняя кавказская история, часть которой я видел, часть слышал от очевидцев, а часть вообразил себе».

Но в повести есть и другие рассказчики. Во-первых, это сам Хаджи-Мурат, который диктует ротмистру Лорис-Меликову Михаил Тариэлович Лорис-Меликов (1824–1888) — военный и государственный деятель. Участвовал в Кавказской войне (этот период жизни отразился в толстовском «Хаджи-Мурате»), Крымской войне и Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. Был начальником Терской области, руководил борьбой с чумой в Поволжье. В начале 1880-х годов занимался политикой: стал руководителем Верховной распорядительной комиссии, а затем назначен министром внутренних дел, подготовил проект реформ («Конституция Лориса-Меликова»). Ушёл в отставку после убийства Александра II, до самой смерти жил за границей. ⁠ историю своей жизни. Во-вторых, это наместник Кавказа Воронцов Михаил Семёнович Воронцов (1782–1856) — военный и государственный деятель. Участвовал в войне 1812 года, в том числе в Бородинском сражении (был ранен), сражениях под Смоленском и Парижем. Командовал оккупационным корпусом во Франции. В 1823 году был назначен генерал-губернатором Новороссийского края и наместником Бессарабской области. Благодаря Воронцову на юге России активно развивались торговля и сельское хозяйство, по Чёрному морю начали ходить пароходы. С 1844 года — главнокомандующий войсками на Кавказе и кавказский наместник. Незадолго до смерти Воронцов был пожалован чином генерал-фельдмаршала — высшим в российской армии. ⁠ , пишущий развёрнутое послание военному министру Чернышёву Александр Иванович Чернышёв (1785–1857) — военный деятель. Участвовал в сражении при Аустерлице, ездил в Париж с поручениями к императору Наполеону, был шпионом при французском дворе. Вернулся в Россию в 1812 году. Участвовал в Следственной комиссии по делу декабристов. При Николае I руководил военным ведомством. В 1848 году назначен председателем Государственного совета. В «Хаджи-Мурате» Толстой пишет, что Николай I считал Чернышёва «большим подлецом», но терпел, «считая его пока незаменимым человеком». ⁠ , пересказывая и по-своему акцентируя уже известные читателю события. Наконец, это офицер Каменев, который сначала показывает Ивану Матвеевичу, Бутлеру и Марье Дмитриевне отрезанную голову Хаджи-Мурата, а потом сообщает, «как было всё дело». Рассказ Каменева — наиболее условный из всех: он явно не мог знать, о чём думал Хаджи-Мурат перед смертью. В финальной главе Толстой возвращает себе права всеведущего автора — и напоминает нам о своём присутствии в последнем предложении повести: «Вот эту-то смерть и напомнил мне раздавленный репей среди вспаханного поля».

Уже в самом начале повести — до того как представить главного героя — Толстой намечает её центральную тему и вводит основные символы. Он использовал этот композиционный приём ещё в «Анне Карениной»: блюда, которые заказывали Лёвин и Стива во время обеда в ресторане «Англия», как бы анонсировали сюжет книги — от бурного романа Вронского с Анной до его отъезда на Балканы в конце ¹ Подробнее см.: Быков Д. Символика еды в русской литературе // https://www.litres.ru/dmitriy-bykov/simvolika-edy-v-mirovoy-literature/chitat-onlayn/ ⁠ . «Хаджи-Мурат» в этом отношении устроен не так эффектно, но сам способ организации лейтмотивов остаётся прежним.

Возвращаясь домой через поля, повествователь — Толстой — решает собрать букет из типично летних цветов вроде маргариток, скабиоз и повилики. Вдруг он обращает внимание на растущий в канаве — то есть отдельно от всех — «чудный малиновый, в полном цвету, репей того сорта, который у нас называется «татарином». Так в тексте одновременно появляются два близких мотива: независимости, почти одиночества, и Другого, в том числе в этнокультурном смысле.

В этой смерти никто не видел того важнейшего в этой жизни момента — окончания её и возвращения к тому источнику, из которого она вышла, а виделось только молодечество лихого офицера, бросившегося с шашкой на горцев и отчаянно рубившего их

Лев Толстой

Толстой несколько минут пытается сорвать репей и в результате только его портит: «Стебель уже был весь в лохмотьях, да и цветок уже не казался так свеж и красив». Букета, гармоничного сочетания непохожих друг на друга растений, не вышло; «татарин» «был хорош в своём месте», — кажется, так Толстой намекает на обречённость российской экспансии на Кавказе. За этим следует вполне откровенное любование силой репья, его невероятной витальностью: «Как он усиленно защищал и дорого продал свою жизнь».

Оказавшись на чернозёмном, без единой травинки, поле, Толстой рассуждает о разрушительном воздействии, которое человек оказывает на природу: «чёрное» становится синонимом мёртвого, цивилизация приравнивается к убийству. Но и здесь, «справа от дороги» (снова мотив отдельности), повествователь обнаруживает чудом уцелевший куст — того же «татарина». Попав под колесо, лишившись одного из отростков и почернев от грязи, он всё равно стоит, не сдавшись «человеку, уничтожившему всех его братий кругом его».

В этот момент Толстой и вспоминает «давнишнюю кавказскую историю», которая впоследствии окажется «Хаджи-Муратом». А сам герой в финале почти дословно повторит судьбу непокорного цветка: «То, что казалось им мёртвым телом, вдруг зашевелилось. Сначала поднялась окровавленная, без папахи, бритая голова, потом поднялось туловище, и, ухватившись за дерево, он поднялся весь». Но если «татарин», которого видел Толстой, смог выстоять, то раненый и окружённый врагами Хаджи-Мурат всё-таки погиб: «Вдруг он дрогнул, отшатнулся от дерева и со всего роста, как подкошенный репей, упал на лицо и уже не двигался».

Герой повести Толстого — одновременно реальный участник Кавказской войны и фольклорный персонаж, человек, о котором ещё при жизни складывали легенды. Он родился в дагестанском селе Хунзах в 1818 году и поначалу воевал на стороне Аварского ханства Государство, находившееся на территории современного Дагестана. Существовало с XII века, в 1803 году вошло в состав Российской империи. В годы Кавказской войны ханство было частью Северо-Кавказского имамата. ⁠ , которое было тесно связано с российской администрацией. В 1840 году в результате конфликта с султаном Ахмед-ханом Хаджи-Мурат перешёл на сторону Шамиля и стал его правой рукой. Он прославился дерзкими набегами на русские гарнизоны и получил прозвище «призрачный» — за умение стремительно появляться и исчезать. Осенью 1851 года Шамиль обвинил Хаджи-Мурата в военных неудачах и взял в плен его семью. 23 ноября Хаджи-Мурат сбежал к русским, надеясь на их военную помощь. Не дождавшись подмоги, в мае 1852-го он выдвинулся в горы со своими мюридами Участники национально-освободительного движения горцев Северного Кавказа. От арабского «последователи», «послушники». ⁠ и погиб в столкновении с казаками и горскими милиционерами. Тело Хаджи-Мурата было обезглавлено, голова — отправлена в Петербург.

Молодой Толстой скептически относился к Хаджи-Мурату. Прочитав в газете «Кавказ» Русскоязычная газета, издававшаяся в Тифлисе с 1846 по 1918 год. Была создана по инициативе князя Воронцова. ⁠ о его ссоре с Шамилем и переходе на сторону русских, 23 декабря 1851 года Толстой писал брату Сергею: «Это был первый лихач (джигит) и молодец по всей Чечне, а сделал подлость». Толстой во время службы на Кавказе не встречался с Хаджи-Муратом, но много думал о нём: рассказывал про «кавказского разбойника» ученикам своей яснополянской школы в 1862 году, читал о Хаджи-Мурате в «Сборнике сведений о кавказских горцах» (в 1875-м), третьем выпуске «Русской старины» (в 1881-м) и «Воспоминаниях» Полторацкого (в 1883-м), а 19 июля 1896 года записал у себя в дневнике по поводу увиденного на дороге репья: «Татарин на дороге. Хаджи-Мурат». Так началась работа над повестью.

Поначалу у Толстого было всего два исторических источника: книга Зиссермана «Генерал-фельдмаршал князь А. И. Барятинский» (оттуда писатель узнал, как его героя переводили из крепости Грозная в Тифлис и Таш-Кичу) и мемуары Полторацкого. Зимой 1897 года — через полгода после завершения первого наброска повести — Толстой смог расспросить генерала Константина Дитерихса о внешнем облике и характере Хаджи-Мурата.

Глаза этих двух людей, встретившись, говорили друг другу многое, невыразимое словами, и уж совсем не то, что говорил переводчик

Лев Толстой

В феврале 1898 года писатель готовил для зарубежного издательства Черткова «Свободное слово» отрывок из «Хаджи-Мурата» под названием «Хазават» (в нём герой был показан религиозным фанатиком, который исповедует идею борьбы против иноверцев), но остался недоволен этой редакцией. В дневнике он писал о принципе калейдоскопа, позволяющем увидеть человека с разных сторон, — его Толстой и хотел применить к Хаджи-Мурату, не сводя персонажа к какой-то одной ипостаси. Образ становился сложнее; фактография объёмнее.

Настоящий прорыв случился 20 декабря 1902 года: Толстому написал Иван Корганов, сын уездного начальника города Нухи. В своё время отец Корганова держал горца под стражей, и Иван Корганов, узнав из газет о работе Толстого над «Хаджи-Муратом», захотел помочь писателю. Толстой охотно расспросил Корганова и его мать об устройстве дома, в котором жил Хаджи-Мурат, облике пленника, степени его религиозности, знании русского языка и обстоятельствах побега.

Все добытые подробности Толстой добросовестно использовал в повести: он даже изменил вымышленные имена мюридов Хаджи-Мурата, когда, прочитав весной 1903 года «Акты кавказской археографической комиссии», выяснил, как их звали на самом деле. Среди немногочисленных толстовских вольностей — полностью выдуманная история о том, как отец Хаджи-Мурата ранил его мать за отказ стать кормилицей ханского ребёнка, и решение опустить данные о нескольких жёнах и четырёх дочерях Хаджи-Мурата, — возможно, чтобы избежать нежелательных параллелей с многоженцем Шамилем.

Толстой всю жизнь писал о том, как власть развращает. В «Хаджи-Мурате» эту идею иллюстрируют Николай I и Шамиль — одновременно символические фигуры и живые исторические лица с подробно описанными страстями.

Жестокость, тщеславие, похоть — Толстой одним из первых в русской литературе показал, что российский император и предводитель горцев были, оказывается, во многом похожи. Оба беспощадны по отношению к тем, кого считают своими врагами: Николай приговаривает польского студента к 12 000 ударов шпицрутенами (хотя «достаточно было пяти тысяч ударов, чтобы убить самого сильного человека»); Шамиль грозится отдать на поругание жену Хаджи-Мурата Софиат и ослепить их сына Юсуфа. Оба наслаждаются грозным впечатлением, которое производят на людей: Николаю приятен ужас офицера, занявшего его ложу; вернувшийся из похода Шамиль упивается обращёнными на него взглядами тысяч глаз. Оба имеют внебрачные связи (существенная для позднего Толстого деталь): помимо постоянной любовницы Нелидовой, Николай регулярно видится с молодыми девушками; многожёнство Шамиля освящено кавказской традицией, но автор осуждает его влечение к восемнадцатилетней Аминет, видя в этом лишь хищное утоление полового инстинкта.

Другими словами, в образной системе «Хаджи-Мурата» формальные антагонисты Николай и Шамиль — это, по словам Толстого, «два полюса властного абсолютизма — азиатского и европейского», персонажи-двойники, противопоставленные не друг другу, но заглавному герою — носителю традиционных семейных идеалов, который готов пожертвовать собой ради спасения близких.

Свобода — основа толстовского мировоззрения, исходная точка в его размышлениях о человеке и мире. Писатель был в этом отношении радикальнее большинства своих современников: он считал, что настоящее освобождение не может ограничиваться, например, отменой крепостного права или женской эмансипацией — личность должна сопротивляться давлению прошлого и бороться со страхом перед будущим. В дневниках 1910 года встречаются и более экстравагантные суждения — Толстой приветствовал даже подступающую деменцию, видя в ней освобождение от диктата прошлого: «Жизнь вся сосредотачивается в настоящем. Как хорошо!»

В этом — радикальном — смысле среди героев «Хаджи-Мурата» нет свободных людей. Правители Николай I и Шамиль скованы своим положением: люди, облечённые властью, первыми становятся её жертвами. Не в меру азартен обаятельный в целом офицер Бутлер. Военно-бюрократическая иерархия моделирует правила поведения и для тех, кто располагается на её вершине (вроде Воронцова), и для тех, кто находится у подножия (например, убитый солдат Авдеев). Живёт в несчастливом браке Марья Дмитриевна — жена пьяницы Ивана Матвеевича.

Хаджи-Мурат — более сложный случай. С одной стороны, им движет идея возмездия, насильственного восстановления справедливости в отношении своей захваченной в плен семьи; выходит, он держится за прошлое и, следовательно, несвободен. С другой стороны, Хаджи-Мурат производит впечатление самодостаточного и лёгкого на подъём человека, который не планирует ничего наперёд. Уехав из русской крепости, он не знает, что будет делать, если сможет вызволить родных: «Выведет ли он семью назад к русским, или бежит с нею в Хунзах и будет бороться с Шамилем, — Хаджи-Мурат не решал. Он знал только то, что сейчас надо было бежать от русских в горы». В этом много безрассудства, но подобные импульсивные — а значит, более «естественные», органичные — решения нередко находили у Толстого если не сочувствие, то понимание. По одной из версий, сам писатель умер со словами: «Надо удирать, надо удирать куда-нибудь», — можно сказать, манифестируя принцип, которым руководствуется Хаджи-Мурат.

Непротивление злу насилием — одна из ключевых категорий толстовского учения, изложенного в книгах «В чём моя вера?» (1884) и «Царство Божие внутри нас» (1890–1893). Толстой отрицал необходимость армии и — апеллируя к евангельской заповеди «Не суди» — ставил под сомнение право человека распоряжаться судьбой ближнего; другими словами, протестовал против любых форм принуждения, включая даже воспитание детей.

В первую и главную очередь воин, Хаджи-Мурат, очевидно, очень далёк от описанного в толстовских трактатах идеала: на его счету немало погубленных жизней. Однако Толстой, который до этого ярко описывал своеволие Николая I, Шамиля и Полторацкого, обрекавших невинных людей на смерть, как будто ретуширует невыгодную сторону личности Хаджи-Мурата; отказываясь мириться с проявлениями жестокости у других исторических персонажей, он явно делает исключение для своего любимого героя; нет ли здесь противоречия?

Хаджи-Мурат входит в повесть с мыслями о том, как сокрушит Шамиля и будет управлять всей Чечнёй. Позже он спокойно рассказывает Лорис-Меликову, как в молодости принял хазават Священная война, объявляемая мусульманами иноверцам. То же, что и джихад. ⁠ ; как мстил своим обидчикам среди горцев; как долго и успешно нападал на русских. В финале он убивает немало солдат, не слишком задумываясь о том, что отобрал чужие жизни.

Отчасти это можно списать на культурно-религиозные особенности и политическую ситуацию в регионе: с точки зрения Хаджи-Мурата, он просто защищает свой дом известными ему средствами. И хотя этическая программа Толстого формально не предусматривает никаких оправданий насилию, писатель, по-видимому, воспринимает Хаджи-Мурата как партизана, кого-то сродни Денису Давыдову из «Войны и мира». Статус жертвы, гонимого обеспечивает ему авторские симпатии. В конечном счёте Хаджи-Мурат сражается за свободу матери, жены и сына, и хотя Толстой-пацифист едва ли одобряет его методы, он, похоже, признаёт их необходимость — точнее, неизбежность.

Толстой высоко ставил кавказский фольклор: он одним из первых русских исследователей записал образцы горских песен, а в его экземплярах «Сборника сведений о кавказских горцах» встречаются восторженные надписи «Чудные песни о мщении и удальстве»; «Прелестная песня»; «Сказка прекрасная».

В «Хаджи-Мурате» поют и русские, и горцы.

После удачной вылазки на территорию неприятеля рота Бутлера затягивает: «То ли дело, то ли дело, егеря!» Иван Матвеевич предпочитает другие — тоже, судя по всему, жизнерадостные — композиции: «Как вознялась заря» и «Шамиль начал бунтоваться в прошедшие годы, трай-рай-рататай, в прошедшие годы».

Кавказские песни куда драматичнее: они строятся вокруг пограничного состояния, героического опыта, который следует прославить уже хотя бы в силу его экстремальности.

Он не думал о том, что говорил, но заглушал своё чувство вниманием к тому, что говорил

Лев Толстой

Одна из песен посвящена кровной мести: её герой умирает, понимает, что родные вскоре забудут его, и всё равно просит братьев расквитаться со своими обидчиками. Для Хаджи-Мурата эта песня имеет личное значение. Отец его мюрида Ханефи убил дядю Хаджи-Мурата; следуя обычаю, в ответ родственники Хаджи-Мурата должны были убить Ханефи. Тогда Ханефи попросился стать названным братом Хаджи-Мурата — тем самым он избежал расправы и прервал цепочку насилия.

Другая песня повествует о джигите Гамзате, который угоняет у русских табун белых коней и гибнет в окружении вражеского войска. Перед смертью он просит перелётных птиц рассказать о своей участи родным, описывая незавидную участь своего тела: «растаскают и оглодают наши кости жадные волки и выклюют глаза нам чёрные вороны». Хаджи-Мурат слушает песню так внимательно, что проливает воду из кувшина: в этот момент он обдумывает побег из крепости и не может удержаться от сравнений между собой и Гамзатом. Он снова вспоминает об этой истории в финале, когда попадает в оцепление и слышит свист соловьёв (лейтмотив, сопровождающий его на протяжении всей книги). Древнее предание настраивает Хаджи-Мурата на серьёзный, почти торжественный лад — после намаза он решает «биться, как Гамзат».

Наконец, третья песня — не народная, а домашняя. Её сложила мать Хаджи-Мурата после того, как отказалась кормить чужого ребёнка и чуть не погибла от рук собственного мужа. Эта песня убеждает героя в правильности его выбора, возвращая в детство и напоминая о любимом сыне Юсуфе, который сидит в яме у Шамиля. Взволнованный мыслями о семье, Хаджи-Мурат приказывает седлать лошадей и отправляется на прогулку, которая — в полном соответствии с метасюжетом Общая сюжетная рамка многих произведений. ⁠ горского фольклора — окажется для него последней.

Толстой интересовался исламом наравне с другими мировыми религиями: в «Исповеди» он писал, что «изучал и буддизм, и магометанство по книгам, и более всего христианство и по книгам, и по живым людям, окружавшим меня». Следы чтения Корана можно обнаружить и в подготовленном Толстым сборнике «Мудрые мысли на каждый день», — правда, цитат из Библии, Талмуда, античных и европейских философов в нём гораздо больше, чем из пророка Мухаммеда.

Пожалуй, самое развёрнутое высказывание писателя об исламе содержится в письме Елене Векиловой, отправленном в марте 1909 года. Толстой заметил, что «магометанство по своим внешним формам стоит несравненно выше церковного православия»: в отличие от усложнённой — а значит, по Толстому, ложной — христианской теологии, мусульманство ещё не успело обрасти суевериями и предрассудками, заслоняющими универсальную истину о смысле человеческой жизни. Впрочем, писатель считал, что исламу тоже не помешала бы некоторая ревизия — перенос акцентов с ритуальной составляющей на этическое учение Мухаммеда: тогда он «естественно сольётся с основами всех больших религий», которые Толстой-мыслитель никогда не оспаривал.

Начиная работать над «Хаджи-Муратом», Толстой планировал «выразить обман веры», показать одержимость заглавного героя богом и мщением. Но первоначальный обличительный замысел — как и в случае с «Анной Карениной» — изменился: в последней редакции повести Хаджи-Мурат кажется почти идеальным воплощением толстовской религиозности, особенно на фоне Николая I и Шамиля. Император каждое утро читает молитвы, «не приписывая произносимым словам никакого значения»; остатки совести — «неприятную отрыжку» — он заглушает мыслями о своём величии. Имам Чечни, в свою очередь, воспринимает намаз как бремя, обрекает людей на смерть, апеллируя к шариату, а сразу после вечерней молитвы спешит к молодой жене. Хаджи-Мурату легко даётся ритуальная сторона ислама, но его веру трудно свести к каким-то строгим религиозным образцам; это чувство — не результат интеллектуального усилия (как у Пьера, Лёвина или отца Сергия), а что-то совсем бесхитростное, ненатужное, детское — так верят Платон Каратаев или Герасим, который ухаживает за умирающим Иваном Ильичом.

Есть соблазн интерпретировать «Хаджи-Мурата» — последнюю крупную вещь Толстого — как своего рода завещание писателя, автокомментарий к его жизни и сочинениям. Дело, однако, не только в хронологическом месте книги в библиографии автора: трудная, с длинными периодами неписания, творческая история «Хаджи-Мурата» свидетельствует о важности этого сюжета для Толстого, в котором поневоле пытаешься обнаружить его самого — не повествователя, но героя; не стилистическую фигуру, но эмоцию.

«Освобождение через размежевание с собой» — так можно охарактеризовать магистральную тему Толстого, без малого 60 лет писавшего о том, что духовный рост невозможен без перемены участи, а счастье — это всегда поиск, движение, превращение, сопряжённое с известными угрозами. Эту гипотезу проверяли на себе Анна Каренина и Степан Касатский, Пьер Безухов и Дмитрий Нехлюдов, Александр I и Дмитрий Оленин — с порой трагическими для себя последствиями.

«Какая, однако, энергия и сила жизни, — подумал я, вспоминая те усилия, с которыми я отрывал цветок. — Как он усиленно защищал и дорого продал свою жизнь»

Лев Толстой

Хаджи-Мурат — вроде бы герой того же ряда: перейдя на сторону русских, он оказался вне закона в Чечне; сбежав из крепости, стал ещё и врагом империи. Но какое бы решение он ни принимал, Хаджи-Мурат — невероятно цельный, не склонный к сомнениям человек: это, может быть, самый монолитный и стрессоустойчивый толстовский персонаж, который почти не меняется, сохраняя на протяжении повести «восточное, мусульманское достоинство»; кажется, он знает о мире что-то главное, о чём не догадываются все остальные.

Здесь мы оказываемся на территории биографических спекуляций — равно амбициозных и приблизительных. Можно предположить, что Толстой, сделавший утончённую рефлексию своим главным приёмом, долгие годы пытался создать такого героя, который смог бы разрешить всё углублявшийся конфликт между толстовскими учением, жизнью и искусством. Решительный, но не свирепый, твёрдый, но не примитивный, закрытый, но не бесчувственный, Хаджи-Мурат и стал этим персонажем, позволив автору, помимо прочего, срежиссировать свою судьбу, разыграть один из её вариантов — резкий уход и последовавшую за ним смерть. Ну а «Хаджи-Мурат» оказался произведением, в котором грани великого писателя — рассказчик, волшебник и учитель (триада, предложенная Набоковым) — нашли столь редкую гармонию.