Престарелые малороссийские помещики, муж и жена Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна Товстогубы, живут душа в душу и ведут хлебосольное хозяйство. Дурная примета пугает Пульхерию Ивановну, и она умирает — идиллии приходит конец, муж ненадолго переживает свою подругу. Самая трогательная повесть Гоголя открывает цикл «Миргород», сразу задавая ему двойственный тон и напоминая о блаженной Аркадии, в которую, увы, тоже проникла смерть.

В 1832 году Гоголь после пятилетнего отсутствия посетил свою родину — село Васильевка Родовое имение Гоголя было основано в конце XVIII века на хуторе Купчинском. Хутор переименовали в Васильевку, по имени отца Гоголя — Василия Афанасьевича. Сегодня родовое имение стало музеем-заповедником Гоголя, а само село получило название Гоголево ⁠ Миргородского уезда Полтавской губернии. Впечатления от этой поездки легли в основу «Старосветских помещиков», над которыми писатель работает, по-видимому, в конце 1833-го — начале 1834 года (более точная датировка затруднительна). Тогда же он занимается историческими исследованиями, которые превратятся в статью «Взгляд на составление Малороссии», — по плану Гоголя, она должна была стать только вступлением к большой «Истории Малороссии», но тем дело и кончилось: уже весной 1834-го писатель охладел к этому замыслу и сосредоточился на «Миргороде». К этому времени Гоголь — преподаватель истории в женском Патриотическом институте Институт был учреждён в Санкт-Петербурге в 1822 году. Он был основан на базе училища для девочек-сирот, которым ведало Санкт-Петербургское женское патриотическое общество. Находился под покровительством императрицы Елизаветы Алексеевны, а затем — императрицы Александры Фёдоровны, жены Николая I. После революции Патриотический институт был закрыт, на его месте расположился Энергетический техникум. В 2006 году здание было передано Высшей школе экономики. ⁠ и успешный автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки»; читатели интересуются, не напишет ли он новую часть «Вечеров», но Гоголь отказался от этого «вполне сознательно, отнесясь к этой книге как к пройденному этапу» ¹ Эйхенбаум Б. М. Комментарии // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: В 14 т. Т. 2. Миргород / Ред. В. В. Гиппиус. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. С. 683. ⁠ . Несмотря на то что подзаголовком «Миргорода» станет «Повести, служащие продолжением «Вечеров на хуторе близ Диканьки», второй сборник Гоголь отделял от первого — как более «бытовой», более разнообразный в жанровом отношении, просто более зрелый.

«Старосветские помещики» — вариация Гоголя на тему идиллии: жанра, в котором главное — описание безмятежной и патриархальной жизни. Соответственно, повесть полна идеализации: всё хозяйство старосветских помещиков исполнено «неизъяснимой прелести», даже если речь идёт о вещах совершенно будничных и даже «низких». Например, «Старосветские помещики» — самый пространный и поэтичный из гоголевских гимнов еде. Вместе с тем в повести очень много иронии — причём она больше связана не с героями повести, а с литературой, правила которой Гоголь расшатывает: например, кошка, убежавшая от Пульхерии Ивановны к диким лесным котам, «набралась романических правил, что бедность при любви лучше палат». Такие комментарии — зримые знаки присутствия в повести рассказчика: с одной стороны, «своего человека», доброго знакомого Товстогубов, с другой — представителя внешнего мира. В результате «Старосветские помещики» — это и поэтизация пасторального быта, и констатация его неизбежной гибели.

Прежде всего — непосредственные малороссийские впечатления и воспоминания. В частности, возможными прототипами героев повести называли деда и бабку Гоголя и кого-то из его знакомых миргородских стариков — семейство Зарудных или семейство Бровковых ² Эйхенбаум Б. М. Комментарии // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: В 14 т. Т. 2. Миргород / Ред. В. В. Гиппиус. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. С. 698. ⁠ . Историю о кошке, напугавшей Пульхерию Ивановну, Гоголь взял из рассказа своего друга — великого актёра Михаила Щепкина Михаил Семёнович Щепкин (1788–1863) — актёр. Начал карьеру с домашнего крепостного театра, играл в Полтавском театре. В 1822-м получил вольную и в этом же году по приглашению переехал в Москву, где до конца жизни служил в Малом театре. Щепкин играл Фамусова в «Горе от ума», Городничего в «Ревизоре». Специально под него Белинский написал пьесу «Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь», а Тургенев — пьесу «Нахлебник». Известный прежде всего по комическим ролям, Щепкин выступал и в трагических амплуа: к примеру, играл Шейлока в «Венецианском купце». Именем Щепкина названо Высшее театральное училище в Москве, одно из главных российских учебных заведений для актёров. ⁠ : подобный случай произошёл с его бабкой. Щепкин, прочитав повесть, шутя сказал Гоголю: «А кошка-то моя!» — на что Гоголь отвечал: «Зато коты мои!» (он имел в виду диких лесных котов, к которым в повести убежала помещичья кошка). Разорение имения Товстогубов — отголосок гоголевской поездки в Васильевку: «Признаюсь, мне очень грустно было смотреть на расстроенное имение моей матери».

Важнейший литературный претекст «Старосветских помещиков» — миф о Филемоне и Бавкиде, рассказанный Овидием в «Метаморфозах»; возможно, Гоголь учитывает и трактовку этого мифа в «Фаусте» Гёте. Идиллический настрой, которым проникнута повесть, — дань сентиментализму, в том числе прозе Карамзина. Исследователь Александр Карпов отмечает ещё один пласт претекстов — произведения о «загробной любви», «любви после смерти», такие как баллады Жуковского, повести Михаила Погодина Михаил Петрович Погодин (1800–1875) — историк, прозаик, издатель журнала «Москвитянин». Погодин родился в крестьянской семье, а к середине XIX века стал настолько влиятельной фигурой, что давал советы императору Николаю I. Погодина считали центром литературной Москвы, он издал альманах «Урания», в котором публиковал стихи Пушкина, Баратынского, Вяземского, Тютчева, в его «Москвитянине» печатались Гоголь, Жуковский, Островский. Издатель разделял взгляды славянофилов, развивал идеи панславизма, был близок философскому кружку любомудров. Погодин профессионально изучал историю Древней Руси, отстаивал концепцию, согласно которой основы русской государственности заложили скандинавы. Собрал ценную коллекцию древнерусских документов, которую потом выкупило государство. ⁠ «Адель» и Николая Полевого Николай Алексеевич Полевой (1796–1846) — литературный критик, издатель, писатель. С 1825 по 1834 год издавал журнал «Московский телеграф», после закрытия журнала властями политические взгляды Полевого стали заметно консервативнее. С 1841 года издавал журнал «Русский вестник». ⁠ «Блаженство безумия», Егора Аладьина Егор Васильевич Аладьин (1796–1860) — прозаик, поэт, переводчик, издатель. Участник Отечественной войны 1812 года. Выпустил несколько книг прозы, сотрудничал с «Отечественными записками». В 1825–1833 и 1846–1847 годах издавал один из самых популярных российских альманахов — «Невский альманах», где печатались Николай Полевой, Вяземский, Бестужев-Марлинский, Булгарин и другие. Аладьин долго пытался заполучить в своё издание Пушкина, тот поначалу отсылал ему незначительные экспромты, но потом согласился сотрудничать за высокий гонорар: в «Невском альманахе» появились отрывки из «Бахчисарайского фонтана», «Бориса Годунова», «Евгения Онегина» (с последней публикацией связан известный казус: издатель сопроводил письмо Татьяны к Онегину эротической иллюстрацией Александра Нотбека, на которую Пушкин откликнулся злой эпиграммой). В 1829–1830 годах Аладьин совместно с Орестом Сомовым и Антоном Дельвигом издавал также альманах «Подснежник». ⁠ «Брак по смерти» ³ Карпов А. А. «Афанасий и Пульхерия» — повесть о любви и смерти // Феномен Гоголя: Материалы Юбилейной междунар. науч. конф., посв. 200-летию со дня рождения Н. В. Гоголя / Под ред. М. Н. Виролайнен и А. А. Карпова. СПб.: Петрополис, 2011. С. 151–152. ⁠ . Все эти произведения — подчёркнуто романтические, но отношения «Старосветских помещиков» с романтической литературой можно охарактеризовать как мягкое ироническое снижение. К примеру, когда мы читаем, что овдовевший Афанасий Иванович «часто поднимал… ложку с кашею [и] вместо того, чтобы подносить ко рту, подносил к носу», то вспоминаем поведение потерявшего Марию хана Гирея из «Бахчисарайского фонтана» Пушкина: «Он часто в сечах роковых / Подъемлет саблю, и с размаха / Недвижим остаётся вдруг, / Глядит с безумием вокруг…» ⁴ Карпов А. А. «Афанасий и Пульхерия» — повесть о любви и смерти // Феномен Гоголя: Материалы Юбилейной междунар. науч. конф., посв. 200-летию со дня рождения Н. В. Гоголя / Под ред. М. Н. Виролайнен и А. А. Карпова. СПб.: Петрополис, 2011. С. 163–164. ⁠  Это место казалось неуместно комичным критикам Пушкина и наверняка поэтому было памятно Гоголю — снижая пушкинский пафос, он связал рассеянность вдовца и с его былой удалью (Афанасий Иванович, чтобы попугать жену, любил говорить, что пойдёт на войну).

Повесть вышла в сборнике «Миргород» в конце февраля 1835 года. Почти одновременно с «Миргородом» вышел сборник «Арабески», куда вошли исторические, литературоведческие и искусствоведческие статьи, начало неоконченного романа «Гетьман» и три повести из цикла, который впоследствии назовут «Петербургскими повестями»: «Портрет», «Невский проспект» и «Записки сумасшедшего». Эта двойная публикация резко изменила представление о Гоголе читателей, до этого знавших лишь «Вечера на хуторе близ Диканьки», и создала ему, по сути, новую репутацию. В переизданиях «Миргорода» 1842 и (посмертно) 1855 годов в повесть были внесены незначительные авторские поправки (при этом «Вия» Гоголь серьёзно правил, а «Тараса Бульбу» переработал почти полностью).

Повести «Миргорода» были приняты по-разному: если «Иван Иванович и Иван Никифорович» вызвал нарекания в «грязи» и приземлённости, то «Старосветские помещики» и «Тарас Бульба» понравились почти «совершенно всем вкусам и всем различным темпераментам» (как сам Гоголь написал Жуковскому). Как раз в это время в русской критике шёл горячий спор о том, что следует понимать под народностью в литературе. О «Старосветских помещиках» одобрительно писали консерваторы Сенковский Осип-Юлиан Иванович Сенковский (1800–1850) — писатель, редактор, востоковед. В юности совершил путешествие по Сирии, Египту и Турции, издал о нём путевые очерки. По возвращении устроился переводчиком в Иностранную коллегию. С 1828 по 1833 год служил цензором. Сенковский основал один из первых массовых журналов — «Библиотека для чтения», редактировал его более десяти лет. Писал рассказы и публицистику под псевдонимом Барон Брамбеус. ⁠ и Шевырёв Степан Петрович Шевырёв (1806–1864) — литературный критик, поэт. Участвовал в кружке «любомудров», издании журнала «Московский вестник», был близким другом Гоголя. С 1835 по 1837 год был критиком «Московского наблюдателя». Вместе с Михаилом Погодиным издавал журнал «Москвитянин». Шевырёв был известен своими консервативными взглядами, именно он считается автором фразы «загнивающий Запад». В 1857 году между ним и графом Василием Бобринским из-за политических разногласий произошла ссора, закончившаяся дракой. Из-за этого инцидента Шевырёва уволили со службы и выслали из Москвы. ⁠ . Пушкин, отзываясь в 1836-м на второе издание «Вечеров на хуторе…», писал о новых произведениях Гоголя: «…С жадностию все прочли… «Старосветских помещиков», эту шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слёзы грусти и умиления…» Николай Станкевич Николай Владимирович Станкевич (1813–1840) — публицист, поэт, мыслитель. В 1830-е годы Станкевич, студент Московского университета, собрал вокруг себя группу единомышленников, с которыми обсуждал вопросы немецкой философии. Среди участников «кружка Станкевича» были Виссарион Белинский, Алексей Кольцов, Иван Тургенев, Константин Аксаков, Михаил Бакунин. Станкевич — автор нескольких стихов и трагедии «Василий Шуйский», он планировал написать свой учебник всемирной истории, но умер от чахотки в возрасте 26 лет. ⁠ восхищался: «Как здесь схвачено прекрасное чувство человеческое в пустой, ничтожной жизни!», Михаил Погодин Михаил Петрович Погодин (1800–1875) — историк, прозаик, издатель журнала «Москвитянин». Погодин родился в крестьянской семье, а к середине XIX века стал настолько влиятельной фигурой, что давал советы императору Николаю I. Погодина считали центром литературной Москвы, он издал альманах «Урания», в котором публиковал стихи Пушкина, Баратынского, Вяземского, Тютчева, в его «Москвитянине» печатались Гоголь, Жуковский, Островский. Издатель разделял взгляды славянофилов, развивал идеи панславизма, был близок философскому кружку любомудров. Погодин профессионально изучал историю Древней Руси, отстаивал концепцию, согласно которой основы русской государственности заложили скандинавы. Собрал ценную коллекцию древнерусских документов, которую потом выкупило государство. ⁠ называл повесть «прекрасной идиллией и элегией». Самый известный и авторитетный отзыв принадлежит Белинскому: в статье «О русской повести и о повестях Гоголя», напечатанной в двух номерах «Телескопа», он настаивал и на народности писателя, и на том, что он не просто юморист. «Старосветским помещикам» в статье посвящён длинный пассаж:

Возьмите его «Старосветских помещиков»: что в них? Две пародии на человечество в продолжение нескольких десятков лет пьют и едят, едят и пьют, а потом, как водится исстари, умирают. Но отчего же это очарование? Вы видите всю пошлость, всю гадость этой жизни, животной, уродливой, карикатурной, а между тем принимаете такое участие в персонажах повести, смеётесь над ними, но без злости, и потом рыдаете с Филемоном о его Бавкиде, сострадаете его глубокой, неземной горести и сердитесь на негодяя-наследника, промотавшего состояние двух простаков!

Причину «этого очарования» Белинский видит в том, что Гоголь верно «нашёл человеческое чувство, двигавшее и оживлявшее его героев»: привычку — и отыскал в привычке поэзию (а поскольку привычка так или иначе должна быть знакома читателям, они почувствуют в Товстогубах что-то родственное). Из отзыва Белинского пошла и «социологическая» традиция оценки «Старосветских помещиков» (обличение «животной, уродливой, карикатурной» жизни), которая достигнет высшей точки в раннесоветской критике. Сам Белинский, который никак не мог одобрять «животную жизнь», писал: «О, г. Гоголь истинный чародей, и вы не можете представить, как я сердит на него за то, что он и меня чуть не заставил плакать о них, которые только пили и ели и потом умерли!» Он же с грустной иронией отмечал, что в незначительных диалогах Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны о продавленном стуле и сушёных грушах — «весь человек, вся жизнь его, с её прошедшим, настоящим и будущим».

После смерти Гоголя «Старосветских помещиков» трактовали в соответствии с критической модой: если дореволюционные критики видели в повести трогательную идиллию, а в Товстогубах — характеры добрых и приближенных к «народу» провинциальных дворян, то для раннесоветских критиков они — «отрицательные» персонажи, воплощающие отсталость, косность, мрачность жизни патриархальной России, торжество помещичьей эксплуатации. Более поздние исследователи возвращаются к жанровой природе повести, вписывают её в контекст мирового романтизма; в 1990-е о «Старосветских помещиках» пишут как о христианской по духу повести, в которой показана праведная, угодная Богу любовь.

«Старосветские помещики» становились предметом литературной рефлексии: так, очень схожие с гоголевскими гастрономически-идиллические мотивы обнаруживаются в романе Гайто Газданова «История одного путешествия» (1935) ⁵ Александрова Э. К. Старосветские помещики в Париже: «гастрономическая» пародия Гайто Газданова // Русская литература. 2012. № 4. С. 199–206. ⁠ . В 1998-м драматург Николай Коляда написал пьесу «Старосветские помещики» по мотивам гоголевской повести; третий персонаж этой пьесы — сам Гоголь, Гость, осмысляющий мир Товстогубов, активно участвующий в его жизни и плачущий над ним. (Кроме того, Коляда написал и другие пьесы по мотивам Гоголя: «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка»,  «Коробочка» и «Мёртвые души».)

В 1979 году режиссёр Давид Карасик поставил по «Старосветским помещикам» телеспектакль, а в 2008-м по повести был снят короткометражный кукольный мультфильм Марии Муат под названием «Он и она».

«Старосветские» означает, собственно, «принадлежащие к «старому свету» — патриархальному, не тронутому пагубой цивилизации, блюдущему заповеданные предками законы гостеприимства. Лица добрых «стариков и старушек», всегда радушно принимающих гостя, рассказчику отрадно вспомнить «в шуме и толпе среди модных фраков»: эти модные петербургские фраки — «новый свет», где человек человеку волк. Для «старого света» характерно желание оставаться на своём месте: Товстогубы — представители одной из «национальных, простосердечных и вместе богатых фамилий, всегда составляющих противоположность тем низким малороссиянам, которые выдираются из дегтярей, торгашей, наполняют, как саранча, палаты и присутственные места, дерут последнюю копейку с своих же земляков, наводняют Петербург ябедниками, наживают наконец капитал и торжественно прибавляют к фамилии своей, оканчивающейся на о, слог въ». Гоголь здесь обличает не украинское происхождение новых петербуржцев, а как раз их стремление оторваться от корней.

Корни же эти — не просто провинциальные, но и сельские: помещики связаны с землёй (что ощутимо в английском переводе названия повести — «The Old World Landowners»). В начале повести Гоголь даёт развернутую экспозицию типичного «старосветского» хозяйства:

Я отсюда вижу низенький домик с галереею из маленьких почернелых деревянных столбиков, идущею вокруг всего дома, чтобы можно было во время грома и града затворить ставни окон, не замочась дождём. За ним душистая черёмуха, целые ряды низеньких фруктовых дерев, потопленных багрянцем вишень и яхонтовым морем слив, покрытых свинцовым матом; развесистый клён, в тени которого разостлан для отдыха ковёр; перед домом просторный двор с низенькою свежею травкою, с протоптанною дорожкою от амбара до кухни и от кухни до барских покоев; длинношейный гусь, пьющий воду с молодыми и нежными, как пух, гусятами; частокол, обвешанный связками сушёных груш и яблок и проветривающимися коврами, воз с дынями, стоящий возле амбара, отпряжённый вол, лениво лежащий возле него, — всё это для меня имеет неизъяснимую прелесть, может быть, оттого, что я уже не вижу их и что нам мило всё то, с чем мы в разлуке.

«Старосветскость» подчёркивается и теми портретами, которые висят на стене у Товстогубов: Пётр III, герцогиня Лавальер Луиза-Франсуаза де ла Бом Ле Блан (1644–1710) — фаворитка Людовика XIV, монахиня. В юности стала фрейлиной герцогини Орлеанской, познакомилась с королём Людовиком XIV, стала его фавориткой и родила от него четырёх детей. Вскоре у короля появилась ещё одна возлюбленная — маркиза де Монтеспан. В 1675 году герцогиня ушла в монастырь и прожила там до конца жизни. Центральная героиня романа Александра Дюма «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя». ⁠ и «какой-то архиерей». Первые два образа, относящиеся к «великому» и «галантному» векам, отсылают к давно прошедшей молодости героев, третий — скорее к патриархальности и «вечному покою».

Общее место гоголеведения — контрастная композиция «Миргорода» как единого сборника. «Миргород» разделён на две части: в первой объединены «Старосветские помещики» и «Тарас Бульба», во второй — «Вий» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Сентиментальная идиллия соседствует с патриотической героикой, «готический» ужас — с сатирой. Существуют разные трактовки этих сопоставлений — от «вульгарно-социологической» (советский гоголевед Николай Степанов Николай Леонидович Степанов (1902–1972) — литературовед. Работал в Институте мировой литературы имени Горького, преподавал в Московском педагогическом институте. Был специалистом по литературе XVIII, XIX веков и советской поэзии. Под редакцией Степанова выпускались собрания сочинений Ивана Крылова (по крыловским басням Степанов защитил диссертацию), Велимира Хлебникова, Николая Гоголя. Степанов написал несколько книг о Гоголе («Гоголь. Творческий путь», «Искусство Гоголя-драматурга») и биографию писателя в серии ЖЗЛ. ⁠ заявлял о «мелких стяжателях», которым в «Тарасе Бульбе» противостоит «сфера народной жизни»; другой исследователь, Александр Докусов, писал, что старосветские помещики «принадлежат миру зла») до сугубо литературоведческой, жанровой: сопоставляя столь несхожие тексты, Гоголь пробует собственные возможности и расширяет границы русской прозы.

Но, помимо контрастов, в «Миргороде» важны переклички между повестями, опять же по-разному трактующие те или иные мотивы и темы. Особое внимание стоит обратить на соседство «Старосветских помещиков» и «Тараса Бульбы». Александр Герцен писал, что Тараса Бульбу и Афанасия Ивановича объединяют одни и те же черты: простодушие и грациозность ⁶  Герцен А. И. О развитии революционных идей в России // Герцен А. И. Собрание сочинений: в 30 т. Т. 7. С. 228. ⁠ . Это наблюдение можно соотнести с античным подтекстом всего «Миргорода»: старички Товстогубы так же напоминают о буколических крестьянах, как Бульба — о греческих и римских героях. Многое в «Помещиках» перекликается с «Тарасом Бульбой»: к примеру, Афанасий Иванович пугает жену шутливым намерением идти на войну, а Бульба (точно так же напугав жену) на войну уходит.

С «Вием» «Помещиков» роднит демонологический мотив: тот самый зов ниоткуда, который, по поверью «простого народа», предвещает скорую смерть, — это предзнаменование и гораздо более масштабных, физически проявленных ужасов повести о Хоме Бруте и мёртвой панночке. Наконец, идиллическое начало «Старосветских помещиков» контрастирует не только с их же финалом, где показан упадок старосветского хозяйства, но и с финалом последней повести сборника — «Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича» ⁷ Есаулов И. А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения («Миргород» Н. В. Гоголя). М.: РГГУ, 1995. C. 8. ⁠ . Вместо радости и изобилия малороссийского лета — «дурное время» осени: «Опять то же поле, местами изрытое, чёрное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. — Скучно на этом свете, господа!» В последней повести «Миргорода» Гоголь окончательно разрушает тот мир, который любовно создал в «Старосветских помещиках», а до этого — в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Соблазнительно в связи с этим предположить (как это делает исследователь Владимир Денисов ⁸ Денисов В. Д. Граду и миру: о сборнике Н. В. Гоголя «Миргород» (1835) // Культура и текст. 2014. № 4. С. 14–34. ⁠ ), что название «Миргород» — не только конкретный топоним, но и отсылка к известной католической формуле urbi et orbi («городу и миру»); что Миргород — это мир-город, в котором есть место разным людям и способам жить и который имеет свои начало и конец.

«Если бы я был живописец и хотел изобразить на полотне Филемона и Бавкиду, я бы никогда не избрал другого оригинала, кроме их. Афанасию Ивановичу было шестьдесят лет, Пульхерии Ивановне пятьдесят пять», — пишет Гоголь. Источник мифа о Филемоне и Бавкиде — «Метаморфозы» Овидия. До Гоголя к этому сюжету обращались, в частности, русские сентименталисты — Николай Карамзин, Михаил Муравьёв, Иван Дмитриев (последнему Гоголь писал из Васильевки, что живёт теперь «в деревне, совершенно такой, какая описана незабвенным Карамзиным»).

Согласно Овидию, Филемон и Бавкида жили во фригийском городе Тиана. Нежно любившие друг друга престарелые муж и жена были единственными, кто приютил двух странников — оказалось, что под видом странников скрывались Юпитер и Меркурий. Старики были готовы зарезать ради гостей единственного гуся. Тронутые радушием хозяев, боги утопили все дома в округе, кроме дома Филемона и Бавкиды, — их хижина превратилась в храм Юпитера, а старики попросили у громовержца оставить их при этом храме жрецами и даровать им возможность умереть одновременно. Их желание было исполнено:

Вдруг увидал Филемон: одевается в зелень Бавкида;
Видит Бавкида: старик Филемон одевается в зелень.
Похолодевшие их увенчались вершинами лица.
Тихо успели они обменяться приветом. «Прощай же,
Муж мой!» — «Прощай, о жена!» — так вместе сказали, и сразу
Рот им покрыла листва. И теперь обитатель Тианы
Два вам покажет ствола, от единого корня возросших.

пер. С. Шервинского

«Старосветские помещики» и сходны с этим мифом, и отличны от него. С одной стороны, перед нами любящая и радушная чета (гостеприимство — главная черта Товстогубов). К Овидию, по наблюдению Ивана Есаулова, отсылает и общее отчество супругов Товстогубов (Иванович, Ивановна), напоминающее об общем корне деревьев, в которые превратились Филемон и Бавкида ⁹ Есаулов И. А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения («Миргород» Н. В. Гоголя). М.: РГГУ, 1995. C. 27. ⁠ . С другой стороны, Товстогубы, в отличие от бедных Филемона и Бавкиды, зажиточные хозяева, и им не дана блаженная участь одновременной и лёгкой смерти. Возможно, на Гоголя повлияла вторая часть «Фауста» Гёте, вышедшая в 1832 году, незадолго до начала работы Гоголя над «Миргородом». В последнем акте Фауст задумывает, чтобы добиться славы и благодарности человечества, построить огромную плотину, чтобы «любой ценою у пучины / Кусок земли отвоевать» ¹⁰ Пер. Б. Пастернака ⁠ , — но ему мешает стоящая на месте строительства хижина престарелых супругов Филемона и Бавкиды, которые не соглашаются покинуть свой дом. Фауст просит Мефистофеля разобраться с проблемой — в результате Филемон и Бавкида, к ужасу Фауста, погибают. Отголоском этого рационализаторского насилия может быть попытка дальнего родственника Товстогубов навести порядок в их имении после смерти стариков — попытка, закончившаяся, как мы помним, полным крахом имения. Кстати, исследователи усматривают и другую гётеанскую параллель со «Старосветскими помещиками» — поэму «Герман и Доротея» (1797).

В принципе, сочетание малороссийского Эдема с античной культурой в случае Гоголя вполне объяснимо его биографией — учёбой в Нежинской гимназии высших наук, где изучали сочинения древних. Но, так или иначе, указав на овидиевский источник, Гоголь приглушает его влияние. Так, с «благородными», античными именами героев (Афанасий и Пульхерия) соседствует «физиологичная» фамилия Товстогуб. Такой контраст заставляет читателя сделать «усилие, чтобы за «корою земности» различить проявления глубокого чувства, чтобы в Товстогубе увидеть Афанасия, в Товстогубихе — Пульхерию» ¹¹  Карпов А. А. «Афанасий и Пульхерия» — повесть о любви и смерти // Феномен Гоголя: Материалы Юбилейной междунар. науч. конф., посв. 200-летию со дня рождения Н. В. Гоголя / Под ред. М. Н. Виролайнен и А. А. Карпова. СПб.: Петрополис, 2011. С. 159. ⁠ .

Стоит заметить, что Товстогубы не были первой пожилой парой у Гоголя: в предисловии к «Вечерам на хуторе близ Диканьки» рассказчик — Рудый Панько — рассказывает о себе и «своей старухе», бездетной и гостеприимной чете. Гоголь времён «Вечеров», конечно, естественней соотносил себя с малороссийской идиллией — настолько, что готов был перевоплотиться в её «гения места».

Самый известный сад в прозе Гоголя — это сад Плюшкина в «Мёртвых душах». Запущенный плюшкинский сад прекрасен, потому что над его созданием равно потрудились природа и искусство. В «Старосветских помещиках» у природы и искусства иные, но тоже симбиотические отношения. С одной стороны, хозяйство деятельной Пульхерии Ивановны было «совершенно похоже на химическую лабораторию» («Под яблонею вечно был разложен огонь, и никогда почти не снимался с железного треножника котёл или медный таз с вареньем, желе, пастилою, деланными на меду, на сахаре и не помню ещё на чём. Под другим деревом кучер вечно перегонял в медном лембике Резервуар для перегонки и очистки водки. ⁠ водку на персиковые листья, на черёмуховый цвет, на золототысячник, на вишнёвые косточки»); с другой, постоянно обнаруживались недоимки из-за недосмотра или просто воровства — но «благословенная земля производила всего в таком множестве», что хозяйство всегда процветало. Перед нами своего рода модель рая — и важно, что Гоголь, описывая сад Товстогубов, описывает как бы все такие сады, все хозяйства старосветских помещиков вообще: «Я иногда люблю сойти на минуту в сферу этой необыкновенно уединённой жизни, где ни одно желание не перелетает за частокол, окружающий небольшой дворик, за плетень сада, наполненного яблонями и сливами, за деревенские избы, его окружающие, пошатнувшиеся на сторону, осенённые вербами, бузиною и грушами». Позже такие обобщения примет на вооружение натуральная школа, но Гоголь хотел показать не типичное, а идеальное. Здесь будто исчезает время: исследователь Владислав Кривонос отмечает, что рассказчик заходит в сад «на минуту», но минута растягивается очень надолго ¹² Кривонос В. Ш. Место и сюжет в «Старосветских помещиках» Гоголя // Отечественная литература как фактор сохранения русской идентичности в глобальном мире: Материалы Всерос. науч.-практ. конф. Самара, 2017. С. 106. ⁠ .

Под яблонею вечно был разложен огонь, и никогда почти не снимался с железного треножника котёл или медный таз с вареньем, желе, пастилою, деланными на меду, на сахаре и не помню ещё на чём

Николай Гоголь

Юрий Лотман в работе «Художественное пространство в прозе Гоголя» поясняет, что важнейшее свойство сада старосветских помещиков — его «отгороженность» ¹³ Лотман Ю. М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988. С. 251–292. ⁠ : это заповедный уголок, каким и должен быть Эдем, земной рай. По замечанию Лотмана, ядро этого мира — дом Товстогубов, окружённый кольцами, «поясами границы»: двориком, частоколом, садом, деревней (внутри дома тоже есть «стражи границ» — знаменитые «поющие» двери). Беда приходит в дом Товстогубов из единственного места, где эта граница разрывается: из дикого леса, который напрямую сообщается с садом, из «дыры под амбаром», через которую в этот лес убегает кошка ¹⁴  Виролайнен М. Н. Мир и стиль («Старосветские помещики» Гоголя) // Вопросы литературы. 1979. № 4. С. 125–141; Вайскопф М. Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. М.: РГГУ, 2002. С. 347. ⁠ . В отличие от других товстогубовских лесов, в которых приказчик нещадно рубил деревья ради собственной выгоды, этот лес был «совершенно пощажён предприимчивым приказчиком»: он боялся, что Пульхерия Ивановна услышит стук топора. Парадоксальным образом то, что должно быть нормой (приказчик не рубит хозяйского леса), превращается в аномалию и служит к гибели хозяев (в этом лесу водятся дикие коты, сманившие к себе помещичью кошку). Смерть Пульхерии Ивановны, выполняющей традиционную роль хранительницы домашнего очага ¹⁵ Синцова С. В. Гендерная проблематика в повести Н. В. Гоголя «Старосветские помещики» // Вестник Нижегородского ун-та им. Н. И. Лобачевского. Литературоведение. 2009. № 6. С. 93. ⁠ , запускает процесс разрушения всего её хозяйства — после смерти Афанасия Ивановича, которому она как будто наказывает последовать за ней, дело довершается очень быстро. Границы рушатся, и сад приходит в запустение: имение захвачено «чужим» миром. Но для своих — то есть для гостей, ради которых жили старосветские помещики, — эти границы были, конечно, проницаемы, а сад напоминал о возможности иной, заповедной жизни.

Еда, ассоциирующаяся с домашним очагом, — едва ли не смысловой центр «Старосветских помещиков». Здесь есть еда повседневная и особая — для гостей, которую представляют, как на параде:

Вот это грибки с чебрецом! это с гвоздиками и волошскими орехами! <…> Вот эти грибки с смородинным листом и мушкатным орехом! А вот это большие травянки: я их ещё в первый раз отваривала в уксусе; не знаю, каковы-то они; я узнала секрет от отца Ивана. В маленькой кадушке прежде всего нужно разостлать дубовые листья и потом посыпать перцем и селитрою и положить ещё что бывает на нечуй-витере цвет, так этот цвет взять и хвостиками разостлать вверх. А вот это пирожки! это пирожки с сыром! это с урдою! а вот это те, которые Афанасий Иванович очень любит, с капустою и гречневою кашею.

По подсчетам Андрея Белого, Афанасий Иванович «принимался за еду девять раз в сутки» ¹⁶ Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М.: Coda, 1996. C. 145. ⁠ . Юрий Манн пишет, что в образах еды здесь «нет никакого агрессивного, хищнического оттенка (ср. пожирание еды Собакевичем). Это почти идиллическое и растительное поглощение, пережёвывание и переваривание» ¹⁷ Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М.: Coda, 1996. C. 146. ⁠ . Он же говорит об «открытости и радушии», которое связано у Товстогубов с едой. Это, разумеется, связано с древнейшими законами гостеприимства: еда отвечает за весь дом старосветских помещиков. Это правило усилено тем, что мир Товстогубов — маленький и замкнутый, поэтому какие-нибудь пирожки с сыром занимают в нём серьёзное место ¹⁸ Лотман Ю. М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988. С. 251–292. ⁠ .

Мягкий гоголевский комизм здесь в том, что раблезианские пиры, которые устраивают Товстогубы гостям, их маленькому хозяйству как бы несоразмерны — но у Гоголя тут же находится этому объяснение: хлебосольство увязано с идеей «рая на земле», где всё родится в изобилии. «Впрочем, я думаю, что не имеет ли самый воздух в Малороссии какого-то особенного свойства, помогающего пищеварению, потому что если бы здесь вздумал кто-нибудь таким образом накушаться, то, без сомнения, вместо постели очутился бы лежащим на столе». Напротив, для Товстогубов именно отказ от пищи связан со смертью: настроившись на скорую кончину, Пульхерия Ивановна отказывается от еды. Единственное лечение, которое может предложить ей Афанасий Иванович: «Может быть, вы чего-нибудь бы покушали, Пульхерия Ивановна?» Может быть, стоит вспомнить здесь, что незадолго до смерти Гоголь также отказался принимать пищу. Еда в мире Гоголя — это витальность; голод — смерть. Так оно, собственно, и в жизни, но Гоголь это, как многое, утрирует. Более того, для старосветских помещиков разговор о еде — это своего рода разговор о любви, тот язык, на котором они могут выразить свои чувства. Именно еда — мнишки Оладьи из толчёного картофеля с творогом. ⁠ со сметаной — для вдовца становится живым напоминанием о покойнице. Современный исследователь усматривает здесь отголосок романтического представления о том, что главное принципиально невыразимо ¹⁹ Карпов А. А. «Афанасий и Пульхерия» — повесть о любви и смерти // Феномен Гоголя: Материалы Юбилейной междунар. науч. конф., посв. 200-летию со дня рождения Н. В. Гоголя / Под ред. М. Н. Виролайнен и А. А. Карпова. СПб.: Петрополис, 2011. С. 161–162. ⁠ .

По упоминаниям войн можно приблизительно датировать действие «Старосветских помещиков». Оно происходит после 1815 года В 1815 году Наполеон I вновь стал французским императором, но только на сто дней. После проигранной битвы при Ватерлоо он вынужден был второй раз отречься от престола. ⁠ , вероятно в начале 1820-х — потому что гость рассказывает Афанасию Ивановичу слухи о том, «что француз тайно согласился с англичанином выпустить опять на Россию Бонапарта». (Оставим здесь в стороне и смерть Бонапарта в 1821-м — необязательно, чтобы в Миргородском уезде об этом скоро узнали, и соотношение рассказчика с автором: рассказчик явно старше Гоголя, которому ко времени написания повести 24 года.) При этом 55-летняя Пульхерия Ивановна помнит, как «турки были у нас в плену»: пленная «туркеня», выучившая хозяйку особым образом солить грибы, жила у Товстогубов после Русско-турецкой войны 1787–1791 годов Война между Россией и Священной Римской империей с одной стороны и Османской империей с другой. Османская империя планировала вернуть себе земли, отошедшие России после Русско-турецкой войны 1768–1774 годов, в том числе Крым, однако сделать этого не смогла — новая война закончилась победой России. Османская империя подписала Ясский мирный договор, согласно которому должна была навсегда уступить России Крым и выплатить контрибуцию в размере 7 миллионов рублей. Однако императрица Екатерина II отказалась от денег, сославшись на плохое экономическое состояние противника. ⁠ — лет за 25 до событий повести. Наконец, Пульхерия Ивановна осматривает свои леса, сидя в дрожках, которые тянут лошади, «служившие ещё в милиции» — то есть «в ополчении, сформиро­ван­ном в России во время русско-прусско-французской войны Война Франции против коалиции из России, Пруссии и Великобритании. Войну начала Пруссия, после того как Наполеон отказался выводить свои войска из немецких земель. Закончилась война заключением Тильзитского мира между Наполеоном и Александром I, по условиям мира, урезалась территория Пруссии, Россия признала все завоевания Франции и присоединилась к континентальной блокаде Англии, а Франция прекратила поддержку Турции в войне с Россией. ⁠ 1805–1807 годов ввиду угрозы вторжения наполеоновских войск в пределы страны и распущенном вскоре после заключения Тильзитского мира» ²⁰ Гуминский В. М. Гоголь, Александр I и Наполеон // Наш современник. 2002. № 3. С. 216–232. ⁠ . В милиции служил и Иван Никифорович из другой гоголевской повести — ради этого он и купил «у турчина» ружьё, послужившее причиной раздора между друзьями.

Пульхерия Ивановна для меня была занимательнее всего тогда, когда подводила гостя к закуске

Николай Гоголь

«Предстоящая война», разговорами о которой гость развлекает Афанасия Ивановича, — едва ли какая-то конкретная: после 1814 года Россия больше десяти лет не участвовала в войнах с иностранными державами (если не считать Кавказской войны, начавшейся в 1817-м). Лишь летом 1826-го началась Русско-персидская война Война была начата Персией в 1826 году, чтобы пересмотреть условия мирного договора, заключённого после Русско-персидской войны 1804–1813 годов. Наступление на Россию поддерживала Великобритания. Через два года после ряда военных неудач Персия была вынуждена пойти на мирные переговоры. По итогам войны к России перешла часть Каспийского побережья и Восточная Армения, Персия выплатила контрибуцию в размере 20 миллионов рублей, Россия же после выплаты контрибуции вывела свои войска из Южного Азербайджана. ⁠ — Персия хотела взять реванш за поражение в предыдущем конфликте Русско-персидская война 1804–1813 годов. Войну начала Персия после присоединения к России Восточной Грузии. Зимой 1806–1807 годов Россия заключила перемирие из-за начатой Русско-турецкой войны, но вскоре военные действия возобновились. Война с Персией закончилась победой России — Россия получила исключительное право держать флот в Каспийском море, Персия признала Восточную Грузию российским владением ⁠ в 1813 году. В «Старосветских помещиках», судя по всему, перед нами такие же досужие слухи, как и в «Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче»: там Иван Иванович говорит своему другу, что «три короля объявили войну царю нашему» и «хотят, чтобы мы все приняли турецкую веру» (отголосок многочисленных войн с Османской империей, антинаполеоновской коалиции и создания Священного союза).

«Я сам думаю пойти на войну; почему ж я не могу идти на войну?» — говорит Афанасий Иванович Товстогуб. Он, разумеется, не военнообязанный: после короткой военной карьеры он пользуется привилегиями Манифеста о вольности дворянства Указ Петра III от 1762 года. Согласно ему, дворяне освобождались от обязательной военной и гражданской службы и получали право беспрепятственно выезжать за границу. Во время войны государство могло потребовать от дворянина поступить на службу. Если же в это время он находился за границей, ему следовало тут же вернуться в Россию, в противном случае его владения изымались государством. ⁠ , дарованными Петром III (тем самым государем, чей портрет висит у старосветских помещиков в доме). Разговоры о войне интересно сочетаются с инфантильностью Афанасия Ивановича, которую Гоголь постоянно подчёркивает. Афанасий Иванович не входит в вопросы хозяйства и целиком зависит от заботы жены, которая кормит его, как заботливая мать ²¹ Синцова С. В. Гендерная проблематика в повести Н. В. Гоголя «Старосветские помещики» // Вестник Нижегородского ун-та им. Н. И. Лобачевского. Литературоведение. 2009. № 6. С. 92. ⁠ . Он слушает гостей с любопытством, которое «несколько похоже на любопытство ребёнка». Пульхерия Ивановна, умирая, говорит: «Вы как дитя маленькое: нужно, чтобы любило вас то, которое будет ухаживать за вами». Афанасий Иванович, напуганный жениным предчувствием, «рыдает, как ребёнок». Услышав зов, как ему кажется, покойной жены, он покоряется собственной смерти «с волею послушного ребёнка». В этом контексте нужно воспринимать и подшучивание мужа над женой, в том числе угрозы пойти на войну: так дети любят пугать родителей, а иногда и говорят всерьёз. Не держал ли Лев Толстой в голове «Старосветских помещиков», когда писал сцену, в которой Петя Ростов впервые заговаривает с родителями о том, что собирается идти воевать?

Любимица Пульхерии Ивановны, балованная серая кошка, сбегает к лесным котам, через три дня возвращается исхудавшей — и, поев, убегает обратно в лес. Это пустяшное происшествие заставляет Пульхерию Ивановну сделать неожиданный вывод: «Это смерть моя приходила за мною!»

В действительности такой случай произошёл с бабкой знаменитого актёра Михаила Щепкина Михаил Семёнович Щепкин (1788–1863) — актёр. Начал карьеру с домашнего крепостного театра, играл в Полтавском театре. В 1822-м получил вольную и в этом же году по приглашению переехал в Москву, где до конца жизни служил в Малом театре. Щепкин играл Фамусова в «Горе от ума», Городничего в «Ревизоре». Специально под него Белинский написал пьесу «Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь», а Тургенев — пьесу «Нахлебник». Известный прежде всего по комическим ролям, Щепкин выступал и в трагических амплуа: к примеру, играл Шейлока в «Венецианском купце». Именем Щепкина названо Высшее театральное училище в Москве, одно из главных российских учебных заведений для актёров. ⁠ , происходившего из крепостных крестьян, — Гоголь позаимствовал у Щепкина этот анекдот. У убеждения Пульхерии Ивановны фольклорные корни. Подобное поверье фиксирует в «Поэтических воззрениях славян на природу» Александр Афанасьев Александр Николаевич Афанасьев (1826–1871) — историк, литературовед, собиратель фольклора. Служил в Московском главном архиве Министерства иностранных дел. Афанасьев собрал собственную библиотеку старинных русских книг и рукописей, публиковал статьи о славянской мифологии в журналах «Современник» и «Отечественные записки». Изданный Афанасьевым сборник «Русские народные легенды» запретила цензура, рассказы из этого сборника, а также «Заветные сказки» эротического содержания Афанасьев переправил за границу. После обыска его уволили из архива. С 1865 по 1869 год Афанасьев выпустил свой главный трёхтомный труд «Поэтические воззрения славян на природу». В последние годы жизни работал над собранием русских сказок. Умер от чахотки. ⁠ : «Чехи и малорусы рассказывают, что Смерть, принимая вид кошки, царапается в окно, и тот, кто увидит её и впустит в избу, должен умереть в самое короткое время» ²² Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М.: Современный писатель, 1995. Т. 3.C. 55. ⁠ . Появление кошки — дурная примета и в некоторых других культурах. По замечанию Владимира Топорова Владимир Николаевич Топоров (1928–2005) — лингвист, литературовед. Работал в Институте славяноведения и балканистики. Топоров занимался сравнительно-историческим языкознанием, изучением фольклора, семиотикой (Топоров — один из основателей Тартуско-московской семиотической школы). Ввёл в литературоведение понятие «петербургский текст». Совместно с лингвистом Вячеславом Ивановым разработал теорию «основного мифа» — сюжета борьбы Громовержца со Змеем. Изучал санскрит, язык пали, древнеиндийский эпос. Первым перевёл на русский язык с языка пали «Дхаммападу», собрание изречений Будды. ⁠ , «в низшей мифологии кот выступает как воплощение (или помощник, член свиты) чёрта, нечистой силы» ²³ Мифы народов мира: Энциклопедия. В 2 т. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1992. C. 11. ⁠ . Отсюда представление о дьявольском начале в чёрных котах: в русской литературе оно полнее всего показано в «Мастере и Маргарите», а Гоголю могло быть знакомо хотя бы из «Золотого горшка» Гофмана; собственно, и в гоголевской «Майской ночи» фигурирует чёрная кошка-ведьма.

Задумалась старушка. «Это смерть моя приходила за мною!» — сказала она сама в себе, и ничто не могло её рассеять

Николай Гоголь

С другой стороны, у христиан, особенно у старообрядцев, кошка — «чистое» животное (в отличие от собаки), о чём и говорит Пульхерия Ивановна: «Собака нечистоплотная, собака нагадит, собака перебьёт всё, а кошка тихое творение, она никому не сделает зла». Но именно это «тихое творение» убегает в соседний лес, где связывается с разбойными лесными котами, которых Гоголь называет «народом мрачным и диким»: перед нами типично гоголевская амбивалентность, вообще говоря, свойственная нечистой силе (здесь можно вспомнить и панночку из «Вия» — прекрасную девушку и отвратительную старую ведьму).

Иван Есаулов, подчёркивающий важность границ в «Старосветских помещиках», отмечает, что беглая кошка попадает в дикий «большой мир» за пределами замкнутого идиллического пространства имения Товстогубов — и, возвращаясь, становится вестником смерти как раз из этого «большого мира» ²⁴ Есаулов И. А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения («Миргород» Н. В. Гоголя). М.: РГГУ, 1995. C. 38. ⁠ . Ободранное, истощённое животное, дичащаееся хозяйки, — полная противоположность той балованной кошке, которую знала Пульхерия Ивановна: можно предположить, что, соприкоснувшись с диким миром леса (в русской народной культуре лес однозначно трактуется как вход в потусторонний мир), она «заражается» потусторонностью и становится в самом деле носителем смерти. Это вполне в логике синкретического, магического, фольклорного сознания — и то, что Пульхерия Ивановна воспринимает поверье всерьёз, говорит о её принадлежности к патриархальному/пасторальному миру, несмотря на дворянский статус (снова вспомним, что бабка Михаила Щепкина была крепостной).

Напрямую к народному поверью Гоголь отсылает, когда рассказывает о предвестии смерти Афанасия Ивановича, который внезапно услышал, как его зовёт Пульхерия Ивановна:

Вам, без сомнения, когда-нибудь случалось слышать голос, называющий вас по имени, который простолюдины объясняют тем, что душа стосковалась за человеком и призывает его, и после которого следует неминуемо смерть. Признаюсь, мне всегда был страшен этот таинственный зов. Я помню, что в детстве часто его слышал: иногда вдруг позади меня кто-то явственно произносил моё имя.

Отметим, что в двух «бытовых» повестях «Миргорода» — «Старосветских помещиках» и «Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче» — импульсом для развития действия становится зоологический пустяк. Но если ссора из-за слова «гусак» — история откровенно вздорная и (в бахтинском смысле) карнавальная, то в смерти из-за кошки есть что-то очень трогательное, как и во всей повести.

Смерть Пульхерии Ивановны как бы «выключает» Афанасия Ивановича из мира живых. На похоронах жены он «на всё… глядел бесчувственно», «на всё глядел странно», проливает над гробом «какие-то бесчувственные слёзы», а после погребения произносит: «Так вот это вы уже и погребли её! зачем?!» Эмоции настигают его только по возвращении с похорон: «Но когда возвратился он домой, когда увидел, что пусто в его комнате, что даже стул, на котором сидела Пульхерия Ивановна, был вынесен, — он рыдал, рыдал сильно, рыдал неутешно, и слёзы, как река, лились из его тусклых очей». С тех пор горе его не покидает.

Психолог скажет, что Гоголь точно описывает начальную стадию глубокого горя, поведение человека после катастрофического потрясения. Юрий Манн в «Поэтике Гоголя» пишет, что реакция Афанасия Ивановича должна казаться странной людям посторонним — дальним родственникам и землякам, участвующим «в коллективно-обрядовом действе» похорон, и даже читателям повести ²⁵ Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М.: Coda, 1996. C. 32–36. ⁠ . В обычной похоронной суете плач смешивается со смехом: «…Длинные столы расставлены были по двору; кутья, наливки, пироги покрывали их кучами; гости говорили, плакали, глядели на покойницу, рассуждали о её качествах… …Солнце светило, грудные ребёнки плакали на руках матерей, жаворонки пели, дети в рубашонках бегали и резвились по дороге». На фоне этих «естественных» и предсказуемых реакций фигура Афанасия Ивановича резко выделяется: это заставляет нас с усиленным вниманием следить за ним — за одним там, где раньше было двое.

В двух повестях «Миргорода» — «Старосветских помещиках» и «Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче» — рассказчик выступает добрым знакомым героев. Он приближен к фигуре самого Гоголя (недаром в советской экранизации «Ивана Ивановича» Гоголь — один из экранных персонажей), но, очевидно, старше и опытнее. Это бывалый человек, хорошо знающий и свет — в «Старосветских помещиках» не раз говорится о холодном и лицемерном Петербурге, — и идиллическую сельскую жизнь. Такая контрастная фигура «сына цивилизации» ²⁶ Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М.: Coda, 1996. C. 147. ⁠  нужна как раз для того, чтобы оттенить жизнь старосветских помещиков, показать её притягательность и недосягаемость (ведь в конце повести рассказчик наблюдает за разорением имения).

Рассказчик, доверенное лицо своих героев, может выносить им оценки («Пульхерия Ивановна для меня была занимательнее всего тогда, когда подводила гостя к закуске»); он, как добрый сосед, следит за их судьбой (заезжает в гости к вдовцу — и получает тем самым возможность рассказать о его жизни после Пульхерии Ивановны). Вместе с тем этот рассказчик не в полной мере является персонажем: в нём есть и черты «всеведущего автора», способного сообщить читателю, например, подробности частных разговоров супругов. Он остаётся богом повествования. Такая двойственная роль спародирована в современной пьесе Николая Коляды «Старосветские помещики», где Гоголь — полноценный персонаж, но в то же время человек со стороны, которому доступно осмысление всего происходящего. Одновременно вовлечённая и сторонняя позиция позволяет рассказчику привлекать к своему описанию иные, чужие контексты: он сравнивает Товстогубов с Филемоном и Бавкидой, о которых они едва ли когда-нибудь слышали, и вводит вставной рассказ о человеке, который потерял свою возлюбленную, дважды пытался покончить с собой, но потом всё же утешился. Противоположностью этой житейской истории служит «долгая, жаркая печаль» Афанасия Ивановича — и для рассказчика здесь повод задуматься, что же сильнее — страсть или привычка.

В начале повести «образцовое хозяйство» старосветских помещиков противопоставлено «новому гладенькому строению, которого стен не промыл ещё дождь, крыши не покрыла зелёная плесень, и лишённое щекотурки крыльцо не показывает своих красных кирпичей». У «старосветского» хозяйства и должны быть признаки старины, обветшалости. Романтизм наследует у сентиментализма особое отношение к руинам, которые одновременно напоминают о высоком, недоступном ныне архитектурном идеале и демонстрируют гармоническое сотворчество человека и природы — сотворчество через разрушение. В «Старосветских помещиках» Гоголь с мягкой иронией снижает пафос поэтики руин — и демонстрирует, что такое руины настоящие: после смерти хозяев в их имении можно увидеть только «кучу развалившихся хат, заглохший пруд, заросший ров на том месте, где стоял низенький домик, — и ничего более». Этот коллапс ускорен попытками, так сказать, механической модернизации: наследник имения, дальний родственник Товстогубов, приколачивает к избам номера и покупает «шесть прекрасных английских серпов» — филолог Иван Есаулов считает ²⁷  Есаулов И. А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения («Миргород» Н. В. Гоголя). М.: РГГУ, 1995.  C. 23. ⁠ неслучайным, что через шесть же месяцев окончательно разорённое имение приходится взять в опеку Система дворянской опеки была создана в 1775 году. Чиновники должны были управлять имуществом дворянских вдов и сирот, находить попечителей для их поместий. Часто имения арестовывались за проступки — имение брали под опеку, если обнаруживалось, что дворянин разоряет свои владения, дурно обращается с крестьянами или демонстрирует безнравственное поведение. ⁠ .

Интересно, что Гоголь выбирает для имения старосветских помещиков именно такой вариант эсхатологии — говоря словами Элиота, «не взрыв, но всхлип». Вспомним, что Афанасий Иванович любил пошутить над Пульхерией Ивановной, пугая её пожаром. В реальности огонь действительно пожирает их хозяйство — но совсем по-другому: «частокол и плетень в дворе были совсем разрушены, и я видел сам, как кухарка выдергивала из него палки для затопки печи, тогда как ей нужно было сделать два шага лишних, чтобы достать тут же наваленного хвороста». Эдем уничтожен не громкой, скандальной и в чём-то романтической катастрофой, но бытовой энтропией — перед нами манифестация реализма как такового.

Идиллией в широком смысле называют произведение о безмятежной жизни, как правило сельской; термины «пастораль» и «буколика», также берущие начало в античной поэтике, часто употребляют как синонимы «идиллии». Часто говорят и об идиллическом настроении, «строе чувств», мировосприятии — такое понимание восходит к Шиллеру и Гумбольдту ²⁸ Есаулов И. А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения («Миргород» Н. В. Гоголя). М.: РГГУ, 1995.  C. 25, 30. ⁠ . Повесть Гоголя относили к идиллиям на протяжении всей истории её чтения и изучения, начиная с Пушкина. Она создавалась «в атмосфере полемики по поводу жанра идиллии, начало которой было положено ²⁹ Сурков Е. А. Об идиллическом в «Старосветских помещиках» Н. В. Гоголя // Н. В. Гоголь и славянский мир (русская и украинская рецепции) / Ред. Н. В. Хомук. Томск, 2007. Вып. 1. С. 47–57. ⁠  выходом книги «Идиллии Владимира Панаева» Владимир Иванович Панаев (1792–1852) — поэт, академик, крупный чиновник (некоторое время под его началом служил Гоголь). Писал по большей части стихотворные идиллии; единственный сборник «Идиллии Владимира Панаева» вышел в 1820 году. Панаев не любил литераторов-романтиков, в том числе Пушкина и Гоголя; они отвечали ему взаимностью. ⁠ . Об идилличности «Старосветских помещиков» писали такие филологи, как Дмитрий Овсянико-Куликовский Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский (1853–1920) — литературовед, лингвист. Преподавал в Новороссийском, Харьковском, Петербургском и Казанском университетах. С 1913 по 1918 год редактировал журнал «Вестник Европы». Изучал творчество Гоголя, Пушкина, Тургенева, Толстого, Чехова. Самой известной работой Овсянико-Куликовского стала «История русской интеллигенции», вышедшая в 1907 году. Изучал синтаксис русского языка, а также санскрит и индийскую философию. ⁠ , Виктор Виноградов Виктор Владимирович Виноградов (1895–1969) — лингвист, литературовед. В начале 1920-х  изучал историю церковного раскола, в 1930-х занялся литературоведением: писал статьи про Пушкина, Гоголя, Достоевского, Ахматову. С последней его связывала многолетняя дружба. В 1929 году Виноградов переехал в Москву и основал там свою лингвистическую школу. В 1934-м Виноградова репрессировали, но освободили досрочно для подготовки к юбилею Пушкина в 1937 году. В 1958 году Виноградов возглавил Институт русского языка АН СССР. Был экспертом со стороны обвинения в процессе над Синявским и Даниэлем. ⁠ , Борис Эйхенбаум Борис Михайлович Эйхенбаум (1886–1959) — литературовед, текстолог, один из главных филологов-формалистов. В 1918-м вошёл в кружок ОПОЯЗ наряду с Юрием Тыняновым, Виктором Шкловским, Романом Якобсоном, Осипом Бриком. В 1949 году подвергся гонениям во время сталинской кампании по борьбе с космополитизмом. Автор важнейших работ о Гоголе, Льве Толстом, Лескове, Ахматовой. ⁠ . В самом деле, идиллический хронотоп «Старосветских помещиков», точно по Гумбольдту, противопоставлен «большому миру»: здесь не знают мировых потрясений, о войне говорят разве что в шутку, не ездят далеко и стараются не вспоминать о том, что когда-то всё было иначе. Здесь много едят — а еда, по Бахтину  ³⁰ Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М. М. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3. Теория романа. М.: Языки славянский культур, 2012. С. 474. ⁠ , важная часть идиллического хронотопа Неразрывное единство определённой точки пространства и определённого момента во времени. В литературоведении термин начал использоваться благодаря Михаилу Бахтину. ⁠ . Здесь не хотят ничего менять, а за то, чтобы эта замкнутая система оставалась гармоничной и жизнеспособной, отвечает сама «благословенная земля», которая родит «всего в таком множестве», что покрывает любые недостатки, сводит на нет мелкие вторжения хаоса.

Признаюсь, мне всегда был страшен этот таинственный зов. Я помню, что в детстве часто его слышал: иногда вдруг позади меня кто-то явственно произносил моё имя

Николай Гоголь

Вместе с тем в «Старосветских помещиках» есть важнейшее отличие от классической идиллии: гибель героев и разрушение патриархального быта, с любовью выстроенного в первой части повести. Что демонстрируется таким образом? Что подлинная идиллия сегодня невозможна? Что она не была возможна никогда? Скорее то, что у всего есть свой срок, ничто не избежит «всеистребляющего времени».

В некотором смысле идиллическое чувство, как его трактует Гоголь, противопоставлено чувству романтическому. Это особенно видно по двум моментам. Во-первых, Афанасий Иванович старается не вспоминать, что когда-то сумел ловко увезти Пульхерию Ивановну, которую не хотели отдавать за него замуж: такой романтический поступок несообразен нынешнему его состоянию покоя. Во-вторых, говоря о безутешном горе Афанасия Ивановича, Гоголь вставляет рассказ о молодом человеке, чья возлюбленная неожиданно умерла; он дважды пытался покончить с собой, но в конце концов утешился и счастливо женился. В отличие от этого молодого человека, Афанасий Иванович не в силах пережить свою потерю — что и заставляет рассказчика задуматься:

«Боже! — думал я, глядя на него, — пять лет всеистребляющего времени — старик уже бесчувственный, старик, которого жизнь, казалось, ни разу не возмущало ни одно сильное ощущение души, которого вся жизнь, казалось, состояла только из сидения на высоком стуле, из ядения сушёных рыбок и груш, из добродушных рассказов, — и такая долгая, такая жаркая печаль! Что же сильнее над нами: страсть или привычка? Или все сильные порывы, весь вихорь наших желаний и кипящих страстей — есть только следствие нашего яркого возраста и только по тому одному кажутся глубоки и сокрушительны?»

В своём «Неуёмном бубне» Алексей Ремизов замечает, что слово «привычка» здесь — просто замена «большого» слова «любовь», которое Гоголь «постеснялся употребить». Но скорее речь идёт не о стеснении, а о том, что слово «любовь» закреплено за романтизмом, тогда как «привычка» (которая, как напоминает Пушкин, «свыше нам дана» и заменяет счастье) — это именно о ровном, гармоничном, идиллическом чувстве, более близком к христианскому идеалу. Здесь можно вспомнить и представление о том, что вместо «люблю» русские женщины говорят «жалею», и фразу стареющей Лизаветы Александровны из «Обыкновенной истории» Гончарова: «Да, я очень… привыкла к тебе», — Лизавете Александровне хотелось как раз романтической любви, но она была вынуждена не без горечи признать, что вместо этого на её долю выпала «привычка». Однако, если для Гончарова «привычка» — часть сложного морального уравнения, которое не имеет решения, то для Гоголя это пусть и не беспроблемный, но знак идиллической гармонии, которой так или иначе противопоставлены все прочие повести «Миргорода».