Русский эмигрант в Париже страдает из-за того, что его высокие душевные стремления расходятся с не менее сильными низкими, а также из-за единственного совершённого им на Гражданской войне убийства. Неожиданно он узнаёт, что убитый по имени Александр Вольф остался жив. Герой романа начинает разыскивать Вольфа и встречается с ним после череды необычайных совпадений. «Призрак Александра Вольфа» — лучший из русских остросюжетных романов, но его достоинства выходят далеко за пределы жанра: встреча с Александром Вольфом — это иллюстрация к размышлениям о судьбе, которые владели целым поколением эмигрантов.

В 1939–1946 годах. Во время работы над романом Газданов и его жена становятся участниками французского Сопротивления в оккупированном Париже. Позади у Газданова бегство из России, описанное в романе, и череда разнообразных профессий: слесарь, мойщик паровозов, портовый грузчик, преподаватель, ночной таксист (этой работе посвящён роман «Ночные дороги») и спортивный журналист (этим зарабатывает и герой-рассказчик «Призрака Александра Вольфа»). В 1940-е годы Газданов — уже известный в эмиграции писатель, и его называют в одном ряду с Набоковым и Поплавским.

«Призрак Александра Вольфа» читается как триллер: ни в одном классическом романе нет такого ощутимого, выдержанного до последней страницы саспенса. Исследователи неоднократно проводили параллель между этим романом и экзистенциалистской прозой, отмечали тонкую работу Газданова с деталями. Часто говорят о родстве газдановской манеры с письмом зрелого Толстого: как и Толстой, Газданов стремится к ясности, чётко обосновывает и «ставит на своё место» поступки героев, позволяет читателю заглянуть в их мысли.

Первый фрагмент из романа — описание боксёрского матча, на котором герой знакомится со своей будущей подругой Еленой Николаевной, — вышел в 1945 году в журнале «Встреча». Полностью роман был опубликован в нью-йоркском «Новом журнале» в 1947–1948 годах. В 1950-м вышел перевод на английский, затем последовали другие европейские языки. В России «Призрак Александра Вольфа» впервые опубликовали в 1989 году, в журнале «Литературная Осетия». В следующем году роман вошел в состав сборника, где были напечатаны пять романов Газданова.

Тяжёлый опыт изгнания, особенно времени, проведённого в лагере на полуострове Галлиполи, где два с половиной года стояла эвакуировавшаяся из Крыма Русская армия Врангеля. Дружба с поэтом Борисом Поплавским, которого называют в числе прототипов Александра Вольфа. Размышления о судьбе, предопределении и смерти, на которые повлияло масонство Газданова. Европейское и американское кино 1920–30-х. Произведения Толстого и Пруста, неореалистическая и экзистенциалистская русская проза, от Бунина до раннего Набокова, и описывающая предельные человеческие состояния проза Альбера Камю, которую Газданов, впрочем, воспринял критически.

«Призрак Александра Вольфа» ждала самая успешная читательская судьба из всех романов Газданова. Доходы от переизданий и переводов «Призрака» и последующих романов наконец позволили писателю заниматься только литературным трудом. Большинство рецензий были положительными. «Призрак Александра Вольфа» удостоился хвалебного отзыва Бунина; впрочем, в частном письме 1948 года Бунин высказывался иначе: «[Газданов] навострился писать порядочно, но удивительно мёртво, литературно, усыпительно-гладко-текуче и всегда похоже на перевод». Роман получил признание и в западной критике: французский критик Анни Бриер сравнила роман Газданова с произведениями Альбера Камю, Жюльена Грина, Марио Сольдати, назвала «Призрак» философским романом и отметила выверенность его повествования ¹ Цховребов Н.Д. Гайто Газданов. Владикавказ: Ир, 2003. C. 154. ⁠ . Среди немногих — и неожиданных — отрицательных отзывов были слова критика Глеба Струве о том, что в «Призраке» «автор как-то быстро выдыхается».

После «Призрака Александра Вольфа» Газданов написал ещё четыре романа и оставил незавершённым пятый. «Призрак» наряду с «Возвращением Будды» стал высшей точкой его успеха, хотя позже читатели по достоинству оценили его раннюю прозу — особенно дебютный роман «Вечер у Клэр». В перестроечную Россию проза Газданова пришла почти одновременно с Набоковым, и Газданов был утверждён в русском каноне как автор если не равновеликий своему конкуренту, то сопоставимый с ним. На Западе же Газданов, доживший до 1971 года, был почти забыт как прозаик. Только недавно западные слависты и читатели вновь обратились к его текстам ² Pushkarevskaya Naughton Y. “Diaphanous Irony”: Ironic Masquerade and Breakdown in Vladimir Nabokov’s The Real Life of Sebastian Knight and Gaito Gazdanov’s Night Roads // Comparative Literature Studies. 2014. Vol. 51. No. 3. Pp. 467. ⁠  — в первую очередь к «Призраку Александра Вольфа». Новые зарубежные издания «Призрака» вызывают восторженные отзывы: «шедевр», «завораживающий роман», «холодный, великолепно сохраняющий напряжение роман… и [в то же время] трактат о человеческой смертности и готовности её принять». Помнят о романе и в России. «Призрак Александра Вольфа» наряду с другими романами Газданова часто привлекает внимание литературоведов, в том числе в Северной Осетии, откуда происходила семья писателя, — здесь сложилась целая газдановедческая школа.

В общем-то «Призрак Александра Вольфа» — роман о неотвратимости судьбы. Но у него куда больше художественных задач, чем просто иллюстрация тезиса «От судьбы не убежишь». Герой-рассказчик романа неспроста так много сообщает о себе: он воплощает характерный для газдановской прозы «тип личности, имеющий за плечами горький опыт потерь и боли» ³  Кузнецова Е. В. Образ автора, герой-рассказчик и повествователь в романах Гайто Газданова // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. 2009. № 115. С. 185. ⁠ . В романе не названо его имя, и это позволяет, с одной стороны, считать героя приближенным к автору, с другой, рассматривать его биографию (если не считать мистических совпадений, связанных с Александром Вольфом) как типичную, пусть и нетривиальную, судьбу русского эмигранта. Мы неспроста узнаём и столько подробностей о жизни Александра Вольфа: его биография как раз полна героических приключений, и ореол исключительности окружает его фигуру, хотя Вольф этим тяготится.

Мотив рока, разумеется, главный в «Призраке». Роман Газданова, скорее всего, был неизвестен Василию Гроссману, когда тот писал «Жизнь и судьбу», но в «Жизни и судьбе» есть пассаж, который вполне выражает заворожённость роком и смертью, свойственную героям «Призрака Александра Вольфа». Это слова Софьи Осиповны Левинтон, которые она припоминает, идя навстречу смерти в газовой камере: «Если человеку суждено быть убитым другим человеком, интересно проследить, как постепенно сближаются их дороги: сперва они, может быть, страшно далеки, — вот я на Памире собираю альпийские розы, щёлкаю своим «контаксом», а он, моя смерть, в это время за восемь тысяч вёрст от меня — после школы ловит на речке ершей. Я собиралась на концерт, а он в этот день покупает на вокзале билет, едет к тёще, но всё равно, уж мы встретимся, дело будет». «Призрак Александра Вольфа» — постепенно восстанавливаемая хроника такого сближения, уже второго в жизни героев. Читая эту хронику, мы проникаемся жизнью целого поколения, целого социума русских эмигрантов, более или менее успешно занятых тем, что сейчас называют интеграцией, и впитываем их мрачные философские рассуждения, очень близкие к тем, что занимают героев европейской и американской прозы этого же времени.

Вольф, чудом избежавший гибели в начале романа, говорит о себе, что «пропустил свою смерть». Но он до конца дней отравлен её вкусом: жизнь для него — «бег к смерти», а смерть — смысл («вернее, даже не смысл, а значение») жизни, её итоговый аккорд. Оборотная сторона этой философии — размышления о природе убийства и о поразительной власти, которую убийца получает над своей жертвой, прекращая огромную, не относящуюся к нему жизнь.

«Я привык к двойственности своего существования, как люди привыкают, скажем, к одним и тем же болям, характерным для их неизлечимой болезни», — признаётся рассказчик. Его, с одной стороны, тянет к возвышенным мыслям, к литературным занятиям. С другой, он страстно любит спорт — занятие, так сказать, антидуховное, «чисто физическую, мускульно-животную жизнь» — и острые ощущения. В себе он отмечает «одинаково неизменную лю­бовь к таким разным вещам, как стихи Бодлера и свирепая драка с какими-то хулиганами». Реализация этой раздвоенности — журналистская карьера, в ходе которой рассказчику приходится писать о боксёрских матчах и разрезанных на куски женщинах, и писательские амбиции, которые особенно остро дают о себе знать в описании счастливого романа с Еленой Николаевной. Схожая ситуация у Александра Вольфа, только он чётко знает её причину: пережитый околосмертный опыт. Рассказчик не может поверить, что авантюрист и ловелас Вольф, каким его описывает старый товарищ Вознесенский, — это тот же самый человек,  который написал блестящую книгу рассказов по-английски. Кстати, отказ от родного языка — ещё одна маркировка раздвоения Вольфа. Газдановед Сергей Кибальник указывает ⁴ Кибальник С. А. Гайто Газданов и экзистенциальное сознание в литературе Русского зарубежья // Русская литература. 2003. № 4. С. 52–72. C. 60–61. ⁠ , что на двойственность обоих героев могла повлиять хорошо знакомая Газданову книга — «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона. Стремление двух героев друг к другу показывает, что каждый из них — альтер эго другого, и не исключено, что смерть Вольфа означает конец раздвоения рассказчика.

Одинаково неизменная любовь к таким разным вещам, как стихи Бодлера и свирепая драка с какими-то хулиганами, заключает в себе нечто странное

Гайто Газданов

Раздвоенность, по Газданову, следствие травмы. Навсегда травмированный встречей с Вольфом рассказчик, возможно, интуитивно понимает, что и его подруга Елена Николаевна как-то связана с этим демоном. Для неё опять-таки характерна двойственность: с одной стороны, холодность, заторможенность реакций, с другой — чувственность. Всё это находит выражение в её лице (ясный, чистый лоб — и «большой рот с полными и жадными губами»), и эта физиогномика кажется даже нарочитой.

Однако у раздвоенности, помимо биографических, есть и социальные причины. В 1920–40-е почти все русские эмигранты во Франции занимаются не своим делом, оторваны от прошлого социального положения, что ведёт «к депрессивным состояниям, глубоким неврозам, переживаемым как раздвоение личности» ⁵ Петинова Е. «I’ll Come To-morrow» // Газданов Г. Призрак Александра Вольфа. СПб.: Азбука-Классика, 2004. С. 15. ⁠ . Рассказчик стремится к литературным занятиям, но вынужден заниматься журнальной подёнщиной. Это накладывается на мучительно ощущаемое им противоречие между возвышенной, писательской, духовной и низменной, спортивной, плотской сторонами его натуры. Такое противоречие восходит к знаменитой аллегории души у Платона: душа представляется как колесница, запряжённая двумя конями — один из них небесного происхождения, другой земного. Возможно, появление в начале романа двух противоположных по масти лошадей — отсылка к Платону.

Мотив двойственности проявляется в романе всюду: в характерах персонажей; в обстоятельствах двух смертей Вольфа — вплоть до атмосферных, цветовых деталей; в двух криминальных сюжетах, участником которых в один день становится рассказчик; в поединке боксёров, который предваряет столкновение главных героев. «Призрак Александра Вольфа» — роман зеркал: сами они умело замаскированы, но их эффект настойчиво бьёт в глаза.

Начиная с роковой встречи в степи во время Гражданской войны герой-рассказчик и Александр Вольф связаны друг с другом неразрывно. Полагая друг друга мёртвыми, они постоянно возвращаются друг к другу в мыслях; встреча навсегда меняет жизнь и отравляет психику каждого (исследовательница Наталья Доброскокина отмечает, что происходит эта встреча на дороге, изгибающейся почти под прямым углом, — биографический разлом подкреплён символом; ⁶ Доброскокина Н. В. Своеобразие хронотопа в романе Г. Газданова «Призрак Александра Вольфа» // Вестник Вятского государственного университета. 2010. Т. 1. № 1. С. 79. ⁠ ). Герой-рассказчик и Вольф сопряжены узами зеркального двойничества, их фигуры напоминают даосские инь и ян. Это правило действует не только для внешности героев (Александр Вольф — мертвенный, с «очень белой кожей»; смуглого героя-рассказчика его любовница Елена называет «тёплым и мохнатым»), но даже для их лошадей: сидящий на белом, точно сошедшем со страниц Апокалипсиса коне Александр Вольф убивает под рассказчиком чёрную кобылу.

Соответственным образом ведут себя и сюжетные линии героев. Приведём цитату из статьи Сергея Кибальника ⁷ Кибальник С. А. Гайто Газданов и экзистенциальное сознание в литературе Русского зарубежья // Русская литература. 2003. № 4. С. 56. ⁠ :

«…функции этих двух главных героев-антагонистов противоположны. Вольф сеет вокруг разрушение и смерть: гибель покончившей самоубийством бывшей его любовницы стала первой в этом ряду, насильственная смерть Елены Николаевны должна была стать второй. Назначение рассказчика противоположно: во время романа с Еленой Николаевной он и сам начинает думать, что вообще его роль заключается в том, чтобы появляться «после катастрофы», и все, с кем ему «суждена душевная близость, непременно перед этим становятся жертвами какого-то несчастья».

Однако в процессе общения героев жизненная позиция рассказчика претерпевает изменения, то сдвигаясь в сторону кредо Вольфа, то, наоборот, «втягивая» самого Вольфа на противоположное поле рассказчика».

Перед нами не простая двойная система антагонистов: и рассказчику, и Вольфу свойственна внутренняя раздвоенность, начало отсчёта которой — всё та же встреча в степи. После этой встречи биография каждого из героев продолжается, но возникшая между ними связь живёт своей жизнью и требует разрешения. Оно и происходит в финальных строках романа.

Размышления о насилии и смерти — один из главных мотивов «Призрака Александра Вольфа», романа, который открывается и закрывается сценой убийства. Сюжетная роль этих размышлений вполне ясна: они не только, так сказать, нагнетают обстановку, но позволяют чётче обозначить антагонизм героев и в то же время их двойничество. Рассказчик уверен, что Вольф — убийца. Его самого завораживает идея убийства, и говоря об этом, рассказчик как бы вскользь произносит важную вещь: «Я знал, что у меня было много поколений предков, для которых убийство и месть были непреложной и обязательной традицией». Это одна из деталей, сближающих героя с автором: Газданов был по национальности осетином, и кровная месть действительно была распространена в традиционном осетинском обществе.

Такие темы, как смерть и убийство, важны для экзистенциалистской философской и литературной традиции. Например, Сергей Кибальник указывает на связь «Призрака» с книгой русского философа Льва Шестова «На весах Иова»: согласно ей, человека делает человеком именно сознание смертности, постоянное представление о «грани, отделяющей жизнь от смерти» ⁸ Кибальник С. А. Гайто Газданов и экзистенциальное сознание в литературе Русского зарубежья // Русская литература. 2003. № 4. С. 54. ⁠ . Подвергая идеи убийства и смерти взвешенному анализу, Газданов, вероятно, разбирается и с собственным прошлым, и с порывистым экзистенциалистским письмом.

Я знал, что у меня было много поколений предков, для которых убийство и месть были непреложной и обязательной традицией

Гайто Газданов

Впрочем, главные герои в романе не обладают монополией на насилие, его здесь много, в самых разных местах: от бандитского логова до боксёрского ринга. По мнению филолога Веры Гассиевой, «буржуазный мир представлен в романе адресно и изображён как преступный мир» ⁹ Гассиева В. З. Роман Гайто Газданова «Призрак Александра Вольфа»: композиция идейно-тематической основы, сюжета и образов. Владикавказ: ИПЦ СОГУ, 2017. С. 27. ⁠ : рассказчик по долгу службы хорошо знает дно Парижа — настолько, что его любовница Елена уверена, что тот сможет показать ей место, где собираются малолетние проститутки. Впрочем, «преступный мир» в «Призраке» оттенён и описанием Парижа, преобразившегося в глазах влюблённого героя, и описанием русского ресторана, в котором рассказчик встречается с Вознесенским и Вольфом: атмосфера в этом ресторане — утрированная, пошло ностальгическая, диаспоральная, но никак не преступная. Многочисленные отсылки Газданова к поп-культуре 1930-х — боксу, кино, джазу, эротике — позволяют филологу Марии Рубинс говорить о «коде ар-деко» в «Призраке» ¹⁰ Рубинс М. Русский Монпарнас: Парижская проза 1920–1930-х годов в кон­тексте транснационального модернизма / Пер. с англ. М. Рубинс, А. Глебовской. М.: Новое литературное обозрение, 2017. C. 183–184. ⁠ . Ар-деко Стиль декоративного искусства, возникший в Европе после Первой мировой войны. В ар-деко приёмы модернизма сочетаются с тонкой ручной работой и дорогими материалами. Используются смелые геометрические формы и яркие цвета. Знаковое сооружение эпохи ар-деко — нью-йоркский небоскрёб Крайслер-билдинг. ⁠  и криминальные мотивы не противоречат друг другу, но их сочетание создаёт совершенно иной флёр, чем можно было бы ожидать от какого-нибудь романа о парижских трущобах. Газданов далёк от социальной критики чужбины, и парижское дно с его мерзостью и романтикой для него — соответствие «низменным» стремлениям героя.

Не раскрывать источники — одно из правил журналистской работы, и щепетильность героя в этом вопросе — признак его профессионализма. Однако с бандитом Пьеро у него завязываются почти приятельские отношения. Подобно тому, как сам Пьеро стесняется при рассказчике своей необразованности, рассказчик, вероятно, завидует его «естественности». Это приятельство оказывается роковым: присутствуя при поимке Пьеро и занимаясь статьёй об этом, рассказчик не успевает вовремя приехать к Елене, и роман приходит к драматической развязке (Елена ранена, Александр Вольф — убит). В слаженной системе романа, где каждый элемент в точности, до чудесного, совпадает друг с другом, курчавый Пьеро кажется помехой, лишним персонажем: он никак не связан с историей Александра Вольфа. Однако именно этот бес ex machina, ещё один, скорее шутовской двойник героев (обратим внимание на его балаганное имя) ускоряет события и позволяет свершиться року: его смерть оказывается предвестием смерти Вольфа и, возможно, дальнейших событий в жизни рассказчика.

Герой-рассказчик «Призрака Александра Вольфа» во многом автобиографичен. В шестнадцатилетнем возрасте Газданов действительно принимал участие в Гражданской войне (в рядах Добровольческой армии). Он действительно провёл несколько тяжёлых месяцев в русском лагере на полуострове Галлиполи. Среди его профессий и впрямь была спортивная журналистика. Как и герой «Призрака», Газданов много переживал из-за своей внешности, которая казалась некрасивой не только ему, но и его знакомым. Стоит отметить, что автобиографические черты Газданов сообщает и героям других своих романов, например «Вечера у Клэр», «Истории одного путешествия», «Ночных дорог». Инициалы писателя — ГГ — удачно расшифровываются как «главный герой».

Но гораздо интереснее поговорить о прототипах Александра Вольфа — как реальных, так и литературных, мифологических, фольклорных. Возможно, ему также передана часть личности Газданова, но о полном отождествлении речи быть, конечно, не может: Вольф слишком отличается от всех, кто его окружает. Автор предисловия к одному из изданий «Призрака» Е. Петинова предполагает, что один из прототипов Вольфа — друг Газданова по русскому Монпарнасу, выдающийся поэт Борис Поплавский, которому в последние годы жизни была свойственна фаталистическая апатия. Описание внешности Поплавского в воспоминаниях Газданова сходно с описанием Вольфа ¹¹ Петинова Е. «I’ll Come To-morrow» // Газданов Г. Призрак Александра Вольфа. СПб.: Азбука-Классика, 2004. С. 12. ⁠ . Есть и другие версии: так, Сергей Кибальник считает, что прототип Александра Вольфа — Владимир Набоков, с которым Газданов находился в состоянии длительной «интертекстуальной дуэли» ¹² Кибальник С. А. Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе. СПб.: Петрополис, 2011. C. 274. ⁠ . Одно из доказательств этой идеи — то, что на чужбине Вольф, как и Набоков, начинает писать по-английски (так же поступает набоковский Себастьян Найт). Определённое сходство с Александром Вольфом есть у некоторых героев Набокова, например у Смурова из повести «Соглядатай»; мотивы из «Призрака» можно найти в набоковских рассказах «Пильграм» и «Занятой человек» ¹³ Кибальник С. А. Гайто Газданов и экзистенциальное сознание в литературе Русского зарубежья // Русская литература. 2003. № 4. С. 63–66. ⁠ . О сходствах и различиях Набокова и Газданова написано много; важное отличие — в отсутствии у Газданова «воздушной иронии», которая часто свойственна эмигрантскому дискурсу ¹⁴ Pushkarevskaya Naughton Y. “Diaphanous Irony”: Ironic Masquerade and Breakdown in Vladimir Nabokov’s The Real Life of Sebastian Knight and Gaito Gazdanov’s Night Roads // Comparative Literature Studies. 2014. Vol. 51. No. 3. Pp. 468–469. ⁠ .

В черновиках романа имя Вольфа — Аристид. По мнению филолога А. Чернова, это отсылка к древнегреческому мифологическому персонажу Аристею. В «Георгиках» Вергилия есть рассказ о том, что Аристей преследовал жену Орфея Эвридику: спасаясь от него, она была укушена змеёй и умерла. Явственно сходство этого сюжета с романом Вольфа и Елены Николаевны. Очевидна и «говорящесть» фамилии Вольфа: человека, возвращающегося с того света, можно отождествить с оборотнем, вервольфом; носителя «волчьей» фамилии — с Серым Волком, похищающим Елену Прекрасную ¹⁵ Чернов А. Н. Александр Вольф Гайто Газданова: возвращение к смерти // Гуманитарные и социальные науки. 2013. № 3. С. 113–116. ⁠ .

Кроме «Приключения в степи», где Вольф описывает свою несостоявшуюся гибель, в его книге есть ещё два рассказа: «I’ll Come To-morrow» и «Золотые рыбки». Подробно изложен только второй: «диалог между мужчиной и женщиной и описание одной музыкальной мелодии; горничная забыла снять небольшой аквариум с центрального отопления, рыбки выскакивали из очень нагревшейся воды и бились на ковре, умирая, а участники диалога этого не замечали, так как она была занята игрой на рояле, а он — тем, что слушал её игру. Интерес рассказа заключался во введении музыкальной мелодии как сентиментального и неопровержимого комментария и невольного участия в этом бьющихся на ковре золотых рыбок». Этот сюжет — садистически утончённый, сочетающий характерные для Вольфа любовь к эффектным сантиментам и жестокость.

Я привык к двойственности своего существования, как люди привыкают, скажем, к одним и тем же болям, характерным для их неизлечимой болезни

Гайто Газданов

Первый рассказ описан совсем кратко: «иронический рассказ о неверной женщине, о неудачной её лжи и о тех недоразумениях, которые за этим последовали». Здесь можно увидеть отзвук первой жизни Вольфа — жизни весельчака и обольстителя. Но гораздо важнее название первого рассказа, которое дало заглавие всей книге Вольфа: «I’ll Come To-morrow». Как указывает Е. Петинова, здесь заключена ирония: сам рассказ незначителен, а фраза «Я приду завтра» в контексте романа Газданова приобретает непреложность формулы, выражающей глобальный закон человеческого бытия — то, что принято называть роком или судьбой» ¹⁶ Петинова Е. «I’ll Come To-morrow» // Газданов Г. Призрак Александра Вольфа. СПб.: Азбука-Классика, 2004. С. 5. ⁠ . Однако это заглавие можно трактовать по-разному. «Я приду завтра» — так может сказать и смерть. С другой стороны, можно вспомнить об известном фольклорном сюжете: дьявола, который приходит за обещанной душой человека, каждый день обманывают, прося прийти завтра. Название книги Вольфа может призывать судьбу, а может быть и своего рода заговором от неё. При этом роковым для Вольфа оказывается решение записать историю своей несостоявшейся смерти: оно становится залогом того, что «завтра» всё-таки наступит.

Свой рассказ о встрече со смертью Александр Вольф предваряет эпиграфом из «Повести скалистых гор» Эдгара По: «Подо мной лежал мой труп со стрелою в виске». Как указывает комментатор «Призрака Александра Вольфа» Ирина Ерыкалова, этот эпиграф «даёт ключ к названию романа Газданова» — один из героев «Повести скалистых гор», морфинист (как и Вольф), в одном из наркотических видений переживает околосмертный опыт: он сражён стрелой и, подобно призраку, поднимается над своим телом. В начале романа Газданова память о Вольфе преследует рассказчика, как призрак. Когда Вольф объявляется живым, герой продолжает именовать его призраком. Призраком, случайно отпущенным смертью, считает себя и сам Вольф. В «Призраке» возникают и другие мотивы из повести По — в том числе смерть героя после роковой встречи с двойником. Переживание во сне собственной смерти — завязка следующего романа Газданова «Возвращение Будды», а двойничество — один из основных мотивов всей его прозы.

Сам эпиграф, в котором герой видит собственное мёртвое тело, — очередное предзнаменование смерти. У русского читателя он, кроме того, вызывает в памяти стихотворение Лермонтова «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана / С свинцом в груди лежал недвижим я…»), которое часто воспринимается как мистическое предсказание судьбы автора. Этот лермонтовский контекст сцеплен с другим, более мощным: стремление Александра Вольфа к смерти напоминает о судьбе Вулича из последней части «Героя нашего времени», а мертвенность взгляда Вольфа — о «странном отпечатке неизбежной судьбы» на лице Вулича.

Почти все исследователи романа обращают внимание на его продуманную колористику. Александру Вольфу постоянно сопутствует серый цвет: рассказчик то и дело обращает внимание на его серые глаза, а в финальном пассаже романа успевает обратить внимание на серый ковёр, на который рухнуло тело Вольфа. Серый цвет традиционно ассоциируется с волком («серый волк» — устойчивое фольклорное словосочетание), что ещё раз подчёркивает оборотничество Вольфа. Автор работы о визуальной образности в «Призраке» А. Зима со ссылкой на психолога Макса Люшера (разработчика известного теста) отмечает, что «психология рассматривает серый как «бесцвет­ный», не считая его ни тёмным и ни светлым. Он лишён стимулов и нейтрален, в нём не заложены никакие тенденции»; «серый цвет не имеет чётких характери­стик, но при этом несёт в себе информацию о ду­ховном кризисе» ¹⁷ Зима А. А. О визуальной образности в романе Гайто Газданова «Призрак Александра Вольфа» // Вестник СОГУ им. К. Л.  Хетагурова. Общественные науки. 2013. № 1. С. 168. ⁠ . Серый — середина между чёрным и белым, результат их смешения. В начале романа Вольф на апокалиптическом белом коне стреляет в рассказчика на чёрной кобыле; всё дальнейшее действие, таким образом, происходит в «серой зоне», где судьбы героев роковым образом связаны.

Описывая Елену Николаевну, Газданов говорит о её современности: она водит автомобиль, смотрит американское кино, держит в доме кубистический натюрморт. «В описании квартиры Елены Газданов подчёркивает насыщенные контрастные цвета — синий ковёр и мебельную обивку, апельсины (целые и разрезанные пополам), лежащие на овальном жёлтом блюде. Непосредственная близость синего, жёлтого и оранжевого соответствует приёму «симультанных контрастов», который изобрели Робер и Соня Делоне для передачи внутренней динамики через соположение основных и дополнительных цветов» ¹⁸ Рубинс М. Русский Монпарнас: Парижская проза 1920–1930-х годов в кон­тексте транснационального модернизма / Пер. с англ. М. Рубинс, А. Глебовской. М.: Новое литературное обозрение, 2017. C. 192–193. ⁠ . Всё это не только косвенно указывает на время действия романа, но и вновь подчёркивает мотив раздвоенности.

Отвечая на этот вопрос, приходится выходить за рамки текста, додумывать, «что было дальше». С одной стороны, это бессмысленно: зеркальный сюжет схлопывается, роман сыгран и превращается в «вещь в себе». С другой стороны, сама манера повествования даёт нам право задать этот вопрос. По тому, как спокойно ведётся рассказ, можно предположить, что окончательная смерть Вольфа стала благополучной развязкой. Рассказчик излечен, его возлюбленная спасена, а его противник, олицетворявший Смерть, повержен. Филологу Елене Проскуриной, которая убеждена в том, что «Призрак» завершается хеппи-эндом, это даже дало основание сравнить роман со святочным рассказом ¹⁹ Проскурина Е. Н. Единство иносказания: о нарративной поэтике романов Гайто Газданова. М.: Новый хронограф, 2009. С. 225–245. ⁠ . Однако такой вывод, возможно, поспешен: о романе с Еленой Николаевной рассказчик явно говорит как о чём-то прошедшем — да, исключительном, но стоящем в ряду других эпизодов биографии. Кажется, что рассказ действительно ведётся извне романного времени — и то, что произошло непосредственно после развязки романа, может быть сколь угодно драматичным. К примеру, мы не знаем, насколько серьёзно (не смертельно ли?) ранена Елена Николаевна.

Причисление Газданова к экзистенциалистской традиции — общее место литературоведения. В своей книге Сергей Кибальник рассматривает в первую очередь связь Газданова с русскими экзистенциалистами — начиная от Достоевского, который был для Газданова важен, и заканчивая Розановым, к текстам которого писатель испытывал отвращение. Особое внимание Кибальник уделяет Набокову, проводя параллели между романами Газданова и набоковской «Подлинной жизнью Себастьяна Найта». Впрочем, неизвестно, успел ли Газданов прочитать роман Набокова к тому моменту, как приступил к работе над «Призраком».

Безусловно, в «Призраке» несколько раз описывается экзистенция — предельное, пограничное, особенно остро переживаемое состояние, которое кажется человеку средоточием всего его существования и накладывает вечный отпечаток на психику. Герой-рассказчик «Призрака Александра Вольфа» не хладнокровный убийца: в первый раз он стреляет в Вольфа ради самообороны, во второй — защищая любимую женщину. Однако ему, как и Вольфу, доступно двойственное состояние человека, который в течение жизни побывал и убийцей, и жертвой. От размышлений героя Газданова о страшной власти убийства, познать которую можно «с двух сторон», недалеко до мыслей экзистенциалистов об упоении и мороке аффекта и в то же время об абсурдной жестокости смертной казни. Здесь можно вспомнить два родственных текста: «Постороннего» Камю и «Причину» Леонгарда Франка. Зависимость переживания времени от эмоций — не раз высказанная мысль, повторённая в «Мифе о Сизифе» Камю. Обстоятельства двух убийств — неудавшегося в «Призраке» и удавшегося в «Постороннем» — схожи, при всей разнице мотиваций героя.

Среди других экзистенциалистских текстов, с которыми сравнивают «Призрак Александра Вольфа», — «Степной волк» Германа Гессе. Мотив зеркальных отражений, спрятанный Газдановым в ткань романа, у Гессе вынесен на самую поверхность. Можно отметить и сходство «волчьих» названий, и писательские занятия Вольфа и героя Гессе Галлера ²⁰ Рубинс М. Русский Монпарнас: Парижская проза 1920–1930-х годов в кон­тексте транснационального модернизма / Пер. с англ. М. Рубинс, А. Глебовской. М.: Новое литературное обозрение, 2017. C. 196–203. ⁠ . Ещё один экзистенциальный литературный предок Александра Вольфа — Ставрогин из «Бесов» Достоевского (Мартынов).

Вместе с тем в «Призраке Александра Вольфа» есть критика экзистенциалистского сознания. Окончательная гибель Вольфа, как ни странно, выглядит гармоничным финалом, своего рода «закрытием гештальта». Способность героя-рассказчика к трезвому и глубокому анализу своих мыслей и побуждений не даёт ему подпасть под обаяние вольфовской философии смерти. Это движение к ясности хорошо чувствуется в языке повествования, нигде не срывающемся в аффект или истерику, и в самой проработке сюжета — по мнению многих исследователей ²¹ Гассиева В. З. Роман Гайто Газданова «Призрак Александра Вольфа»: композиция идейно-тематической основы, сюжета и образов. Владикавказ: ИПЦ СОГУ, 2017. С. 15–16. ⁠ , наиболее тщательной во всех газдановских романах.