Хроника крушения крепкой и зажиточной семьи Григория Петровича Цыбукина, владельца сельской лавки. Его старший сын Анисим, служащий в городской полиции, уходит на каторгу за подделку денег; невестка Григория Аксинья, воюя за наследство, убивает его маленького внука и выгоняет из дому другую невестку — Липу, да и сам старик оказывается отрешён и от семьи, и от дела всей своей жизни. «В овраге» — повесть о разрушении патриархального крестьянского уклада под напором индустриализации — отмечает начало нового периода в творчестве Чехова: здесь нет иронии, а вместо знаменитых чеховских интеллигентов — мужики и фабричные. Позднее персонажей этой и последующих поздних вещей Чехова будут называть «хмурыми людьми».

Повесть появилась накануне XX века, зимой 1899/1900 года. В жизни Чехова в это время происходят перемены: к тому моменту он был уже тяжело болен и как раз переехал в Крым, где заканчивалось строительство его нового дома. В разгаре был его роман с будущей женой — Ольгой Книппер Ольга Леонардовна Книппер-Чехова (1868–1959) — актриса. В юности несколько лет встречалась с инженером Владимиром Шуховым, но к свадьбе отношения не привели. Училась актёрскому мастерству у Владимира Немировича-Данченко, в 1898 году начала играть в МХТ. Исполняла роль Аркадиной в чеховской пьесе «Чайка», тогда она сблизилась и с самим Чеховым — в 1901 году они поженились. В дальнейшем Книппер играла во всех пьесах мужа: Елену Андреевну в «Дяде Ване», Машу в «Трёх сёстрах», Раневскую в «Вишнёвом саде». В 1937 году получила звание народной артистки СССР, а в 1943-м стала лауреатом Сталинской премии. ⁠ . Основной литературной заботой была подготовка к печати собрания сочинений, которое выпускал Адольф Маркс Адольф Фёдорович Маркс (1838–1904) — книгоиздатель. В возрасте 21 года переехал из Польши в Россию, поначалу преподавал иностранные языки, служил письмоводителем. В 1870 году основал массовый еженедельный журнал «Нива», а в 1896 году — собственную типографию, где, помимо прочего, выпускал собрания русской и зарубежной классики. После смерти Маркса издательство превратилось в акционерное общество, большую часть акций которого купил издатель Иван Сытин. ⁠ , — для него Чехов правил и редактировал свои старые произведения, и это отнимало всё больше сил. Как раз в 1899 году был подписан контракт, согласно которому права на все произведения, написанные Чеховым, и на все те, что он напишет в течение следующих двадцати лет, передавались Марксу.

Чехов писал «В овраге» всю осень 1899 года в Ялте. Первоначально он собирался писать небольшой рассказ — в письмах он говорит, что текст будет не больше одного листа Авторский лист равен 40 000 знаков, включая пробелы и знаки препинания. ⁠ . Но сюжет расширялся, обрастал деталями, работа над повестью затягивалась и откладывалась — отчасти из-за хлопот с собранием сочинений и переездом, отчасти, как признавался сам Чехов, из-за лени. В итоге за работу над повестью Чехов принялся только после переезда в Крым, осенью. 

К концу декабря работа над «В овраге» была завершена. В начале января Чехов так анонсировал скорую публикацию повести в письме Ольге Книппер: «В февр. книжке «Жизни» будет моя повесть — очень страшная. Много действующих лиц, есть и пейзаж. Есть полумесяц, есть птица выпь, которая кричит где-то далеко-далеко: бу-у! бу-у! — как корова, запертая в сарае. Всё есть».

«В овраге» — редкий почти «остросюжетный» рассказ Чехова, здесь есть даже детективная интрига и кипят страсти: герои женятся, дерутся, убивают, исчезают и внезапно возвращаются. Но эти собственно «сюжетные» элементы повести сконцентрированы в отдельных её частях — а пространство между ними заполняют фирменные чеховские меланхолия, отрешённость и импрессионизм. После кульминационной динамичной сцены убийства младенца следует «медленный» бессюжетный пассаж, полный пейзажей, отстранённых описаний ночи, сквозь которую идёт с трупиком сына Липа.

Более того, все эти события как будто вообще не влияют на логику и развитие сюжета, о них почти демонстративно сообщается впроброс. За свадьбой не следует никакого описания отношений молодых супругов. Об аресте Анисима за подделку и сбыт фальшивых денег говорится задним числом, как о событии, к которому все давно привыкли. Рождение маленького Никифора происходит тоже за кадром, а убийство его все принимают как данность, лишь пеняя Липе, что «не уберегла» младенца. Чехову важны не события, не действие, а скорее интонация, ритм повествования. Именно они делают «В овраге» не страшилкой про деревенские нравы, а лаконичным эпосом про гибель старого, патриархального мира: романность, эпичность повести отмечали почти все, кто писал когда-либо о ней.

«В овраге» — одна из самых «идейных» и, как следствие, созвучных современной литературе вещей Чехова. Сюжетная канва повести — крушение одного семейства — определённо напоминает «Будденброков» Томаса Манна, опубликованных почти одновременно с «В овраге». «Будденброки» непосредственно на Чехова влиять не могли (скорее наоборот — велико было влияние Чехова на Манна): они были переведены на русский лишь в 1903 году и в сильно сокращённой версии; скорее всего, имя Манна было незнакомо Чехову, хоть он и читал по-немецки. Но два произведения роднят не только общие очертания сюжета. Они выросли из одной и той же теории вырождения, принадлежащей австрийскому врачу и мыслителю Максу Нордау, весьма популярной в 1890-е годы и хорошо знакомой обоим авторам. И в «Будденброках», и в чеховской повести есть след его идеи распада традиционных ценностей, конца определённого этапа истории человечества, когда семья была действительно важным, необходимым для индивидуального выживания институтом. У Манна разрушается клан состоятельных буржуа, чьё благополучие держится именно на родственных связях. У Чехова терпит крах основательное деревенское семейство. В обоих случаях семью ничего уже не объединяет, кроме традиции и привычки. Пусть Чехов почти всегда о Нордау высказывался иронично, но влияние его идей определённо испытал.

На другой источник влияния указывал Леонид Гроссман Леонид Петрович Гроссман (1888–1965) — литературовед, писатель. Преподавал в Московском литературно-художественном институте им. Брюсова, работал в Госиздате и Государственной Академии художественных наук. Автор биографий Пушкина и Достоевского для серии «ЖЗЛ». ⁠ в своей статье «Натурализм Чехова». В ней он прямо пишет, что повесть «В овраге» родственна романам Эмиля Золя — «как бы повторяет в маленьком масштабе «Землю». Элементы описания здесь однородны, бытовые картины в основном схожи. <...> …Самый живописный штрих в описании чеховской Аксиньи — сходство этой стройной и гибкой уклеевской бабы с гадюкой — отмечает и одну из крестьянок Золя. Дочь чудовищного Жэзю Кри, худая, нервная и чувственная девочка отличается той же «обнажённостью гадюки» ¹ Гроссман Л. П. Натурализм Чехова // Гроссман Л. П. Собрание сочинений в 5 т. Т. IV. М.: Современные проблемы, 1928. ⁠ . 

Наконец, многие современники Чехова обращали внимание на влияние на него Горького — и буквальное (именно Горький уговорил Чехова писать повесть), и художественное: Чехов работает с «мужицкой темой», которая считалась «территорией Горького». 

«В овраге» предназначалась поначалу для газеты «Русские ведомости» — но, так как и объём произведения, и сроки работы над ним растянулись, впервые повесть была опубликована в другом издании — журнале «Жизнь» Литературно-политический журнал, выходивший с 1897 по 1901 год в Санкт-Петербурге. В нём печатались произведения Максима Горького, Леонида Андреева, Ивана Бунина, Антона Чехова. С приходом в журнал в 1898 году Владимира Поссе «Жизнь» стала одним из главных марксистских изданий. В 1901 году Поссе был арестован, а сам журнал — закрыт за «вредное» направление. После закрытия «Жизнь» недолго выходила за границей. ⁠ , сотрудничать с которым Чехова на протяжении всего 1899 года уговаривали его сотрудники и публиковавшиеся в нём знакомые литераторы, в частности Максим Горький. Он настойчиво советовал Чехову: «Вот славно было бы, если б Вы согласились на их условия! Соглашайтесь!» (обещанный гонорар был выше обычного — 500 рублей), справлялся о ходе работы, рекомендовал редактора Владимира Поссе как человека талантливого и деятельного. 

Когда работа над повестью была уже окончена, в конце декабря 1899 года, Чехов писал критику Михаилу Меньшикову Михаил Осипович Меньшиков (1859–1918) — публицист, общественный деятель. Участвовал в морских экспедициях, после отставки в 1892 году занялся литературным трудом. Работал в газетах «Неделя» и «Новое время». Придерживался антисемитских взглядов, выступил инициатором создания Всероссийского национального союза. В 1918 году Меньшиков был расстрелян. ⁠ — то ли в шутку, то ли всерьёз: «В этой повести я живописую фабричную жизнь, трактую о том, какая она поганая, — и только вчера случайно узнал, что «Жизнь» — орган марксистский, фабричный. Как же теперь быть?» 

20 декабря Чехов отправил повесть в редакцию «Жизни», к Новому году получил редактуру, в спешке вносил правки в текст, и в конце января номер с повестью «В овраге» вышел. Правда, в тексте было слишком много опечаток — Чехов назвал эту публикацию «оргией типографской неряшливости» и больше с «Жизнью» не сотрудничал, а в переписке с Горьким высказывался о публикациях в журнале весьма едко. 

Поэтому когда спустя три года, в 1903-м, появилась возможность напечатать «В овраге» ещё раз — в собрании сочинений, выходившем в издательстве Адольфа Маркса Адольф Фёдорович Маркс (1838–1904) — книгоиздатель. В возрасте 21 года переехал из Польши в Россию, поначалу преподавал иностранные языки, служил письмоводителем. В 1870 году основал массовый еженедельный журнал «Нива», а в 1896 году — собственную типографию, где, помимо прочего, выпускал собрания русской и зарубежной классики. После смерти Маркса издательство превратилось в акционерное общество, большую часть акций которого купил издатель Иван Сытин. ⁠ , — Чехов повесть достаточно сильно отредактировал и исправил многочисленные ошибки, попавшие в первоначальную версию. 

«В овраге» — тот редкий случай, когда повесть была принята критиками в общем и целом очень благосклонно и даже восторженно. Сразу несколько мемуаристов (в том числе Горький) вспоминают, что о повести благосклонно отзывался Лев Толстой — и даже указывал на неё как на пример той литературы, которой следовало бы заниматься Чехову. В то же время собственно повесть современники не анализировали — куда больше их занимала та отразившаяся в ней трансформация Чехова от «смешного» к «мрачному», которая произошла в 1890-е годы. Дурную службу восприятию повести сослужила репутация «Жизни»: факт публикации повести именно в этом журнале заставил многих читателей и литераторов считать, что Чехов перешёл в лагерь марксистов, а саму повесть рассматривать как сугубо социальное произведение, подробное и максимально документальное повествование о деревенском быте. 

Максим Горький в «Нижегородском листке» Ежедневная общественно-литературная газета, выходившая в Нижнем Новгороде с 1895 по 1917 год. Активное участие в её работе принимал Максим Горький. ⁠ оценивал «В овраге» как лучшее и самое цельное произведение писателя, — правда, тут стоит учесть его активное участие в судьбе повести. «Глядя на жизнь и наше горе, — пишет Горький, — Чехов, сначала смущённый неурядицей и хаосом нашего бытия, стонал и вздыхал с нами; ныне, поднявшись выше, овладев своими впечатлениями, он, как огромный рефлектор, собрал в себя все лучи её, все краски, взвесил всё дурное и хорошее в сердце своём» ²  Горький М. Литературные заметки. По поводу нового рассказа А. П. Чехова «В овраге» // Нижегородский листок. 1900. № 29. ⁠ . Даже Виктор Буренин Виктор Петрович Буренин (1841–1926) — литературный критик, публицист, драматург. В юности дружил с амнистированными декабристами и радикальными демократами (помогал Некрасову со сбором материалов для поэмы «Русские женщины»), печатался в «Колоколе» Герцена. С 1876 года и вплоть до революции проработал в суворинском «Новом времени», консервативном издании правого толка. Из-за частых нападок и грубостей в своих статьях Буренин постепенно приобрёл скандальную репутацию — на него несколько раз подавали судебные иски по обвинению в клевете. Говорили, что именно резкая статья Буренина довела до смерти поэта Семёна Надсона — прочтя обвинения в том, что он лишь притворяется больным, Надсон почувствовал себя хуже и в скором времени умер. ⁠ , известный грубостью своих отзывов (часто публикация его рецензий заканчивалась судебными исками к критику), назвал «В овраге» «...наиболее удачным, наиболее художественно обработанным и наиболее глубоким по замыслу» произведением Чехова, особенное внимание уделив в своём анализе отрицательным персонажам — Анисиму и Аксинье, «доморощенной марксистке», «героине нового порядка», вытеснившего из литературы образы идеальных героинь из народа ³ Буренин В. Критические очерки // Новое время. 1900. № 8619. ⁠ . 

Птице положено не четыре крыла, а два, потому что и на двух лететь способна, — так и человеку положено знать не всё, а только половину или четверть

Антон Чехов

Все современники Чехова рассматривали повесть примерно одинаково: в русле натурализма, как зарисовку с натуры, изображающую дух и нравы конкретной социальной среды. В этом смысле характерен отзыв народника Александра Скабичевского Александр Михайлович Скабичевский (1838–1911) — литературный критик. Начал печататься в 1860-х. С 1868 года стал сотрудником «Отечественных записок». Также Скабичевский редактировал журналы «Слово», «Новое слово», писал литературные фельетоны в «Биржевых ведомостях» и «Сыне отечества». В 1891 году вышла его книга «История новейшей русской литературы», которая пользовалась успехом у читателей. ⁠ . В его трактовке, Чехов здесь, отразив «отвратительный процесс» «несчастной... ужасной жизни» фабричного села, рисовал «порядки», «совершенно своеобразные, чисто российские, очень мало подходящие к тому капиталистическому строю, о котором у нас ныне столь многие мечтают» ⁴ Скабичевский А. Текущая литература // Сын отечества. 1900. № 49. ⁠ . 

Пожалуй, самым внимательным читателем «В овраге» оказался Михаил Меньшиков — он опубликовал в приложении к газете «Неделя» Политическая и литературная газета, издававшаяся в Санкт-Петербурге с 1866 по 1903 год. В 1860-е годы газета придерживалась демократического курса, в 1870-е — либерально-народнического, в 1880–90-е «Неделя» была консервативным изданием. В качестве приложения выходил журнал «Книжки «Недели». ⁠ статью под названием «Три стихии», в которой предложил иной взгляд на повесть: он проанализировал три ключевых женских образа, Варвару, Аксинью и Липу, в их отношениях с той средой, которая описана в рассказе. 

Лишь позднее, уже после смерти Чехова многие критики — в том числе Дмитрий Святополк-Мирский Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890–1939) — публицист и литературовед. До эмиграции Святополк-Мирский выпускает сборник стихотворений, участвует в Первой мировой войне и в Гражданской войне на стороне Белого движения. В эмиграции с 1920 года; там издаёт «Историю русской литературы» на английском языке, увлекается евразийством и учреждает журнал «Вёрсты». В конце 20-х годов Святополк-Мирский интересуется марксизмом и в 1932 году переезжает в СССР. После возвращения он подписывает свои литературоведческие работы как «Д. Мирский». В 1937 году его отправляют в ссылку, где он погибает. ⁠ в своей «Истории русской литературы» — оценили «В овраге» как произведение сугубо символистское, максимально далёкое от журналистики и марксистских идей.

В двадцатом веке повесть «В овраге» считается одним из лучших и самых совершенных произведений Чехова — это стало своего рода общим местом. Так о повести отзывались и Иван Бунин, и Евгений Замятин, и Борис Зайцев, и Александр Солженицын. При этом, кроме высокой оценки, их отзывы ничто не объединяет. Каждый из упомянутых литераторов предлагал свою трактовку «В овраге». Зайцев видел в повести историю праведника. Солженицын — едва ли не прототип деревенской прозы. Замятин — пример чеховского здравого позитивизма. 

Самую любопытную трактовку предложил в своих лекциях по русской литературе Владимир Набоков: он рассматривал «В овраге» как «неназойливо символистское» произведение, лейтмотивом которого является обман. Впрочем, влияние «В овраге» можно увидеть в нескольких реалистических текстах, повествующих о крушении семьи на фоне общественных перемен или упадка деревни: от «Дела Артамоновых» Горького до популярных в конце 2000-х «Ёлтышевых» Романа Сенчина. 

Повесть трижды переносилась на экран, причём все экранизации появились примерно одновременно — в начале 1990-х годов. И все рассматривали повесть примерно одинаково — как историю вырождения класса, гибели старого строя под натиском звериных нравов. В 1991 году был снят индийский фильм «Городок» — там действие было перенесено, соответственно, в Индию. Спустя год появился украинский фильм «Господи, прости нас, грешных». Наконец, в 1994-м «В овраге» легла в основу ленты Дмитрия Долинина «Колечко золотое, букет из алых роз», в ней Григория Петровича сыграл Виктор Павлов, добродушную Варвару — Ольга Волкова, а кроткую Липу — Елена Корикова.

В самом начале повести Чехов в одном абзаце рисует единственное памятное событие в истории села Уклеева, где живут Цыбукины. Как-то на поминках здесь дьячок слопал всю икру — ничем больше село не примечательно. Биограф Чехова Дональд Рейфилд Дональд Рейфилд (1942) — британский литературовед. Специалист по русской и грузинской литературе. Автор книг «Жизнь Антона Чехова» и «Сталин и его подручные». Выпустил под своей редакцией грузинско-английский словарь. Преподаёт литературу в колледже Королевы Марии Лондонского университета. ⁠ утверждает, что о таком случае Чехову рассказал Бунин. В записной книжке Чехова, где он собирал материалы для будущей повести, сюжет имел абсурдистское продолжение: «...И про икру не забыли. Когда спрашивали: какой дьячок? А тот самый, что на похоронах у Хрымова съел всю икру. — Это какое <деревня> село? — А то самое, где живёт дьячок, к<ото>рый съел всю икру. — Кто это? — А тот дьячок, к<ото>рый съел всю икру».

Интереснее, однако, не источник анекдота о дьячке, а для чего он понадобился Чехову в кровавой деревенской истории. 

Образ застолья возникает в первом же абзаце и далее постоянно возвращается. Поводом для застолья всегда становится важное событие в жизни семьи, к которому, однако, члены этой семьи относятся со странным безразличием. На свадьбе Анисима невеста выглядит так, будто «только что очнулась от обморока, — глядит и не понимает», а жених, занятый своими мыслями, «как-то не помнил, забыл совсем о свадьбе». На похоронах младенца Никифора никто не говорит о трагедии, которая разыгралась в доме, зато гости едят «много и с такою жадностью, как будто давно не ели». Здесь снова появляется духовное лицо: священник с грибом на вилке, бросающий дежурную фразу потерявшей ребёнка Липе. Евгений Замятин в своей статье о Чехове приводит как раз этот эпизод как пример «пошлости», важного элемента чеховской поэтики. Неуместности, бестактности, грубости — всего того, что чеховских героев обычно терзает. И всё это противопоставляется вере настоящей, трогательной и наивной, почти детской. Во время венчания Анисим плачет, вспоминая детство, — и это для него важнее договорной свадьбы («потому, что в деревне такой уж обычай: сын женится, чтобы дома была помощница») и попа, который кричит на какого-то плачущего ребёнка. После гибели Никифора не священник с грибом на вилке, а прохожий старик дает Липе облегчение и смирение — она не зря вдруг спрашивает его, не святой ли он. Это противостояние настоящего и фальшивого, живого и мёртвого, памяти и условностей и создаётся во многом благодаря вводному анекдоту про дьячка и икру. 

Буквальный смысл названия повести Чехов раскрывает в первой же строке: «Село Уклеево лежало в овраге». То есть название просто указывает на место действия, не более того. 

Но есть, помимо буквального значения, и ясно читаемое метафорическое: череда событий — арест, ссоры, гибель ребёнка — становится для семейства Цыбукиных своеобразным падением в пропасть или овраг. Но тут стоит обратить внимание, что в нравственном отношении герои с самого начала находятся не на высоте: своим благополучием они обязаны подпольной торговлей водкой и всяческой подлости, на что сетует кроткая Варвара: 

Уж очень народ обижаем. Сердце моё болит, дружок, обижаем как — и боже мой! Лошадь ли меняем, покупаем ли что, работника ли нанимаем — на всём обман. Обман и обман. Постное масло в лавке горькое, тухлое, у людей дёготь лучше. Да нешто, скажи на милость, нельзя хорошим маслом торговать? 

Важно и то, что герои живут на сломе эпох, традиций, времени, в век разрушения человеческих связей, разрыва привычного житейского уклада, разрушения семьи как необходимого для выживания института. В чём именно проявляется этот слом на практике — в пагубном влиянии индустриализации, как считали консервативные современники Чехова, или в окончательном распаде патриархальной деревенской жизни, как казалось марксистам, — ясно не до конца. Чехов здесь скорее фиксирует перемены, чем выносит им оценку.

Публикация повести в журнале марксистской направленности во многом предопределила восприятие «В овраге» современниками: они рассматривали повесть как физиологический очерк Жанр бытового, нравоописательного очерка. Один из первых в России «физиологических» сборников — «Наши, списанные с натуры русскими», составленный Александром Башуцким. Самый известный — альманах «Физиология Петербурга» Некрасова и Белинского, ставший манифестом натуральной школы. ⁠ , описание тех социальных условий, которые существуют в современной деревне. Впрочем, у них были к тому основания: обращение Чехова к «деревенской теме» само по себе провоцировало марксистскую аналитику. Критик Михаил Меньшиков обращал внимание на то, что «село Уклеево — нового типа, где древняя власть земли поколеблена вторжением новой и страшной силы — капитализма». 

Чехов нарочно выбирает место действия, в котором сталкиваются противоположные миры — деревня и фабрика, сельская и городская культура. Как позднее в «Вишнёвом саде» дворянская культура хрестоматийно гибла под стук топоров — так здесь патриархальный крестьянский уклад разрушается под натиском фабрик. Которые, стоит заметить, описываются Чеховым грубо и физиологично: в Уклееве всегда пахло «фабричными отбросами и уксусной кислотой». 

От кожевенной фабрики вода в речке часто становилась вонючей; отбросы заражали луг, крестьянский скот страдал от сибирской язвы, и фабрику приказано было закрыть. Она считалась закрытой, но работала тайно… 

Когда фабрика простаивает, прежний крестьянин, а теперь фабричный рабочий Прохор «по дворам корочки собирает» и на упрёк своей племянницы Липы — «Ты бы, говорю, дяденька, пока что пахать пошёл или дрова пилить, что срамиться!» — сетует, что от «хрестианской» работы отбился и ничего больше не умеет. Таким образом, чеховское Уклеево — место не столько географически и социологически точное (хотя подобных мест было множество), сколько символическое. 

Важный образ в повести — фальшивые деньги. Приехав из города, Анисим Цыбукин одаривает домашних серебряными рублями и полтинниками: «прелесть этого подарка была именно в том, что все монеты, как на подбор, были новенькие и сверкали на солнце». Как мы узнаём позднее, монеты неспроста сияют новизной: Анисим самолично производит их в городе вместе со своим приятелем Самородовым. За это его и арестовывают вскоре после свадьбы (и, если догадки его родных правдивы, ещё до неё увольняют из полиции — хотя прямо об этом в повести не говорится). 

Помимо сюжетной, важную роль фальшивые деньги играют в повести именно как метафора, образ. На это обращал внимание в своём эссе о Чехове Александр Солженицын: старик Григорий, вернувшись после суда над сыном, не может отличить настоящих, своих денег от фальшивых. И далее Чехов это доводит почти до абсурда: в финале повести старик остаётся без копейки, потому что не уверен, какие деньги настоящие, а какие нет. Его невестка, жена глухого Степана Аксинья, раздаёт фальшивые деньги косарям — Солженицын называет эту деталь одной из самых характерных в её образе. Благолепие цыбукинского дома стоит на обмане и корысти.

Наконец, фальшивые деньги срабатывают как зримое воплощение нового, индустриального мира, непонятного и незнакомого большинству героев. Он ставит их в тупик, морочит им голову, он им попросту незнаком, а потому опасен. Поэтому патриархального, старозаветного Григория Петровича они доводят до безумия и нищенского существования. А звериная Аксинья пользуется ими — весьма ловко. 

Критик Михаил Меньшиков первым обратил внимание, что мужские образы в повести оказываются в тени женских: «Женщина, как известно, более действительная представительница породы, стихийные начала выражены в ней лучше, чем в мужчине» ⁵ Меньшиков М. Три стихии («В овраге», повесть А. П. Чехова) // Книжки «Недели». 1900. № 3. ⁠ . Действительно, и основательно-добродушный Григорий Петрович, и бессловесный Степан, и простак Анисим равно в сюжете и в образном строе «В овраге» играют роли если не статистов, то пассивных персонажей. Активные же герои — именно женщины. В первую очередь это Аксинья, которая ловко управляется с лавкой и в итоге становится её полноправной владелицей и фабриканткой. Этот образ — самый зоологический, одновременно отталкивающий и витальный, среди чеховских персонажей: «…В её стройности было что-то змеиное; зелёная, с жёлтой грудью, с улыбкой, она глядела, как весной из молодой ржи глядит на прохожего гадюка». Характеризуя эту героиню, Чехов балансирует на грани женоненавистничества — но в качестве антиподов Аксиньи выводит других, не менее важных женских персонажей.

Украсть всякий может, да вот как сберечь! Велика земля, а спрятать краденое негде

Антон Чехов

Прежде всего это добродушная жена Григория Варвара. Её образ у Чехова — почти сказочный: с её появлением «всё просветлело в доме, точно во все окна были вставлены новые стёкла». Варвара — представительница того старого, уходящего в прошлое мира, который гибнет в повести. Мира «порядка», о котором она постоянно говорит, традиций, семейственности, уюта, религиозности — не зря Чехов пишет, что в доме после её появления загорелись лампадки и запахло ладаном. Но благостный уклад, который олицетворяет Варвара, — пустая оболочка: как бы она ни причитала, милостыня, которую она подаёт обобранным Цыбукиными беднякам, на самом деле поддерживает их привычный образ действий, действуя «как предохранительный клапан в машине». В финале повести Варвара «по-прежнему творит добрые дела, и Аксинья не мешает ей»: бесконечное варенье засахаривается, его больше некому есть, потому что в цыбукинском доме не осталось ни ребёнка, ни охочей до варенья Липы.

Липа, молодая жена Анисима, сама почти девочка, — жертва хищной Аксиньи и её главный антипод. При всей пассивности и кротости именно она выходит в повести на первый план и становится ключевым персонажем в финале. Если Аксинья новый мир несёт в себе, если Варвара становится в нём уходящей натурой, то Липа находит единственный выход из конфликта старого и нового, патриархального и индустриального, человеческого и животного. Она уходит из дома Цыбукиных — пусть не по своей воле, её выгоняют за то, что «не сберегла» ребёнка. Возвращается к подённой работе, бедности — и, как следствие, находит свою свободу от жестоких правил. Именно кротость, наивность и детскость оказываются её залогом выживания в овраге времён, так же как и бессребреничество: другим она готова отдать всё, кроме «своей испуганной, кроткой души». На фоне безвольных, слабых или попросту пошлых, бездарных мужиков подлинными героинями повести оказываются женщины. Пока мужчины в овраге гибнут, женщины ищут и находят путь из него — каждая свой.

Конфликт двух миров — старого и нового, деревенского и городского — отражён у Чехова в столкновении двух речевых пластов. Наступление индустриализации на патриархальный уклад ярко иллюстрируется речью мастерового Костыля: 

— Хо-хо-хо! И эта хороша у тебя невестка! Всё, значит, в ней на месте, всё гладенько, не громыхнёт, вся механизма в исправности, винтов много. 

<...> Быть может, оттого, что больше сорока лет ему приходилось заниматься на фабриках только ремонтом, — он о каждом человеке или вещи судил только со стороны прочности: не нужен ли ремонт.

Анисим в пору своей службы в уголовном розыске присылает из города домой письма, написанные «чьим-то чужим почерком, очень красивым, всякий раз на листе писчей бумаги в виде прошения». И, что ещё важнее, послания «полны выражений, каких Анисим никогда не употреблял в разговоре: «Любезные папаша и мамаша, посылаю вам фунт цветочного чаю для удовлетворения вашей физической потребности». Владимир Набоков использует этот пример в подтверждение своей мысли, что Чехов первым из русских писателей отвёл в сюжете важную роль подтексту. Письма эти пишет Анисиму приятель, некто Самородов, «человек специальный» — он же, по словам Анисима, впутал его в какое-то многообещающее, но рискованное предприятие. Вся эта детективная история с изготовлением фальшивых денег так и остаётся за кадром и проясняется только задним числом, когда с каторги от Анисима приходит письмо, писанное тем же великолепным почерком и в стихах, — очевидно, каторгу он отбывает вместе с искушённым Самородовым, который и вовлёк Анисима в преступление. Сам же Анисим приписывает снизу некрасивым, неразборчивым почерком: «Я всё болею тут, мне тяжко, помогите ради Христа». Выразительный речевой контраст не только позволяет читателю восстановить недостающие детали сюжета, но и несёт в себе определённую моральную оценку: городская жизнь разлагает и ведёт к гибели.

Именно крестьянское просторечие присуще Анисиму естественно, как и его домашним, — наносной писарский шик диссонирует с просторечиями и характерным деревенским говором Цыбукиных: Варвариным «Ох-тех-те», речью Аксьньи — «Всё отдайте ей, арестантке, пусть подавится, я уйду домой! Найдите себе другую дуру, ироды окаянные!» и особенно речью Липы: «Кто он? Какой он из себе? Лёгкий, как пёрышко, как крошечка, а люблю его, люблю, как настоящего человека. Вот он ничего не может, не говорит, а я всё понимаю, чего он своими глазочками желает». 

Повесть долгое время воспринималась почти как очерк, фотографически точное описание конкретной среды в конкретный момент, а именно сельской жизни рубежа веков, уничтожаемой наступлением цивилизации. И для такого подхода были основания: многие элементы «В овраге» Чехов заимствовал из наблюдений над реальной жизнью, которые заносил в записные книжки. Так, ещё в восьмидесятые годы в них появился набросок о мужике, который возвращается из города в родную деревню, а односельчане не верят его рассказам. Перенесена в повесть и реальная бытовая зарисовка конца 1898-го — начала 1899 года: «В волостном правлении поставили телефон, но скоро он перестал действовать, так как в нём завелись тараканы и клопы».

В описании уклеевской жизни — сельских и фабричных реалий, быта и нравов — сказались впечатления Чехова от его медицинской и общественной работы в период холерной эпидемии 1892–1893 годов, от деятельности в составе комиссии уездного санитарного совета по осмотру фабрик в 1894–1895 годах, сахалинского путешествия и жизни в подмосковном имении Мелихово. Племянник писателя Сергей Чехов указывал, что «...прототипом села Уклеева... послужило село Угрюмово, что в 3 километрах от Мелихова» ⁶ Чехов М. П. Вокруг Чехова. М.: Московский рабочий, 1964. ⁠ . А в книге Чехова «Остров Сахалин» можно найти истории фальшивомонетчиков, похожих на Анисима из «В овраге», образчики писем с каторги вроде того письма, что писал за Анисима его подельник, размышления о судьбе оставшихся в России соломенными вдовами жён каторжан — таких, как Липа, — и типы преступных женщин вроде Аксиньи.

И эта хороша у тебя невестка! Всё, значит, в ней на месте, всё гладенько, не громыхнёт, вся механизма в исправности, винтов много

Антон Чехов

Среда, описанная Чеховым, была ему знакома и по личным биографическим обстоятельствам: его дед был крепостным, за 3500 рублей выкупившим на волю себя и свою семью, отец — разорившимся мелким лавочником. 

Однако сводить «В овраге» к физиологическому очерку едва ли правомерно. Другую — символистскую — точку зрения на «В овраге» предложил Владимир Набоков. В своих лекциях по русской литературе он анализирует «В овраге» как «ряд последовательных обманов, ряд масок». Обманывает Григорий Петрович, который «держал бакалейную лавочку, но это только для вида, на самом же деле торговал водкой». Старик Цыбукин — «тяжёлый человек, и хотя он мещанин, вышедший из крестьян (отец его, вероятно, был зажиточным крестьянином), он ненавидит крестьян». Этот нюанс играет в конфликте старого и нового значительную роль. Герой порывает с крестьянским прошлым в пользу куда более актуального занятия — торговли (причём нечистоплотной). Маской оказывается весёлость и постоянно подчёркиваемая «наивность» его невестки Аксиньи, скрывающей под улыбкой змеиное коварство. Обманывает Аксинья и мужа, изменяя ему с фабрикантом. Даже доброта и благостность Варвары — фальшивка: под ней ничего нет. Этому миру зла и обмана, по Набокову, противостоит простодушная и верная себе Липа — Чехов подчёркивает, что она ещё очень молода, герои называют её ребёнком. 

Так что Набоков смог раскрыть в повести ещё один пласт — скрытый при «бытовом» взгляде. Это не только портрет жертв слома эпох, но и рассказ о мире зла и обмана, единственным спасением в котором может быть наивность, «детскость». Недаром Липа, изгнанная из дома Цыбукиных, потерявшая ребёнка и вернувшаяся к своей прежней жизни, полной лишений и тяжелого труда, вместе с ней возвращает себе душевный мир: по дороге с работы она поёт, «глядя вверх на небо, точно торжествуя и восхищаясь», и, не помня зла, подаёт Христа ради старику Цыбукину кусок пирога.