Основное действие этого масштабного и сложно устроенного романа разворачивается в Алма-Ате в разгар Большого террора, «в лето от рождения вождя народов Иосифа Виссарионовича Сталина пятьдесят восьмое, а от Рождества Христова в тысяча девятьсот тридцать седьмой недобрый, жаркий и чреватый страшным будущим год».

Историк Георгий Николаевич Зыбин — «хранитель древностей», начальник экспедиции Центрального музея Казахстана. При раскопках он и его сотрудники находят курган с женскими останками и золотыми украшениями. Золото почти сразу пропадает: подозрение падает на рабочих, а ответственность должны понести директор музея и Зыбин.

Сотрудники НКВД арестовывают Зыбина: они хотят сфабриковать масштабный показательный процесс, подобный тем, что происходят в это время в Москве, и вовлекают в него как близких Зыбину людей (его заместителя, археолога Владимира Корнилова; его возлюбленную Полину; подсобного рабочего Родионова), так и людей, напрямую с ним не связанных (бывший священник Андрей Куторга). Но золото неожиданно находится, а в алма-атинском отделении НКВД возникает серьёзный внутренний конфликт. Задуманный показательный процесс сворачивается, а измученного, но преодолевшего все испытания Зыбина выпускают на свободу.

В конце романа Домбровский ставит точные даты работы над ним: 10 декабря 1964 года — 5 марта 1975 года. Они довольно показательны. В 7-м и 8-м номерах «Нового мира» за 1964 год был опубликован роман Домбровского «Хранитель древностей»: на его публикации настоял сам Александр Твардовский, которому до этого не удалось отстоять роман Александра Бека «Новое назначение» — уже готовый к публикации роман внезапно зарезали цензоры после доноса жены одного из прототипов. Публикация «Хранителя древностей» была уступкой в этой войне: ещё никому не известный Домбровский не мог привлечь к себе особого внимания и не должен был вызвать скандала. Сразу после выхода «Хранителя древностей» Домбровский заключил договор на публикацию продолжения романа. Через два месяца с поста генерального секретаря ЦК КПСС сместили Никиту Хрущёва, после чего были свёрнуты все оставшиеся оттепельные инициативы, в том числе возможность более или менее открытого разговора о массовых репрессиях. В 1970-е опубликовать «Факультет» в Советском Cоюзе уже не представлялось возможным.

Из всех произведений Юрия Домбровского «Факультет ненужных вещей» больше всего напоминает классический русский роман XIX века. Это относится и к сложной композиции романа, включающей реалистичные описания советской жизни середины 1930-х годов, внутренние монологи героев и вставные новеллы-притчи, и к глубине поставленных автором вопросов: главный из них — проблема выбора между Добром и Злом в экстремальных обстоятельствах. При этом Домбровский не стремится сохранить единство классической формы, вводя и монтируя между собой всё новые и новые сюжетные линии. Структура романа XIX века для Домбровского служит лишь отправной точкой для рассказа о людях XX столетия и о явлениях, не укладывающихся в рациональную логику реализма, — массовых репрессиях, идеологических манипуляциях и так далее. Сложная, разветвлённая структура романа — результат не столько продуманной композиции (которая менялась по ходу работы), сколько эмоционального, импровизационного отношения Домбровского к словесному материалу, который не подчиняется авторской воле, высказывая себя сам.

Литературные предшественники «Факультета ненужных вещей» — великие романы Льва Толстого и Фёдора Достоевского: Домбровский напрямую ориентируется на них и в отношении исторического масштаба создаваемой картины, и в особенностях построения сюжета. Он создаёт своеобразную писательскую утопию, скрещивая полифоническую композицию романов Фёдора Достоевского и позицию авторского всеведения из романов Льва Толстого. По сути, он (как и Борис Пастернак, и Василий Гроссман) пытается создать на материале XX века Большой Русский Роман, который бы возрождал традиции критического реализма, не имея ничего общего с реализмом социалистическим. Кроме того, на «Факультет» явно повлиял роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», черты которого заметны в прозе Домбровского: главным образом это евангельские параллели, мефистофелевская природа героев-антагонистов, не противоречащий реализму гротеск. Финальные же слова «Факультета», в свою очередь, прямо отсылают к зачину другого булгаковского романа — «Белой гвардии» («Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй»).

В более широком смысле на роман повлияла и европейская историографическая традиция начиная с обсуждаемых в романе Светония и Тацита. Подобный временной разброс принципиален для Домбровского, который воспринимает события 1937 года в свете всей истории человечества.

В 1975 году, когда роман был окончен, о его публикации в Советском Союзе не могло быть и речи. Отрывки из романа читались во время вечеринок в доме Домбровского и его жены Клары Турумовой, текст распространялся среди близких друзей. Позднее Домбровский переправил роман на Запад, и в 1978 году он вышел в парижском издательстве YMCA-Press Издательство книг на русском языке, основано в Праге в 1921 году под эгидой международной христианской ассоциации молодёжи YMCA. В 1923-м издательство было перенесено в Берлин, а затем в Париж. Здесь впервые без купюр был опубликован роман Булгакова «Мастер и Маргарита», а также «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. ⁠ , специализировавшемся на издании эмигрантской литературы и текстов, которые невозможно было опубликовать в СССР (например, здесь впервые был полностью издан «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына). Ещё через год появился французский перевод романа.

Первая публикация романа на родине состоялась в 8, 9, 10 и 11-м номерах журнала «Новый мир» за 1988 год, на волне возвращения запрещённых для советского читателя текстов. Годом позже роман был издан отдельной книгой и позднее неоднократно переиздавался: как отдельно (иногда — вместе с романом «Хранитель древностей»), так и в рамках шеститомного собрания сочинений Юрия Домбровского. Кроме того, в первое книжное издание романа (1989) были включены так называемые «Приложения к роману» — три небольших фрагмента, которые Домбровский по каким-то причинам не включил в итоговую версию «Факультета»: «Из записок Зыбина», «Суд на Христом» и «Докладная записка». В более поздних изданиях они, как правило, вместе с романом не выпускались, считаясь отдельными произведениями.

Ещё до выхода «Факультета» во Франции в «Вестнике Русского христианского движения» появился восхищённый отзыв дружившего с Домбровским писателя и диссидента Феликса Светова Феликс Светов (1927–2002) — писатель, диссидент. Отца Светова (первого декана истфака МГУ) расстреляли, мать сослали в лагеря. Печатался в «Новом мире», «Гранях», «Синтаксисе», после принятия православия — в религиозных журналах. В 1985 году арестован за «антисоветскую пропаганду» и отправлен в ссылку, освободился в 1987-м. Автор романов «Отверзи ми двери», «Опыт биографии», «Тюрьма», «Моё открытие музея». ⁠ (который в дальнейшем написал ещё несколько статей о прозе Домбровского и о нём самом). После выхода романа в эмигрантских «Гранях» Литературный и общественно-политический журнал, выходивший с 1946 года (до 1991 года в Германии, после — в России). Основан Евгением Романовым, одним из руководителей Народно-трудового союза российских солидаристов, выпускался издательством НТС «Посев». В «Гранях» печатали Ахматову, Цветаеву, Бунина, Домбровского, Шаламова, Солженицына и многих других; здесь впервые было опубликовано «Собачье сердце» Булгакова. ⁠  появляется обширная статья филолога Игнатия Шенфельда «Круги жизни и творчества Юрия Домбровского», где подробно рассказывается об авантюрной, но бесприютной жизни Домбровского в Москве и Алма-Ате, а также предпринимается краткий литературоведческий анализ, необходимый для первичного знакомства с творчеством Домбровского читателей-эмигрантов.

После публикации романа в Советском Союзе стали выходить статьи и эссе авторов, познакомившихся с Домбровским ещё в 1960–70-е годы. Так, например, Андрей Турков Андрей Михайлович Турков (1924–2016) — литературовед. Участвовал в Великой Отечественной войне. Работал в журналах «Огонёк», «Юность», «Вопросы литературы», издательстве «Советский писатель». Автор книг о Твардовском, Чехове, Блоке, Салтыкове-Щедрине, Кустодиеве и Левитане. ⁠ прослеживает становление героя Домбровского Зыбина, проходящего путь от дистанцированности от социальной действительности к открытому противостоянию следователям на допросах в НКВД. А в эссе Валентина Непомнящего Валентин Семёнович Непомнящий (1934) — литературовед-пушкинист. Автор книг «Поэзия и судьба. Статьи и заметки о Пушкине», «Пушкин. Русская картина мира» (за неё в 2000 году получил Государственную премию), «Да ведают потомки православных. Пушкин. Россия. Мы», «На фоне Пушкина». Работал в журнале «Вопросы литературы» и Институте мировой литературы РАН. С 1988 года председатель Пушкинской комиссии ИМЛИ. ⁠ «Homo liber», помимо точного описания поэтики романа («абсолютная прозаичность манеры, плотная приземлённость повествования, опора исключительно на здравый смысл, железная логичность ходов и мотивировок, полное отсутствие претензий на поэтичность…»), предложена и этико-религиозная его трактовка: по мнению Непомнящего, Домбровский в жизни и в романе был примером «твёрдого и полного правосознания», которое распространялось не только на гражданские отношения, но и на этические основания бытия, выражаемые в «таинственном чувстве, называемом человеческим достоинством».

Публикация «Факультета» в Париже вызвала гнев КГБ — за Домбровским была установлена слежка, его телефон поставили на прослушку. Через какое-то время на Домбровского было совершено несколько нападений, последнее из которых закончилось трагически: после жестокого избиения в фойе Центрального дома литераторов он попал в больницу и через два месяца умер. Также существует версия, что причиной смерти Домбровского стал запущенный цирроз печени.

В постсоветский период произведения Домбровского продолжают переиздаваться: в частности, выходит шеститомное собрание сочинений. В 2010 году стараниями его вдовы Клары Турумовой-Домбровской и Дмитрия Быкова был издан роман в повестях «Рождение мыши», написанный в 1940–50-е годы и долгое время считавшийся утраченным. Прозу Домбровского в своих популярных статьях и лекциях активно пропагандирует тот же Дмитрий Быков, а в образцовом учебнике по современной литературе Наума Лейдермана Наум Лазаревич Лейдерман (1939–2010) — литературовед. Специалист по военной прозе и советской прозе 1960–70-х годов. Работал в журнале «Урал», преподавал литературу в Свердловском педагогическом институте. Автор книг «Движение времени и законы жанра (Жанровые закономерности развития советской прозы в 60–70-е годы)», «Система работы по изучению советской литературы в VIII–X классах». Один из первых исследователей драматургии Николая Коляды. Вместе с сыном Марком Липовецким написал учебник по русской литературе XX века. ⁠ и Марка Липовецкого ему посвящена отдельная глава. Научные статьи о Домбровском выходят практически каждый год. Самая необычная из них — вышедшая в 2002-м статья Александра Формозова «Заметки археолога к романам Юрия Домбровского»: здесь произведения Домбровского рассматриваются в контексте археологии, этнографии и антропологии XX века. В 2010 году вышел документальный телефильм о жизни Юрия Домбровского и его жены Клары Турумовой «Роман с госужасом».

Домбровский передал своему герою многие детали собственной биографии, но, как считал Игнатий Шенфельд, в «Факультете» автобиографический материал разбавлен вымышленными деталями. Как и автор, в начале 1930-х годов Зыбин приезжает в Алма-Ату (сам Домбровский оказывается там по непонятным причинам: то ли сбежав от конфликтов в семье, то ли в ссылке), работает преподавателем, затем переходит на работу в Центральный музей Казахстана, начинает публиковаться в местной периодике с рецензиями на художественные выставки и статьями о писателях и художниках. Однако затем судьбы автора и персонажа начинают расходиться: по сюжету Зыбина арестовывают и выпускают (случай уникальный!) в Алма-Ате в 1937 году, а сам Домбровский был арестован 26 августа 1939 года в Москве и отправлен по этапу в один из дальневосточных лагерей (позднее он утверждал, что встретил там Осипа Мандельштама, но это не может быть правдой: в то время великого поэта уже не было в живых). После освобождения в 1943 году Домбровский вновь оказывается в Алма-Ате, где через шесть лет его вновь арестовывают, а освободившись в 1955 году, возвращается уже в Москву — эти события находятся за пределами «Факультета» и не отражаются в нём.

Рабочие водку глушат. Одного так уж даже замертво увезли. Научный состав навеселе, а руководитель сидит без штанов в шалаше. Красотища!

Юрий Домбровский

Помимо биографических фактов, Домбровский «подарил» Зыбину некоторые свои личностные черты. По многочисленным воспоминаниям, Домбровский был жизнелюбивым человеком, и его витальность не смогли сломить даже долгие годы ссылок и лагерей; не повлияли они и на его смелость, стремление идти наперекор властям предержащим. Таков же и Зыбин: в сжимающемся кольце арестов он находит отдушину во встречах с друзьями, флирте с сотрудницами музея, выездах на пикники, а во время допросов не признаёт вину в краже золота и отказывается идти на сделку со следствием.

От отца-адвоката, которого Домбровский потерял в 14 лет, ему достался интерес к юриспруденции: Валентин Непомнящий отмечал, что Домбровский имел редкое по советским временам правосознание, которое фанатично отстаивал при каждом удобном случае (этому посвящён не только «Факультет», но и одно из последних эссе Домбровского «Записки мелкого хулигана»). То же самое можно сказать и о Зыбине, чья стойкость в диалогах со следователями продиктована уверенностью в том, что правосудие должно искать истину, а не довольствоваться нужными следствию показаниями. Другим фанатичным пристрастием Домбровского была археология: он очень гордился участием в алма-атинской научной экспедиции, в результате которой были найдены останки и украшения некоей древней аристократки. Об этой находке рассказывается уже на первых страницах «Факультета», и современный археолог Александр Формозов считает, что описание Домбровского в принципе достоверно. По мнению Формозова, в 1930-е годы многие экспедиции проводились плохо или были не закончены из-за многочисленных арестов учёных. Так происходит и в романе Домбровского, где руководители раскопок, Зыбин и Корнилов, не просто малокомпетентны, но и арестованы в самый разгар работ.

О том, что «Факультет ненужных вещей» — продолжение романа «Хранитель древностей», говорил и сам Домбровский, и его исследователи. Оба текста считаются связанными друг с другом на уровне замысла, фабулы, места и времени действия. Можно сказать, что в «Хранителе» Домбровский находит новаторский для русской прозы способ написания романа: он включает в текст подлинные документы, исследования и другие подобные материалы. В «Факультете» он уже отступает от этого метода: документы встречаются и здесь, но они могут быть вымышленными, а исследования — крайне эксцентричными (например, трактат бывшего священника Андрея Куторги). Второй роман начинается там, где заканчивается один из эпизодов «Хранителя древностей»: герои находят археологическую реликвию (останки древней царицы или шаманки), которую некому атрибутировать — все археологи-профессионалы уже арестованы или находятся на грани ареста. В «Факультете» Домбровский создаёт картину гораздо более масштабную, не ограниченную реалиями конца 1930-х: уже не оглядываясь на советскую цензуру, он проговаривает все явные и скрытые мотивы персонажей, а также обращается к историческим параллелям (вплоть до Римской империи), которые могут помочь в понимании природы сталинской тирании.

Что происходит с идеей, когда она становится действительностью? Очень много с ней неожиданного и неладного происходит тогда

Юрий Домбровский

Надо сказать, что «Хранитель древностей», появившийся в эпоху оттепели, был ориентирован на официальную публикацию в Советском Союзе, поэтому в нём сглажены многие острые моменты, связанные с массовыми репрессиями. Но и в приглушённом виде они довольно красноречивы: например, перманентный конфликт Зыбина со специалистом по массовой работе Зоей Михайловной, срывающей со стен музея портреты буржуазных специалистов и репрессированных учёных; постоянные угрозы Зыбину и Корнилову со стороны учёного секретаря библиотеки Аюповой; внезапное задержание завхоза музея, за которого никто не смеет вступиться. В «Хранителе древностей» чувствуется нарастание тревожности, которая вторгается в жизнь героев и всей страны вместе с первыми арестами «вредителей» и сообщениями советских газет о грядущей большой войне (до реальной Второй мировой войны оставалось ровно два года). Впрочем, Зыбин ещё может позволить себе игнорировать надвигающуюся угрозу, отгораживаясь от неё работой или ироничным скепсисом. В мире «Факультета» это уже невозможно: любая двусмысленность жёстко пресекается даже в неформальных разговорах (например, директором музея, который в «Хранителе древностей» всё-таки вызывал симпатию), и даже безобидная попытка эскапизма может привести к печальным последствиям (ведь Зыбина арестовали, когда он выехал из города на пикник). Атмосфера тревожности первого романа перерастает в «Факультете» в настоящий ужас, дезориентирующий героев, которые забывают о чувстве собственного достоинства и сверяют свою жизнь со всё более жёсткими идеологическими требованиями.

Это отражается и в стилистике текстов: если «Хранитель древностей» — это наследующий модернистской прозе тонкий роман-эссе, то «Факультет» в большей степени реалистичен, связан со стремлением Домбровского высказать правду о советском обществе 1930–50-х годов. Если в первом романе история Георгия Зыбина воспринимается как «частный случай» несовпадения с социальным контекстом, то в «Факультете» Домбровский выносит приговор всему советскому государству, морально унижающему и физически уничтожающему своих граждан.

Почти все события романа, не считая флешбэков и авторских экскурсов в древнюю историю, происходят в Алма-Ате в середине 1937 года. Домбровский показывает, что происходит с героями романа на пике массовых репрессий, но в то же время представляет любимый город, сыгравший важную, если не центральную, роль в его жизни. В «Факультете» довольно часто возникают городские пейзажи, описывается известный стихийный рынок и другие городские пространства — парки, заповедники, в которых герои романа чувствуют себя гораздо безопаснее, чем в центре города.

Сам Домбровский оказался в Алма-Ате весной 1933 года: это был цветущий южный город с довольно слабой социальной инфраструктурой. Начало 1930-х годов как раз было временем культурного и социального освоения Казахстана: оно началось сразу после Октябрьской революции и стало особенно интенсивным после 1929 года, когда столицу республики перенесли из Оренбурга в Алма-Ату. В городе оказалась и большая часть обширной археологической коллекции оренбургского музея, которую разбирает и классифицирует в «Хранителе древностей» Зыбин. То же самое происходит и с библиотеками двух городов: работающий там Корнилов недоволен, что некому разбираться с редкими книгами, оказавшимися в Алма-Ате.

«Факультетом ненужных вещей» оказывается в сталинское время юриспруденция, принципы которой воспринимаются не иначе как помеха для работы советского следователя: Георгий Зыбин попадает на допрос уже заведомо виноватым (в краже золота и, значит, во вредительстве), ему нужно только вслух признать свою вину. Но он сразу отказывается это сделать, из-за чего попадает в почти бесконечный цикл пыток, унижений и допросов. На одном из них Зыбин вспоминает, что во время его обучения студенты «юридического факультета знали классиков, знали, кто такой Полоний Полоний — персонаж шекспировского «Гамлета». Советник короля и отец Офелии. Гамлет случайно убивает Полония, когда тот подслушивает его за портьерой. ⁠ …» (по-видимому, это намёк на коварство и тотальную зависимость от начальства), а следователи 1930-х годов заботятся только о выбивании признания, которое один из архитекторов сталинских репрессий Андрей Вышинский Андрей Януарьевич Вышинский (1883–1954) — госдеятель, юрист, дипломат. Был меньшевиком, в 1920 году вступил в РКП(б). С 1923 года работал прокурором. Ректор МГУ (1925–1928), прокурор СССР (1935–1939), министр иностранных дел СССР (1949–1953), постоянный представитель СССР при ООН (1953–1954). Вышинский фактически руководил советской делегацией во время Нюрнбергского трибунала. Один из организаторов и активных участников сталинских репрессий, входил в комиссию НКВД, рассматривающую дела о шпионаже во внесудебном порядке. ⁠ называл «царицей доказательств». Ради получения признания оправданны любые действия: «…прикарманивать при обысках деньги, материться, драться, шантажировать, морить бессонницей, карцерами, голодом, вымогать, клясться честью или партбилетом, подделывать подписи, документы, протоколы, ржать, когда упоминали о Конституции («И ты ещё, болван, веришь в неё!» Это действовало как удар в подбородок)». Отстаиваемая следователями «социалистическая законность» на деле оказывается бесчеловечным произволом, которому Зыбин отчаянно сопротивляется словом и делом (вплоть до нападения на одного из следователей).

Отказ от «буржуазной» юриспруденции влечёт за собой и отказ от концепции личности, чьи права и свободы она могла бы защищать. В дальнейшем «ненужными» могут оказаться археология, история и культура, которые должны ещё «доказать» свою необходимость строителям нового общества. В этом случае бесконечно возрастает ценность свободного — неподцензурного — творчества, равнодушного к слишком частым сменам идеологических пейзажей: именно поэтому для Домбровского так важны образцы художников-аутсайдеров, в частности Калмыкова, за работой которого Зыбин восхищённо наблюдает во время прогулки по Алма-Ате.

Героев романа можно разделить на две условные группы: приверженцев социалистической законности, упрощённой и адаптированной для нужд сталинских чисток (следователи Нейман, Хрипушин, Долидзе), и тех, кто остаётся на позициях старого доброго гуманизма, «факультета ненужных вещей», оставляющего за человеком право быть свободным в своих взглядах и решениях (Зыбин). Два этих мировоззрения сходятся в атмосфере общественного страха и напряжения не на жизнь, а на смерть.

Он как воздух нужен стране — он благороден, надёжен, проверен и перепроверен, оперативен и вхож, вхож!

Юрий Домбровский

Симпатия автора однозначно на стороне Зыбина, готового погибнуть, но не лжесвидетельствовать против себя. Советское следствие, по Домбровскому, не более чем массовое производство лжи, необходимое для сиюминутного карьерного интереса, личного самосохранения или идеологического представления. Следователь Нейман прекрасно понимает, что Зыбин не имеет отношения к пропаже музейного золота (а в самом конце романа убеждается в этом воочию, найдя золото в самом неожиданном месте), но не может отказаться от мысли о показательном процессе над учёными-вредителями, который мог бы способствовать его карьере. А закончившая ГИТИС и ставшая следователем практически случайно Тамара Долидзе мечтает на следствии встретиться лицом к лицу с врагами народа и изменниками родины — но видит лишь измученных и ни в чём не повинных людей, попавших в застенок по ложному обвинению или доносу. Её растерянность возрастает, когда она видит старого заключённого Каландарашвили, освобождённого по личному указанию Сталина (которому он когда-то очень помог в одной из ссылок). Встретившись глазами с Каландарашвили, Тамара понимает:

…произошло что-то такое, что у неё было только однажды, когда она заболела малярией. Всё словно вздрогнуло и расплылось. Словно кто-то играл ею — играл и смотрел с высоты, как это получается. Она чувствовала неправдоподобие всего, что происходит, как будто участвовала в каком-то большом розыгрыше. Всё казалось тонким, неверным, всё дрожало и пульсировало, как какая-то радужная плёнка, тюлевая занавеска или последний тревожный сон перед пробуждением.

Георгий Матвеевич Каландарашвили появляется в четвёртой части романа: однажды утром Зыбин обнаруживает его в своей камере. Каландарашвили ожидает в Алма-Ате нового следствия и не надеется на счастливый исход: большая часть его взрослой жизни прошла в лагерях, и новый срок он явно не переживёт. Он подробно рассказывает Зыбину о своей биографии, о своём увлечении историей и о жизни в лагере, куда должен скоро отправиться Зыбин. Незадолго до встречи с новым сокамерником Каландарашвили отправил личное письмо самому Сталину, которому помог в ссылке в 1904 году. Из-за этой выходки старику готовят новый срок, но судьба распорядится иначе: Сталин всё-таки прочитает письмо и, после долгих раздумий и лицемерных тайных совещаний, позволит освободить Каландарашвили.

Что делает в романе этот персонаж? Во-первых, он буквально своим видом и поведением показывает разницу между заключением в камере предварительного следствия и лагерным опытом: если Зыбин ещё сопротивляется, то Каландарашвили только вспоминает прошлое, даёт Зыбину ценные бытовые советы, не испытывает ни страха, ни надежды (и в этом напоминает персонажей Варлама Шаламова). Во-вторых, гротескный эпизод освобождения Каландарашвили из-под стражи ещё раз показывает театральную природу репрессивной власти и двойственную роль следователей и оперативных сотрудников: совсем недавно Каландарашвили должны были приговорить к расстрелу, а теперь с него сдувают пылинки, кормят в ресторане и препровождают в специально предоставленный самолёт.

Скорее всего, возникающий в романе евангельский сюжет о предательстве Иуды был введён Домбровским под влиянием посвящённых Иешуа Га-Ноцри глав романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Как и у Булгакова, авторство текста (философского трактата) на основе библейского сюжета о суде синедриона принадлежит персонажу романа — здесь это поп-расстрига по имени Андрей Куторга. Во время долгих дружеских посиделок он подробно объясняет тезисы своей работы археологу Владимиру Корнилову, а тот потом пересказывает их следователям, манипуляциями и шантажом склонившим его к «сотрудничеству». Двусмысленность этой ситуации в том, что львиную долю трактата Куторги занимают размышления о предательстве и осведомительстве: рассказывая об Иуде и ещё об одном предателе из близкого окружения Христа (чьё имя история не сохранила), Корнилов как бы рассказывает и о себе, предающем Куторгу. Всё это сильно мучает Корнилова и в конце концов подталкивает к обману следователей, который довольно быстро раскрывается благодаря параллельным доносам самого Куторги, уже давно «присматривающегося» к Корнилову по просьбе тех же следователей. Казалось бы, Корнилов обречён. Но следователи дают ему второй шанс, попросив писать в доносе только правду.

Для чего Домбровскому понадобилась такая запутанная сюжетная ситуация? Видимо, чтобы подчеркнуть, что следует избегать любого сотрудничества с репрессивными органами, так как во все времена оно разрушительно действует на личность. Именно поэтому для него важен пример никого не оговорившего и не признавшего своей вины Георгия Зыбина, в котором обнаруживаются многие черты Иисуса Христа (для атеиста Домбровского Христос был прежде всего исторической фигурой).

В романе довольно много женских персонажей самых разных возрастов, характеров и профессий: младшая сотрудница музея Даша, машинистка и секретарша Клара (её прототипом была жена Домбровского Клара Турумова), бывшая возлюбленная Зыбина Полина Потоцкая, любовница следователя Неймана Мариетта Ивановна, следователь Тамара Долидзе, анонимная «секретная машинистка». Наконец, можно вспомнить и двух покойниц, чьё появление в начале и конце романа довольно символично: древнюю принцессу и молодую утопленницу, которую Нейман находит на берегу реки.

Пятьдесят восемь, пункт десять. Универсальная статья! Всем подходит

Юрий Домбровский

Активность, работоспособность и независимость женщин в романе не позволяет считать их второстепенными или служебными персонажами. Даже робкая и покорная Даша, невзирая на авторитетное мнение начальства, стремится выработать собственное отношение к репрессиям: «Говорят одно, а думают другое. Вчера был героем, наркомом, портреты его висели, кто о нём плохо сказал, того на десять лет. А сегодня напечатали в газете пять строк — и враг народа, фашист… И опять — кто хорошо о нём скажет, того на десять лет. Ну какой же это порядок, какая же это правда?» А Полина Потоцкая, не побоявшаяся идти на потенциально опасную дачу показаний в НКВД, поражает следователей независимым поведением и не боится выложить правду, которая в итоге спасает жизнь Зыбина: оказывается, брат Неймана Роман Штерн хорошо знаком с Зыбиным и много общался с ним. Этот факт бросает тень на Неймана: он — лицо заинтересованное, а значит, не может проводить допросы и выстраивать процесс.

Но самый яркий женский персонаж романа — следователь Тамара Долидзе, в прошлом — студентка актёрского факультета: она инициативна и коварна, доверчива и подозрительна; она готовится к первой следственной победе над Зыбиным, но в итоге вынужденно проигрывает. Поначалу Долидзе нисколько не сомневается в своей проницательности, рассчитывая на скорое признание Зыбина и его «сообщников», — но, постепенно погружаясь в проблематику конкретного дела и узнавая Зыбина ближе, понимает, что её вновь используют как актрису в идеологической постановке.

Домбровский заканчивал свой роман, когда большая часть произведений о сталинских репрессиях уже была написана: сам Домбровский больше всего ценил «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, а, например, к художественным текстам Александра Солженицына относился более прохладно, если не неприязненно. В то же время трудно не отметить сходства «Факультета» с романом «В круге первом», также описывающим мир подневольных учёных (пусть и не гуманитариев) и подробно показывающим механику следственных действий. Домбровский подробно и со знанием юридических тонкостей останавливается на аресте Зыбина, его первом допросе, описывает противоречивый внутренний мир ведущих его дело следователей Неймана и Тамары Долидзе: они показаны не только как винтики смертоносной машины, но как сомневающиеся, растерянные и уставшие от собственного произвола люди.

Среди других произведений о массовых репрессиях Домбровскому оказываются близки повесть «Софья Петровна» Лидии Чуковской и особенно роман Андрея Синявского «Голос из хора». С повестью Чуковской «Факультет» роднит глубокое погружение в мир сталинской репрессивной бюрократии, подавляющей волю как заключённых, так и их близких; на Синявского же Домбровский похож бесстрашием и артистическим отношением к экстремальным обстоятельствам (и к жизни вообще), которые воспринимаются как увлекательный авантюрный сюжет или повод для литературного эксперимента. Как и многим другим текстам Домбровского, «Факультету» присущ парадоксальный, на грани чёрного юмора, жизнеутверждающий пафос: он основан на «человеческом самостоянии, гордости личности, независимости, полной индивидуальности».