Середина 2020-х годов, Российская Республика. В рамках гуманизации правосудия в стране ввели смертную казнь за экономические преступления и преступления против нравственности. Главный герой — специалист по литературе Серебряного века и штатный преподаватель Московского государственного университета современного искусства и культуры Сергей Фролов, Серёжа. Будучи в браке, он вступил в сексуальную связь с двадцатилетней (в России будущего она считается несовершеннолетней) девушкой Илоной, за что был приговорён к казни. Смертников отправляют в Комбинат — учреждение, напоминающее трёхзвёздочный отель: с круглосуточным доступом к социальным сетям, обильным питанием и интернет-доставкой. Раз в день заключённые должны проходить через коридор, в котором висит автоматический пулемёт. Однажды — никто точно не знает когда, ожидание может занять день или всю жизнь — он их изрешетит. Сотрудники Комбината ласково называют автомат Сашей.

На первый взгляд фабула новой книги Дмитрия Данилова, автора романа «Горизонтальное положение» и пьесы «Человек из Подольска», выглядит литературной обработкой нескольких политических, юридических и этических сюжетов последних лет. Власть против общества в целом и гуманитарной интеллигенции в частности. Разговоры о необходимости вернуть смертную казнь, которые становятся всё громче с каждым новым резонансным преступлением против детей. Феномен отмены, публичного остракизма по отношению к людям, — как правило, наделённым реальной или символической властью мужчинам, — которые совершают неблаговидные поступки, злоупотребляя своим авторитетом. 

На деле «Саша, привет!» трудно свести к «повестке» и уж тем более привязать к каким-то отдельным кейсам. Как всегда в случае с текстами этого автора, его роман прежде всего феномен языка и стиля. Данилов известен вниманием к мелкой моторике бытия; его коронный приём — дотошное описание повторяющихся, однообразных, «неинтересных» действий. Он тщательно регистрирует перемещения персонажей в пространстве, отмечая их — самые, в общем, банальные — зрительные и слуховые впечатления. Аскетичный синтаксис, стёртая, нарочито бедная речь и необычная точка, из которой ведётся повествование (автор вроде бы здесь, в самом центре действия, и одновременно рассматривает всем известные слова и явления с изнанки), — всё вместе это создаёт ошеломительный эффект, знакомый читателям Анатолия Гаврилова и Андрея Левкина, литературных учителей Данилова.  

В книге «Саша, привет!» писатель применил набор остраняющих техник к жанру антиутопии, который за последние сто лет прошёл путь от радикальной критики современности, сулящей автору неприятности («Мы» Евгения Замятина), до безопасной коммерческой беллетристики, успешно продающей бунт против системы (например, сага Сюзанны Коллинз «Голодные игры»), — и нарушил сразу несколько его базовых конвенций. Мы привыкли к тому, что антиутопии — даже самые абстрактные, головные, вроде набоковских «Приглашения на казнь» и «Под знаком незаконнорождённых», — обыкновенно вдохновлены реальными историческими событиями, связаны с тоталитарными практиками. Россия последних лет предоставила в этом смысле чудовищно много материала, но Данилов не оппозиционный публицист, облекающий в романную форму потрясшие общество злодеяния. Мишень его критики — не конкретные репрессивные акты, а современное общество, которое не замечает — перефразируя известное выражение — автомата в комнате. Действие романа разворачивается в ещё более «похорошевшей» Москве — цифровизированной и комфортной для обитания системе, в которой, условно говоря, произошёл апдейт и появилась новая фича: организованное государством и одобряемое обществом убийство. Быт Серёжи на Комбинате неотличим от образа жизни сотрудника креативной сферы: зум, инстаграм, онлайн-шопинг. Разница по большому счёту только в том, что угроза существованию Серёжи явно манифестирована в виде висящего в коридоре автомата, тогда как пресловутый кирпич, который может в любой момент упасть нам на голову, остаётся за кадром. Но какая это существенная разница.

Ещё один важный элемент традиционной антиутопии — рефлексирующий и при этом способный на активное сопротивление протагонист. Данилов делает героем своей книги литературоведа. Читатель ловит себя на мысли, что в последнее время эта фигура регулярно возникала в громких материалах DOXA, «Холода» и других изданий о секс-скандалах в российских университетах. Едва ли, впрочем, «Саша, привет!» может что-то прибавить к разговору о недопустимости сексуальных отношений между преподавателями и студентами. Хотя комментаторы в интернете называют Серёжу педофилом, никто из непосредственных участников этой драмы не воспринимает случившееся как насилие. Илону воротит от мысли, что между ними что-то могло быть без её согласия. В приговоре есть слова «на добровольной основе, без применения насилия, с согласия потерпевшей». Для жены Серёжи Светы то, что произошло, — «глупая измена», куда менее болезненная, чем приговор, который за ней последовал.

Думается, для Данилова филолог, занимающийся XX веком, — прежде всего тот, кто имеет дело с катастрофическим опытом русской литературы и истории и способами её рефлексии. Такой человек, лучше многих знающий, что такое предельная несправедливость, свободен от иллюзий, которые могут питать остальные. С первых страниц читателя поражает, что Серёжа и не думает оспаривать вынесенный ему приговор; что он не надеется на перемену участи. Но его реплики в книге — это не слова раскаявшегося или растоптанного; в диалогах с женой, тюремщиками, приходящими в камеру священнослужителями Серёжа раз за разом указывает на ненормальность, противоестественность отсроченной казни и всего происходящего. Он не пытается рационализировать безумие, рассуждать о своей судьбе в категориях преступления и наказания, вины и расплаты, и его стоицизм определённо располагает читателя к герою.

Но главное достоинство романа, пожалуй, не в этом. Антиутопии отличает известный солипсизм — центральные герои настолько зациклены на собственных переживаниях, что другие персонажи остаются в расфокусе. «Саша, привет!» устроен не как традиционный роман, а скорее как киносценарий, и автор посвящает отдельные эпизоды героям, которые затронуты трагедией как бы по касательной, — Свете (она тоже филолог и читает студентам лекцию о Леониде Добычине, закэнселенном советским литературным истеблишментом) и матери Серёжи. Так эмоциональным центром книги становится коммуникативный провал, возникший между ещё-не-убитым и ещё-не-потерявшими близкого человека: мать начинает воспринимать Серёжу как ребёнка, по сути стирая его взрослую личность, жена — впадает в затяжную депрессию, от которой не лечат ни отпуск, ни море, ни новые знакомые. Утрата — скоропостижная или отложенная на неопределённый срок — оставляет в душе близких огромных размеров воронку, не поддающуюся описанию и осмыслению. Может быть, это очень банальная мысль, но трудно припомнить недавний текст, который нашёл бы для неё такую опустошительно точную форму.

Традиционные антиутопии редко заканчиваются чем-то хорошим, и на протяжении долгого времени роман Данилова следует неумолимой логике: постепенно за стенами Комбината остаётся только «пространство, про которое Серёжа уже мало что понимает». Но в финале героя и читателя ждёт что-то вроде хеппи-энда — в том же примерно смысле, в котором Цинциннат Ц. удачно вышел из положения в финале «Приглашения на казнь». Продолжая метафору Данилова, в последнем эпизоде «Саша, привет!» заканчивается литература — пессимистичная и безысходная — и начинается кино, где люди «дико ржут» и уходят в закат. Штамп, соглашается автор, но очень успокаивающий. Особенно если вовремя выйти из зала и не застать сцену после титров.

Дмитрий Данилов. Саша, привет! М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2022.